Касьянов год - Николай Свечин

В шесть часов утра сыщики почаевничали, и Лыков стал гримироваться. В гардеробе был костюм босовика: опорки, рваный пиджак и тертый картуз. Алексей Николаевич подгрязнил себе руки и лицо, наклеил седую бороду и такие же брови. Переодевшись, спросил у коллеги:

— Годится?

— Прямо хоть сейчас в рештак![34]

На всякий случай питерцу подобрали вид с подходящими приметами. Он стал Малахием Сафроновым, запасным рядовым с непрописанным паспортом.

— Ну, храни вас Бог, — сказал Красовский, пожимая Лыкову руку. — Мне пора на службу. Как будете уходить, ключи отдайте дворнику.

Сыщики расстались. Они провели вместе чуть не сутки, и надворный советник в полной мере оценил Красовского. В нем не было блеска и лихости Асланова, зато была надежность и очевидная порядочность. При большой доле занудства…

Алексей Николаевич решил изучить не сам Лаврский завод, а его казармы. Как обжигают кирпич, надворного советника не интересовало. А вот публика, прибившаяся к заводу… Хотелось увидеть тех, кто состоял при арендаторе для других дел. И питерец полез в Госпитальную гору. Он поднялся в Печерск по «собачьей тропе». Вязкие берега Кловского ручья пришлось преодолевать чуть ли не вброд. В одном месте близ тропы трое мужиков распивали с утра пораньше бутылку. По виду, портяночники[35] с Бессарабского базара. Они покосились на сыщика и, кажется, задумались: не порыться ли в карманах у прохожего человека. Но старший сказал:

— Да там блоха на аркане… Пущай идет.

Потом питерец увидел красивый больничный сад. Но тропа лишь краем задевала его, и скоро опять пошли обрывы и косогоры. Миновав их, «босяк» оказался среди каких-то армейских построек. А затем вдруг, неожиданно для себя, вышел на Московскую улицу, главную в предместье.

Народу вокруг стало больше, особенно солдат. Пройдя между юнкерским училищем и беседкой ипподрома, Лыков обогнул Арсенал с Лаврой, потом миновал лагерь крепостной артиллерии. Шел еще с полверсты и вдруг очутился на краю оврага. За ним открылась совсем другая местность: безлюдная и неустроенная. Кое-где разбросаны избы, хаотично, безо всяких улиц. Меж ним густо натыканы деревья, а вдали сияют купола храма.

Сыщик понял, что он в Зверинце. Ну и местечко… Станут резать, и никто даже криков не услышит. Вместо дорог тропы, дома — гнилушки самого убогого вида. Под березой валяется пьяный, сапоги с него уже сняли, и он жмется от холода, но не просыпается. Купола за деревьями — это Выдубицкий Свято-Троицкий монастырь. А угрюмые казармы принадлежат Лаврскому кирпичному заводу.

Однако попасть внутрь человеку с улицы не удалось. Забор, в заборе крепкие ворота, а в воротах сидел сторож. Плечистый мужик с прищуром, так обычно смотрят кабатчики. Сторож остановил гостя сильным толчком в грудь:

— Куда прешь, дядя?

Лыков просительно снял картуз, сказал:

— Вы, я вижу, тоже из запасных?

— Ну…

— Вот и я бывший солдат. Место ищу. Нету местов в Киеве, хоть ты сдохни. А я на любые работы согласен, вот. Помогите ради пречистой матери, окажите такую милость.

Мужик посмотрел на дрожащего от холода босяка и сжалился:

— Солдат, говоришь? А где службу справлял?

Лыков стал во фрунт:

— Рядовой третьей роты сто тридцатого пехотного Херсонского Его Императорского Высочества великого князя Андрея Владимировича полка Малахий Сафронов.

— Знаешь, брат, помочь твоей беде трудно. И тут свободных должностей в обрез. Потому — завод наш при самой Лавре состоит. Понял? На святую обитель трудится. Может, у тебя медаль какая есть? Это здесь могут зачесть.

— Нету медали… — шмыгнул носом Лыков.

— Нет? Ну, не тушуйся. Я так скажу…

Вдруг из-за плеча сторожа, как черт из коробочки, вынырнул рослый детина в сапогах гармошкой и новой полупрусской фуражке.

— Ванька, ты с кем тут болтаешь?

Теперь уже караульщик вытянул руки по швам:

— Так что, Лука Емельянович, солдат пришел, места просит.

Детина подошел к Лыкову, очень внимательно осмотрел его с ног до головы. Потом грубо взял за ворот, оттащил саженей на пять и просипел:

— Чтоб я тебя здесь больше никогда не видел.

Когда разжал хват, сыщик хотел что-то сказать в свое оправдание. Но почувствовал, что его сейчас ударят, и припустил бегом прочь…

Так ему не удалось попасть в заводские казармы. Но он остался доволен. Человек, выставивший гостя, происходил из уголовного мира. На это глаз у сыщика был наметанный.

Задача разведки оказалась выполнена. Можно возвращаться на явочную квартиру, смывать грим и ехать в сыскное отделение. Но, коли уж попал в такое место, Лыков решил изучить его подробно. Он прошел насквозь весь Зверинец, снова и снова ужасаясь его трущобам. И это вблизи Киево-Печерской Лавры. Как на другом конце земного шара… Редкие прохожие все были из низов, причем самого дурного пошиба. Сыщик осмотрел укромные уголки: Караваевские дачи, пороховые погреба, старое еврейское кладбище. Отдельно прошерстил выселок под названием Верхняя Теличка. Выселок стоял на обрыве, на самом краю Печерской горы, и походил на помойку. Зверинец здесь кончался. Внизу шли рельсы железной дороги и уходили на мост через Днепр. За рельсами виднелась еще горсть домов. Оказалось, то была Нижняя Теличка. Названия сыщик узнал от пьяной бабы, которой дал две копейки.

— А кто тут обитает, в твоих Теличках?

— Да мы обитаем, — ответила баба и икнула.

— А кабак у вас есть?

— Есть.

— А на ночлег можно устроиться?

Баба мучительно задумалась, потом изрекла:

— Эта… надо у Луки Мельяныча спросить.

— Кто таков?

— Ко… комендант, ик! Комендант здешних мест.

— Ну и что? Я ему отчет, что ли, должен давать?

— Должен.

— С чего это вдруг?

— Так здесь заведено, солдатик, — ухмыльнулась баба. — Без согласия Луки Мельяныча никто тебя не поселит. А он мужчина строгий.

— Да уж испытал, — пожаловался Лыков. — Вытолкал меня взашей из ворот, ладно не прибил.

— Тогда что ж. Нету тебе здеся прописки. А форсу[36] двадцать копеек есть, служивый?

— Тебе что за дело?

— Так пойдем под куст, я тебя убла… обла… ик! Ну, ты смикитил. Двоегривенный всего. А?

— Да ну тебя, вон нос-то какой, того и гляди провалится.

— Тогда пошел на…

Баба разразилась отборной матерщиной, и Лыков быстро покинул криминальную слободку.

Умывшись и переодевшись, он в десять часов утра поднялся в сыскную полицию. И сразу встретил там Асланова. Надзиратель был какой-то взъерошенный и сердитый.

— Алексей Николаевич, куда вы вчера пропали? Я искал, искал вас. Хотел вместе Безшкурного допросить, а то вы давеча обижались.

— Спиридон Федорович, я ведь в командировке. Значит, мужчина немного холостой и отчасти неженатый. Сами должны догадаться, где я был.

— Ах, это! Ну, дело хорошее. Бабы в Киеве сладкие. Созонт во всем признался. Его люди приткнули Афонасопуло.

— Как так? — опешил надворный советник. — А мне он другое пел. Что, и протокол подписал?

— Разумеется.

— Мне надо с ним переговорить. Срочно.

— А вот не выйдет, Алексей Николаевич. Сбежал Созонт. Нарезал винта, на жаргоне блатных.

— Как сбежал? Когда?

— Нынче утром. Мы же с вами решили перевести его в Лукьяновский тюремный замок, помните?

— Помню. И что?

— Вот по пути туда он и сбежал.

— Да расскажите толком, как это вышло? Вы что, арестованных в тюрьму без конвоя посылаете, своим ходом?

Околоточный насупился:

— Конвой даем. Но идут туда пешком через весь город. А там, на углу Львовской и Старо-Житомирской, находится трактир Михновского. Известное место и расположено так удачно…

— Спиридон Федорович, для кого удачно?

— Для уголовных, черт бы их драл. Уж не в первый раз они эту проделку в ход пускают. Заходят туда, вроде для того чтобы отдохнуть. Спрашивают сначала чаю, а потом, с хитрецой, водки. Если видят, что конвоиры поддаются. Подпаивают их — и в бега. Прислуга, ясное дело, у фартовиков в сообщниках, помогает. В третий раз оттуда подследственные ноги делают.

— Куда же вы смотрели? И чем думали?

Асланов обиделся:

— Я, ваше высокоблагородие, позвольте напомнить, вам не подчинен. И слушать ваши резкости не намерен.

— Но…

— За конвой отвечает околоточный надзиратель Сороковый из полицейского резерва. Вот ему и задайте свой вопрос.

Лыков понял, что перегнул палку.

— Прошу меня простить, Спиридон Федорович. Виноват, погорячился.

Татарин покосился, подумал — и протянул руку:

— Мир.

— Мир, Спиридон Федорович. Но как теперь быть с дознанием по убийству Афонасопуло?

— Следователю передать. Мы свое дело сделали.

— Но «ивана» нет, он сбежал.

— Будем ловить, служба у нас такая. Рано или поздно поймаем. Ответит. Опять же, есть два его подручных и куча конфискованного барахла. Кстати, вам не нужен порт-табак серебряный? Бесплатно, в презент от киевской сыскной полиции? Я еще реестр не составил.