Некоторые любят погорячее, или Джентльмены предпочитают блондинок - Анита Лус

картине необходим какой-нибудь комический персонаж для разрядки. A отцу Генри я обещала, что мы будем катать его в кресле по всей студии, чтобы он мог хорошенько разглядеть всех актрис; и с ним чуть не сделалось повторного рецидива. Потом я позвонила мистеру Монтрозу и условилась с ним, где и когда он может познакомиться с Генри и переговорить с ним обо всем; мистер Монтроз сказал: «Ну, и молодчина же ты, моя крошка!!» Я в самом деле начинаю верить, что приношу удачу всем, кто со мной общается. За исключением мистера Эйсмана, впрочем. Вернувшись в Нью-Йорк, я распечатала все его телеграммы, полученные за время моего отсутствия, и узнала из них, что он как раз на следующий день приезжает на «Аквитании» в Нью-Йорк. Я поехала встретить его, потом мы отправились завтракать в Ритц и там я ему все рассказала. Он очень-очень расстроился, что не успел закончить моего образования, как я все бросаю и выхожу замуж. Но я ему возразила, что он в сущности должен очень гордиться мной, потому что в будущем, когда он встретит меня в Ритце за завтраком, уже супругой знаменитого Генри Г. Споффарда, я всегда буду отвечать на его поклоны, а он сможет указать на меня всем своим приятелям и рассказать им, что именно он, Гус Эйсман, дал мне образование, достойное моего теперешнего положения. Это очень утешило мистера Эйсмана, а мне в сущности совершенно все равно, что он будет рассказывать обо мне своим приятелям: они не из моего круга, и что бы он им ни говорил, в наше общество это не проникнет. Так что к концу завтрака, я решила, что если мистер Эйсман и не вполне был счастлив, то во всяком случае не мог не почувствовать некоторого облегчения, особенно, если вспомнил все мои покупки и счета.

И вот наступил день моей свадьбы; и все светское общество Нью-Йорка и Филадельфии присутствовало на моей свадьбе, и все были со мной необыкновенно любезны, потому что буквально каждый из приглашенных написал какой-нибудь сценарий в свое время. По общим отзывам свадебная церемония была великолепна. Даже Дороти нашла ее великолепной, хотя и сказала, что ей все время приходилось сосредоточивать свои мысли, чтобы не расхохотаться вслух кому-нибудь в лицо. Но это только доказывает, что даже таинство брака не священно для такой девушки, как Дороти. А после венчания я слышала, как Дороти разговаривала с Монтрозом и сказала ему, что, по ее мнению, я стану великолепной киноактрисой и буду играть замечательно, если он напишет для меня такую роль, в которой придется изображать только три эмоции: радость, огорчение и расстройство желудка; Дороти все-таки не такой верный друг, какой я ее считала. Мы с Генри не поехали ни в какое свадебное путешествие; я убедила Генри, что было бы форменным эгоизмом с нашей стороны проводить медовый месяц вдвоем, когда всем так нужна наша активная работа, потому что в конце концов и мне придется посвящать очень много времени на работу над сценарием с мистером Монтрозом, так как мистер Монтроз находит, что у меня необыкновенно много ценных идей. Чтобы придумать Генри какое-нибудь занятие, пока мы с мистером Монтрозом будем заниматься нашим сценарием, я надоумила Генри создать Общество взаимопомощи для безработных киноактрис и предложить им представлять на его рассмотрение все свои проблемы, чтобы он мог им оказывать нравственную поддержку. Это общество сразу очень быстро стало развиваться, потому что на других киностудиях сейчас работы практически нет и актрисам делать особенно нечего, все они знают, что если они будут членами общества, организованного Генри, то это им даст шанс попасть на нашу киностудию. Чем больше ужасов они рассказывают Генри о том, какими они были до встречи с ним, тем больше это ему доставляет удовольствия; Дороти говорит, что она вчера была на студии и что если бы только можно было бы помимо цензуры поставить те сценарии, которые эти безработные актрисы написали для Генри из своей жизни, то кинематограф сразу вышел бы на новый уровень.

Теперь Генри говорит, что я открыла ему новый мир и что он никогда еще в жизни не был так счастлив. И, право, – оказывается, что все окружающие меня никогда еще в жизни не были так счастливы. Во-первых, я просила Генри разрешить его отцу каждый день бывать на студии; ведь каждая киностудия должна иметь какую-нибудь изюминку, так в нашем случае почему не быть этой изюминкой отцу Генри? Во-вторых, что касается матери Генри, то она обстригла волосы, делает массаж лица и готовится играть Кармен; она во время своего свадебного путешествия видела в этой роли какую-то знаменитую актрису, мадам Кальве, и с тех пор всегда думала, что она могла бы сыграть Кармен гораздо лучше. Я ее не разочаровываю, а предоставляю ей возможность тоже наслаждаться жизнью. Наконец, сестра Генри с самой битвы при Вердене не была так счастлива, как сейчас, потому что у нее в управлении шесть автомобилей и пятнадцать лошадей, и она говорит, что кинематографическая профессия из всех тех, которыми она занималась со времени заключения мира, – всего больше напоминает ей войну. И даже Дороти счастлива, потому что уверяет, что за один этот месяц она нахохоталась больше, чем за целый год. А что касается мистера Монтроза, то я думаю, что он счастливее всех остальных, благодаря всей той симпатии, которую он получает от меня. Сама же я ужасно, ужасно счастлива, потому что, по-моему, величайшая вещь в жизни – это дарить другим счастье. И вот, пока все так счастливы, я думаю, не пора ли мне закончить мой дневник; я теперь к тому же слишком занята написанием сценариев с мистером Монтрозом, чтобы заниматься еще какой-нибудь литературной работой, а кроме того, так много времени уходит у меня на то, чтобы быть лучом солнца в жизни Генри, не говоря обо всех других делах и занятиях, что ничего другого, право, от меня больше и требовать нельзя. Так что я думаю, что надо мне сказать «прощай» моему дневнику и закрыть его с полной уверенностью в том, что все всегда устраивается как нельзя лучше.