Некоторые любят погорячее, или Джентльмены предпочитают блондинок - Анита Лус

отец Генри целые месяцы не вставал с инвалидного кресла, и брат милосердия должен был катать его по всем комнатам. Но тут Генри сказал: «Отец, познакомьтесь с вашей будущей невесткой». Отец Генри пристально посмотрел на меня и вдруг встал с кресла и пошел! Все были страшно изумлены, кроме Генри, который не очень удивлялся, зная своего отца, как свои пять пальцев. Все стали стараться успокоить отца Генри. Он начал читать Библию, но никак не мог сосредоточиться, а потом никак не мог как следует позавтракать; конечно, когда джентльмен так слаб, как отец Генри, ему невозможно одним глазом смотреть на молодую девушку, а другим на кашу со сливками без того, чтобы из этого не вышло какой-нибудь беды. Генри пришел в отчаяние и сказал отцу, что пора ему отправляться к себе в комнату, иначе с ним случится рецидив. Тогда его брат милосердия повез его обратно; это было невыносимо трогательно, потому что он расплакался как младенец. Тут я вспомнила совет Дороти относительно отца Генри и подумала, что если бы только отца Генри можно было на время изолировать от всех остальных и предоставить самому себе, этот совет мог бы оказаться правильным.

После завтрака мы все собрались ехать в церковь, только сестра Генри не ходит в церковь, потому что привыкла проводить воскресенья в гараже, разбирая и опять собирая их маленький Форд (Генри говорит, что то, что сделала война с его сестрой-намного хуже, чем война сама по себе). Так что мы поехали втроем: Генри, его мать и я. Когда мы приехали домой, уже был готов ланч, и в сущности за ланчем было совершенно то же самое, что за завтраком, за исключением того, что отсутствовал отец Генри, у которого так повысилась температура, что пришлось послать за доктором. После ланча Генри отправился на молитвенное собрание, а я осталась с матерью Генри, чтобы хорошенько отдохнуть и после ужина опять ехать в церковь. Мать Генри считает меня своим солнечным лучом и ни на минуту меня от себя не отпускает; она терпеть не может оставаться одна, потому что, когда она одна, у нее мозги почти совсем не работают. Она перемерила все мои шляпки и рассказала мне, что с нее в церкви певчие глаз не спускают. Конечно, приходится с ней соглашаться во всем, а разговаривать через слуховой рожок очень трудно, в конце концов непременно охрипнешь.

Наконец, сели ужинать, но ужин оказался таким же, как ланч, только к ужину совсем уже утратилась всякая новизна впечатлений. Так что я сказала Генри, что у меня разболелась голова, и я не поеду в церковь; Генри с матерью отправились одни, а я ушла к себе в комнату, села и стала размышлять. Я долго думала и пришла к тому заключению, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее только на то, чтобы гордиться своим семейным положением, даже если при этом и много денег; и вообще самое лучшее, что я могу сделать, это придумать какой-нибудь план, и заставить Генри раздумать жениться на мне; получить из этой комбинации максимальную выгоду – и этим удовольствоваться.

Июнь 22

Вчера я заставила Генри посадить меня на поезд в Филадельфии, а его уговорила остаться около отца, на случай, если с ним случится рецидив. Я сидела в своем вагоне и все думала и окончательно решила, что настало время избавиться от Генри, чего бы это ни стоило. Лучшее средство, чтобы привести любого джентльмена в отчаяние, скорее, чем любым другим способом – покупки в магазинах. Даже мистер Эйсман, который положительно рожден для того, чтобы ходить с нами по магазинам, и заранее знает, чего ему можно ждать, – и тот иногда приходит в отчаяние от моих покупок. Так что я решила, приехав в Нью-Йорк, немедленно отправиться к Картье и открыть там себе огромный кредит на имя Генри; это будет легко-ведь о нашей помолвке прокричали все газеты, и кредит Генри – мой кредит.

Пока я размышляла обо всем этом, ко мне постучали, я сказала «войдите». Это оказался незнакомый джентльмен, который извинился и сказал мне, что он часто видел меня в Нью-Йорке и давно искал случая быть представленным мне и что у нас очень много общих знакомых. Он мне дал свою визитную карточку, на которой было написано: «Мистер Джильбертсон Монтроз», по профессии сценарист. Я пригласила его сесть, и между нами завязался литературный разговор. И в это мгновение я почувствовала, что этот разговор стал поворотным пунктом всей моей жизни; наконец-то я встретила мужчину, который не только актер, но и человек необыкновенного ума. Мистер Монтроз из тех людей, узнав которых хочешь одного: сидеть у их ног и слушать целыми днями, впитывая каждое слово, и все время узнавать от них что-то новое. А меня ничто так не волнует, как присутствие исключительного ума, особенно после того, как проведешь несколько дней в обществе Генри. Мистер Монтроз говорил и говорил всю дорогу вплоть до Нью-Йорка, а я слушала и слушала. Сколько я узнала от него! Например, по мнению мистера Монтроза, Шекспир великий драматург; и он находит, что «Гамлет» замечательная трагедия, а что касается романов, то он полагает, что всем следовало бы читать Диккенса! А когда мы перешли на поэзию, он стал декламировать «Стрелок Дан Мк-Грью» так, что мне прямо казалось, будто я слышала ружейный выстрел. Я попросила мистера Монтроза рассказать мне все про себя. Оказалось, что он возвращается в Нью-Йорк из Вашингтона, куда он ездил повидаться с болгарским послом и разузнать, не возьмет ли Болгария на себя финансирование сценария, написанного им на замечательный исторический сюжет, основанный на сексуальной жизни Долли Мэдисон; мистер Монтроз встречал множество болгар в болгарском ресторане на Лексингтонской авеню, и это подало ему идею раздобыть денег от Болгарии. По словам мистера Монтроза он мог бы весь свой сценарий заполнить болгарской пропагандой; он сказал болгарскому послу, что всякий раз, как он убеждается, какое вопиющее невежество все американские фильмы выказывают относительно Болгарии, он прямо в отчаяние приходит. Я заметила мистеру Монтрозу, что чувствую себя совсем ничтожеством, разговаривая с человеком, который так много знает о Болгарии, когда я о ней почти и не слыхала. Дальше мистер Монтроз сказал, что болгарский посол никак не мог понять, что общего могло быть у Долли Мэдисон с современной Болгарией, если она жила в XVIII веке? Но мистер Монтроз объяснил ему, что он очевидно не имеет понятия о драматической конструкции. Так просто в сценарий ввести