Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

его разновидности, разновидности низшей, которая неразрывна с чувством пола. О ней можно лишь сказать, что она своими корнями уходит в глубь органической природы, и только, именно естества, предопределившего половые признаки и половое деление людей. Но на этом роль природы и заканчивается, так как стыдливость и в половой сфере – явление не природного, но именно социального порядка. В половой жизни животного стыд отсутствует. Стало быть, и женская стыдливость, на которой явственно сказывается отпечаток пола и которая составляет необходимую сторону женственности, – тоже вполне общественное явление, и не только в ее высшем, чисто нравственном выражении, но и в ее низших истоках, непосредственно связанных с половою жизнью женщины.

Женская стыдливость, как уже отмечалось, развивалась и утончалась в процессе общественно-исторического развития. Чем ниже уровень общественного развития, тем ниже и уровень стыдливости. Но чувство стыда, столь свойственное женщине в цивилизованном обществе, развивается и наполняется соответствующим содержанием и на протяжении индивидуальной жизни женщины, – разнообразится, в частности, с возрастными ее особенностями.

Наивной застенчивостью характеризуется женская стыдливость главным образом у девочки, хотя она и окрашивает ее в любом возрасте женщины, сообщая женской стыдливости вообще ее поэтическое очарование. Особенность этого рода стыдливости – в ее вполне бессознательном характере. Она не осознается в качестве таковой и отличается полной непосредственностью. В ней еще нет и не может быть той лукавинки, того милого самого по себе оттенка кокетливости, который так пленяет нас в стыдливом жесте Афродиты Книдской, прикрывающей свою наготу. Стыдливость девочки, повторяем, непосредственна и ярче всего свидетельствует об исконности этого чувства в женском существе, пребывающем на определенной ступени общественно-исторического развития. Если и в мальчике мы встречаемся с подобного рода непосредственной стыдливостью, которую мы определили как застенчивость, то это лишь слабое подобие застенчивости девочки, и проходит она с возрастом, как правило, быстрее, чем у девочки: «краснеет, как девочка», – сделалось поговоркой. Стыд, охвативший девочку и заставивший ее покраснеть, продолжается дольше, чем у мальчика, и носит гораздо более невыносимый для нее, «жгучий» характер. Особый характер приобретает застенчивость у девочки-подростка, которая как бы стыдится еще и своей неизбежной в этом возрасте угловатости, – как чисто физической, так и связанной с ней угловатости манер. Такую стыдливость можно было бы назвать трогательной и она-то и сообщает красоте женщины в этот переходный для нее период от девочки к девушке ту особую и непередаваемую прелесть, о которой говорилось выше (в главе об изяществе). Здесь уже повторяем, к чисто детской застенчивости прибавляется и едва приметная доля стыда за уродующую чувство изящного, от природы заложенного в женщине, угловатость фигуры и манер девочки-подростка.

Нарастает это чувство стыда (стыдливость), обогащается в своем содержании и приобретает всё новые особенности и оттенки вместе с половым созреванием женщины, с постепенным превращением девочки- подростка в девушку. Этот знаменательный переход в жизни женщины сопровождается чувством острого стыда от сознания утраты безмятежного в половом отношении и целомудренного в своей сущности чувства девичества. Появление месячных является внешним выражением этого перехода и ближайшей причиной новой трансформации девичьей стыдливости, к которой примешивается обостренное чувство чисто полового любопытства. Как бы она ни была подготовлена матерью, девочка испытывает при этом понятный испуг, который тоже присоединяется к ее чувству стыда, придавая ему вместе с упоминавшимся уже любопытством совершенно особую и неповторимую в дальнейшем окраску. Такое же переживание, но, быть может, еще более жгучее, охватит девушку в тот решающий для ее жизни момент, когда она станет женщиной – смешанное чувство острого стыда и острого же сожаления, соединенное с гордым сознанием реализации на деле заложенного в ней женского начала, чувство утраты девственности. Но пока она еще не стала женщиной, мы наблюдаем у нее уже гармоническое слияние стыдливости в ее непосредственности, или застенчивости, со стыдливостью, связанной с исчерпывающим осознанием ею своих расцветших вполне чисто женских прелестей, слияние, тоже неповторимое в своей девственной целости, свежести и лиричности, в своей затаенной интимности, в своей юной романтичности и тончайшей поэтической ароматичности и которое с дальнейшим развитием (ростом) женщины уступает место уже другим, хотя и по-своему не менее прелестным выражениям женской стыдливости, когда фактор застенчивости хотя и остается, но превращается уже в оттенок и занимает определенно подчиненное положение в столь характерном для женщины чувстве стыдливости.

В женщине – любимой и любящей – женская стыдливость получает свое высшее специфическое выражение – именно как женская стыдливость, которая в дальнейшем, по мере созревания в женщине матери, будет приобретать, чем дальше, тем больше, уже общечеловеческий и чисто нравственный характер, так что женская стыдливость в собственном и точном смысле – это стыдливость женщины любимой и любящей. Здесь стыдливость непосредственнейшим образом связана с самой интимной стороной жизни женщины, с таинством тайн этой жизни, с ее прямыми половыми взаимоотношениями с мужчиной, которые, собственно говоря, и делают ее женщиной – как таковой: ведь не сама по себе она женщина, но именно по отношению к мужчине, в каковом отношении и стыдливость выявляет свою полную природу, выражает себя в исчерпывающей мере – как стыдливость женская. И именно здесь она достигает своего апогея, перерастая самоё себя. И если женщина до известной степени перестает уже стыдиться мужчины (своего мужа), прежде всего, понятно, что касается до ее наготы и половой сферы, то не потому, конечно, что она становятся бесстыдной, но потому, что присущая ей по природе стыдливость на этой стадии ее жизни, коль скоро она готовится сделаться матерью, приобретает новую особенность, вернее, даже не новую вовсе, но усиливает в женщине ту именно особенность, которая связана именно с ее потенциальной материнской природой, становится стыдливостью больше нравственного, нежели физического свойства.

Материнская стыдливость имеет уже совершенно новую особенность, отличающую ее от женской стыдливости в собственном смысле. В материнской стыдливости сказывается, прежде всего, стыд нравственного существа человека, испытывающийся им от сознания до обидного примитивного и чисто животного характера как самого полового акта, так и наслаждения, с ним связанного. При всем том, что половая жизнь представляется насущной потребностью и естественной необходимостью, человек не может не осознавать ее вполне низменного, чисто физиологического свойства, оскорбляющего его нравственное достоинство. Такое сознание преимущественно обнаруживается в женщине как существе более нравственном, чем мужчина, как существе нравственном, можно сказать, по самой природе, в женщине-матери. Ибо до этого, до материнства, половой акт выступает еще в своем опоэтизированном виде – как акт полного слияния с любимым, когда чудо прикосновения, знакомое нам еще с самой ранней юности, если даже не с самого детства, вырастает до размеров чуда превращения двух любящих друг друга существ в одно…

Можно думать,