Некоторые любят погорячее, или Джентльмены предпочитают блондинок - Анита Лус

одного из поклонников Долли Мэдисон, болгарина, который хотел на ней жениться. Тут Долли Мэдисон начнет думать, каковы будут ее пра-пра-правнуки, если она выйдет замуж за болгарина; в этом месте она может заснуть, и ей может присниться Болгария в 1925 г. И чтобы заснять этот сон Долли, мистеру Монтрозу придется поехать в Болгарию. Но болгарский посол отверг весь его план, зато подарил мистеру Монтрозу очень большую бутылку национального болгарского напитка. Национальный болгарский напиток на вид просто вода и на вкус не кажется крепким, но через пять минут вы убеждаетесь в своей ошибке. Впрочем, я подумала, что если эта ошибка поможет мне забыть все пережитое мною в Пенсильвании, то мой долг перед самой собой как можно скорее все забыть. Так что мы еще выпили по стаканчику.

Мистер Монтроз рассказал мне, как трудно ему пробивать себе дорогу в кинематографе из-за того, что все его сценарии не соответствуют устоявшимся шаблонам. Другими словами, когда мистер Монтроз пишет о половых проблемах, то его сценарии полны психологии. А когда другие об этом пишут, то их сценарии только и полны, что прозрачных неглиже и шикарно отделанных ванн. И мистер Монтроз убежден, что у кинофильмов нет будущего, если только кинофильмы не упорядочат свою проблему пола и не поймут, что у женщины 25-ти лет может быть не меньше половых проблем, чем у девчонки в 16 лет. Сам мистер Монтроз любит писать про светских женщин и вовсе не желает допускать, чтобы светских женщин играли недоросшие 15-летние девчонки, которые совсем не знают жизни. Мы не заметили, как доехали до Нью-Йорка, и я невольно сравнила, как мне это же расстояние с Генри в его Роллс-Ройсе показалось вечностью. Вот когда я по-настоящему поняла, что деньги – это еще не все, что в конце концов ум превыше всего! Мистер Монтроз проводил меня до дома, и мы с ним условились ежедневно встречаться и завтракать в «Примроз Ти-Рум» и продолжать там свои литературные беседы. Но мне пора было основательно подумать и сообразить, как мне отделаться от Генри и вместе с тем ничего такого не наделать, чтобы не было неприятностей. Я решила вызвать Дороти; хотя она и не очень сильна в том, как заинтриговать джентльмена с деньгами, зато очень искусно умеет отделываться от мужчин. Дороти сначала спросила меня, почему я не хочу рискнуть и обвенчаться с Генри? У нее такая идея, что если Генри на мне женится, то не позже чем через две недели он покончит жизнь самоубийством. Но я ей рассказала о моем плане насчет покупок и сказала ей, что хочу послать за Генри и устроить так, что меня не будет дома, когда он приедет, а вместо меня встретит его она, и заведет с ним разговор и расскажет ему обо всех моих тратах, о том, как я расточительна, словом уверит его, что если он женится на мне, то через год попадет в богадельню для бедных. На это Дороги сказала, чтобы я кинула прощальный взор на Генри, раньше чем предоставить его ей, – потому что в следующий раз я его увижу разве на свидетельской скамье, да и то, пожалуй, не узнаю: она его так запугает, что он даже в лице изменится. Тут я решилась предать его в руки Дороти и надеяться, что все устроится к лучшему.

Июль 10

Прошлый месяц, сам по себе, стоил целого дневника. Я начинаю убеждаться, что я одна из тех женщин, с которыми всегда что-нибудь случается. В конце концов я должна признаться, что жизнь необыкновенно интересна. За последние недели было столько событий, что у меня прямо голова кругом идет.

Первым делом я отправилась к Картье и купила великолепный изумруд и длинную нитку жемчуга за счет Генри. Потом я вызвала Генри по междугороднему телефону и сказала, что очень хочу видеть его, он ужасно обрадовался и ответил, что немедленно выедет в Нью-Йорк. Потом я позвонила Дороти и сказала ей, чтобы она отправилась ко мне на квартиру и подождала там Генри, а когда Генри приедет, показала бы ему мои покупки и рассказала бы ему, какая я мотовка и как моя расточительность становится с каждым днем все невыносимей. Я внушила Дороти, что она может говорить все, что ей угодно, лишь бы только не касалась моей репутации, потому что чем незапятнаннее будет моя репутация, тем лучше устроится все дело. Генри должен был приехать около двадцати минут первого. Поэтому я велела Лулу приготовить завтрак для него и для Дороти и поручила сказать ему, что я поехала взглянуть на русские бриллианты, которые какая-то русская великая княгиня выставила на продажу в отеле Ритц. А сама я отправилась в «Примроз-Ти-Рум», чтобы позавтракать с мистером Монтрозом, потому что мистер Монтроз любит делиться со мной своими планами и говорит, что я ему ужасно напоминаю одну молодую особу, которую звали мадам Рекамье, с которой все интеллектуальные джентльмены любили делиться своими планами даже тогда, когда вокруг них творилась Французская Революция.

Мы с мистером Монтрозом прелестно позавтракали, хотя, по правде сказать, когда я с мистером Монтрозом, я никогда не замечаю, что я ем: когда говорит мистер Монтроз, то ни на что кроме его разговора не обращаешь внимания. Но все-таки, слушая его, я все время думала о Дороти; меня беспокоило, не зайдет ли она слишком далеко и не наговорит ли Генри чего-нибудь такого, что мне потом навредит. Так что даже мистер Монтроз заметил мою задумчивость и сказал: «Что с вами, моя крошка, ваши мысли где-то далеко?» Тогда я ему все откровенно рассказала. Он очень серьезно задумался и потом сказал мне: «Как это печально, общественная жизнь мистера Споффарда оказалась для вас неприемлема: мистер Споффард мог бы идеально финансировать мой сценарий». И прибавил, что он с самого начала думал, как бы идеально я могла сыграть Долли Мэдисон. Тут и я задумалась и потом сказала мистеру Монтрозу, что я надеюсь со временем получить большое количество денег и тогда смогу сама финансировать его сценарий. Но мистер Монтроз возразил, что это будет слишком поздно, потому что уже сейчас все кинофабрики вырывают его сценарий друг у друга, и постановка его – вопрос дней. Тут на меня напала прямо паника, потому что мне вдруг стало ясно, что если бы я вышла за Генри и в то же время работала в кино, общественная жизнь с Генри была бы уже не так плоха. Ведь, если быть весь день очень