MASH - Ричард Хукер

— Ты чертов свистун, — сказал Генри. — Ты правда думаешь, что нам его удастся заполучить?

— Конечно, — сказал Ястреб. — Никто тут не знает кто он, кроме пары его друзей, которые ничего не скажут.

— Отлично, — сказал Генри и стал мерить пол шагами. — Хорошая мысль. А знаете еще что?

— Что?

— Хаммонд, — сказал Генри, расхаживая, — он воображается себя местной звездой и называет себя тренером 325 госпиталя. Да ведь он застрял где-то в футболе времен Пуджа Хеффелфингера [39]. Да он, черт возьми, не знает даже основ современной игры!

— Хорошо, — сказал Ловец.

— Он настолько генерал, что вместо футбольных упражнений на тренировках только всех строит, — сказал Генри.

— Тогда мы можем провернуть дельце? — спросил Ястреб.

— Да, — ответил Генри, — но с одним условием.

— Каким?

— Я хочу быть тренером, — сказал Генри.

— Все, что пожелаете, Тренер, — подтвердили они в унисон.

— Хаммонд, ха! — сказал Генри. — С какой стати он решил, что он тренер?

На следующий день Ястреб написал письмо капитану Оливеру Венделу Джонсу и посвятил его в свой план. Он восхвалял условия работы в Двойном-неразбавленном; в ярких красках расписал дружескую атмосферу Болота и пригласил капитана Джонса стать в их тесном кругу четвертым. Затем обратил внимание на выгоды, как финансовые, так и материальные, которые можно извлечь из скромного матча против 325 части. В то же время полковник Генри Блэйк, хихикая про себя, сделал соответствующий запрос генералу Гамильтону Хаммонду. Десять дней спустя в двери Болота оказался капитан Джонс, зслонивший собой весь дверной проем.

— Бог мой! — сказал Ловец. — Полное затмение, темнота в полдень! Вы посмотрите на его габариты!

— Пьет он двойной бурбон и колу, Ловец, — сказал Ястреб, подпрыгивая и пожимая руку капитана Джонса. — Добро пожаловать, Копьеносец!

— Вы уверены, что я по адресу? — сказал капитан Джонс, ухмыляясь.

— Точно по адресу, — сказал Ястреб. — Познакомься с Ловцом. Пожми руку Дюку. А теперь пожми руку двойному бурбону.

Капитан Джонс пожал. Если честно, он подал руки нескольким двойным бурбонам, пока остальные, как обычно, признавались в любви к мартини марки «Ловец». Ястреб и капитан Джонс обменялись парочкой воспоминаний, а затем вмешался Ловец.

— Скажи мне вот что, — обратился он к капитану Джонсу. — откуда такое погоняло: Копьеносец?

— Приходилось и копье метать, — сообщил им Джонс. — Кто-то стал называть меня так, и газетчики решили, что это неплохое прозвище, и оно ко мне прилипло.

— А как вы с Ястребом стали таким друзьями не разлей вода в Тэгу?

— Ну, — сказал Джонс. — Меня туда направили, там совсем не было цветных, и отдельной комнаты для меня не нашлось. Ястреб пошел к командующему и сказал: «Скажите этому верзиле, что может жить со мной, если хочет».

— Мило, — сказал Ловец, — но маловато для ордена Доблестного легиона. [40]

— Да никто и не раздает тут медали, — сказал Копьеносец, — но вокруг столько двуличностей. Самые худшие из них — типы, которые просто из кожи вон лезут чтобы показать, что цвет кожи для них не имеет значения, а вот если бы я не был цветным, они бы меня и не заметили. Они — часть бремени черных.

— Понятно, — сказал Ловец.

— Ну а вообще, — продолжал Копьеносец, — там было полно цветных, и я знал нескольких. Некоторые изредка заходили ко мне. Иногда Ястреб оставался с нами, но чаще всего он сбегал. Однажды я спросил: «Ястреб, почему ты избегаешь моих друзей?»

— И этот парень, — сказал Копьеносец, кидая в сторону Ястреба, — говорит мне: «Тебе все здешние белые нравятся?» Я ответил: «Нет, Ястреб, и спасибо». Вот так и вышло.

— Ну, и черт с этим, — произнес Ястреб. — Давайте сменим тему.

— Минуточку, — сказал Дюк, до сих пор лишь наблюдая за беседой. — Я кое-что хочу сказать.

— Что? — сказал Копьеносец, глядя прямо на него.

— Я из Джорджии, — сказал Дюк.

— Я в курсе, — сказал Копьеносец.

— Если, эт-та, у меня с тобой будут недоразумения [41], — сказал Дюк, — только мы сможем их понять. Эти янки не смогут, но что я хочу сказать — у меня нет к тебе претензий. А если у тебя возникнут — скажи мне.

Капитан отхлебнул выпивки, оскалился и посмотрел на Дюка.

— И у меня к тебе нет, Малыш-Дюк, — сказал он.

— Минуточку, — сказал Дюк, уставившись на капитана Джонса. — С чего это ты зовешь меня Малышом Дюком?

— Ну, — сказал Копьеносец, — Ястреб написал мне про вас двоих, и сказал, что ты из городка Форрест в Джорджии, так?

— Ну да, — откликнулся Дюк, — но…

— Твой папаша — доктор?

— Ага.

— У него маленькая ферма к северу от городка?

— О, нет, — сказал Ловец. — только не это…

— Да подожди ты, — сказал Дюк. — Он прав. Пусть говорит.

— А кому сдавали в аренду ферму? — спросил капитан Джонс.

— Джону Маршаллу Джонсу, — ответил Дюк.

— Мне стоило стать юристом, — сказал Оливер Вендел Джонс. — А что стало с Джоном Маршаллом Джонсом?

— Его прирезал другой негр, — ответил Дюк.

— А что с его семьей?

— Они уехали на север.

— Точно, — сказал капитан Джонс. — Они подались на север. А знаешь, откуда они взяли денег на поездку?

— Нет.

— Доктор продал ферму, заплатил по долгам семьи и дал моей маме тысячу долларов. Они прозвали его Большой Дюк. Как тебе это, Малыш Дюк?

Капитан Форрест промолчал. Он просто сидел, глядя на капитана Джонса, и тряс головой.

— Понял, почему я не в обиде? — сказал Копьеносец.

— Дюк, — сказал Ястреб, — как сказал Грант генералу Ли в Аппоматоксе: «Сдаешься?» [42]

— Ага, — ответил Дюк.

13

Хотя дел у полковника Генри Блэйка было больше чем когда-либо со времен Потопа, он был счастливей, чем когда-либо со дня прибытия в Корею. Первое, что он сделал после появления нового нейрохирурга, — позвонил генералу Хаммонду в Сеул и все еще хихикая про себя, поинтересовался, не желает ли случайно футбольная команда 325 эвакуационного госпиталя встретиться с одиннадцатью представителями 4077 МЭШ.

Генерал Хаммонд пришел в восторг. В прошлом году его команда так навешала единственным двум самопальным командам в Корее, оказавшимися достаточно глупыми, чтобы выйти на его амбалов, что обе кучки горе-игроков отказались от дальнейших игр. Таким образом генерал провел серию беспроигрышных игр из целых двух побед, мечтая когда-нибудь попасть в компанию Папашки Уорнера, Эймоса Алонзо Стэга и Кната Рокни. [43] Свидание назначили на День Благодарения, через пять недель, на поле чемпионов в Йонг-Донг-По.

Следующим, что сделал полковник Блэйк, стало написание заявки в Специальную Службу в Токио, где он заказал срочной вертолетной доставкой две дюжины футбольных форм, шлемов, ботинок и наколенников. Затем он надиктовал сообщение с призывом ко всем кандидатам в команду явиться завтра в 2 часа пополудни. Копии объявления расклеили в столовой, в уборной, в душевых и в Стоматологической Покерной Клинике Доброго Поляка. После этого он явился в Болото.

— Ну, — сказал Блэйк, закончив доклад, — и когда же мы начнем делать ставки?

— Эй, попридержи коней, тренер, — осадил Ловец Джон, — может, подождем, пока выявим свои таланты?

— Да, неважно, кто у нас выявится, — ответил Генри. — Этот Хаммонд все равно ни черта не смыслит в футболе.

— Но, если ты будешь вести себя чересчур ретиво, тренер, — сказал Ястреб, — ты можешь раскрыть наши карты.

— Возможно, ты прав, — согласился Генри.

В тот же день в назначенный час после обеда на поле прибыли 15 претендентов. Спортивного инвентаря не предвиделось еще несколько дней, так что Генри со свистком, болтающимся на веревке вокруг шеи, по совету нейрохирурга дважды прогнали это сборище дилетантов по периметру поля и заставил сделать гимнастику. После всего этого он дал им подурачиться, попинать и покидать три имевшихся в наличии мяча, пока он и обитатели Болота оценивали потенциальных кандидатов.

— Ну, — сказал Генри за коктейлем вечерком в Болоте, — что скажете?