Касьянов год - Николай Свечин

Трепов был раздражен.

— Господин Лыков, — начал он, — с какой целью вы вчера измучили и без того уставших пожарных? У меня жалоба на вас со стороны брандмейстера Козловского.

— Я подозревал, что пожар в вокзале возник не просто так. А с целью скрыть убийство важного свидетеля, который как раз ждал меня внутри. Известно, что лучший способ замести следы — это устроить пожар.

— Что за свидетель?

— Сбежавший из-под стражи Безшкурный перед этим заявил мне на допросе, что приказал не трогать Афонасопуло. Хотя тот неосторожно ездил в его владения играть в карты.

— Убийство Афонасопуло раскрыто сыскным отделением, и дело передано судебному следователю, — возразил Цихоцкий. — Вот, ознакомьтесь с протоколом допроса главаря, он сознался.

Надворный советник читать не стал, а передал полицмейстеру свой протокол:

— Лучше вы ознакомьтесь.

Вячеслав Иванович прочитал его, изумился и вручил обе бумаги губернатору. Трепов долго их разглядывал, потом бросил на стол:

— И какому из них верить?

Желязовский с Аслановым схватили протокол Лыкова и впились в него глазами.

— Поймаем атамана и спросим у него, — ответил надворный советник. — А пока есть сомнения, дознание нужно продолжить.

— Кто такой Яшка Гицель? — завелся генерал. Он посмотрел на Цихоцкого, тот на пристава, а тот, в свою очередь, на околоточного. Последний лишь молча пожал плечами.

— Настоящая его фамилия — Бурвасер, — пояснил питерец. — Он подтвердил мне, что действительно наводил справки об оценщике по приказу Безшкурного. И тот распорядился не трогать игрока.

— Как вы узнали фамилию, вы, приезжий человек? — недоверчиво спросил Цихоцкий.

— Мне помог околоточный надзиратель сыскного отделения Красовский.

— Вот как! Без ведома начальства?

— Я искал Спиридона Федоровича, но того не было на месте. Понятно, много дел… А Красовский был. Требовалось действовать срочно. Я предъявил свой открытый лист, и мы поехали ловить Яшку Гицеля.

— Без моего распоряжения, — вставил на этот раз пристав.

— Если бы Красовский отказался, его следовало бы уволить из полиции, — резко осадил Желязовского Лыков.

— Хорошо, продолжайте, — примирительно сказал губернатор. — Куда вы поехали?

— По догадке господина Красовского мы прибыли на завод известного Блювштейна…

— А, это антрепренер по поимке бродячих собак?

— Точно так. Блювштейн сразу указал нам на своего работника Якова Бурвасера.

— Почему именно на него? — живо спросил полицмейстер.

— Единственный там по имени Яков, а кроме того, темный человек. И хвастался, что свой в «Венеции», которая принадлежит Безшкурному.

— Очень сильный ход, — одобрил до сих пор молчавший Асланов. — Вы, конечно, поехали к нему домой?

— Да. Шулявка, Дачная улица, усадьба Регоревской.

— Бурвасер сознался?

— Да. Надзиратель Красовский был свидетелем разговора.

— Что именно сказал жидок? — насупился генерал.

— Что получил приказ от Безшкурного навести справки и выполнил его. А потом лично слышал, как атаман запретил трогать Афонасопуло. Мол, пусть играет.

Киевляне переглянулись.

— Это всего-навсего байка ловца бродячих собак, — заявил Желязовский. — А у нас письменное признание атамана и паспорт убитого. Не забывайте о паспорте.

— Да, — оживился полицмейстер, — вот знатная улика. Как же он тогда появился у главаря в притоне?

Асланова интересовало другое:

— Что же вы, Алексей Николаевич, ничего не сказали мне вчера? Ай-я-яй…

— Вы, Спиридон Федорович, устроили бы засаду на этого Бурвасера. Напугали бы его до смерти. Придали делу официальный ход. А у меня по итогам встречи с ним сложилось впечатление, что он еще не созрел. Уйдет в молчанку, и бейся с ним потом. Поверьте, я опытный человек. Гицелю требовалось время, чтобы решиться. И еще чей-то совет, скорее всего, адвоката или ребе. Получив признание, я тут же предоставил бы Бурвасера сыскному отделению.

— Хотел все сделать сам и оставить нас в дураках, — прокомментировал поляк, обращаясь к начальству.

Но Трепов лишь отмахнулся.

— Алексей Николаевич. Вы должны понять нас с полицмейстером. Я через два дня отбываю в отпуск, а он через три. Мы считали дело об убийстве Афонасопуло раскрытым и с легким сердцем собрались отдохнуть. Вячеслав Иванович вообще едет заграницу на два месяца лечиться. А тут бац! Как же быть? Дознание-то ведется согласно распоряжению господина министра внутренних дел. Долго нам еще здесь сидеть?

— Бурвасер ваш, может, спрятался, — подхватил Цихоцкий. — Рано вы его похоронили. Эти мошенники — народ живучий.

— Надо срочно послать агентов к нему на квартиру и в завод, — ответил Лыков. — Вдруг вы правы и он там? Но, ежели свидетель исчез, значит, все плохо. Я не могу позволить передать дело судебному следователю в таком виде. Оно не раскрыто.

Коллежский асессор даже вскочил от возмущения:

— Ваше превосходительство, я протестую! Он не может позволить… Это наше дело, а не приезжего чиновника. Я как начальник сыскного отделения считаю его раскрытым. Вот признание, вот паспорт, чего еще надо?

Лыков вынул из кармана свой открытый лист и положил его перед поляком.

— Извольте прочесть вслух, что здесь написано.

Цихоцкий просительно обратился к надворному советнику:

— Алексей Николаевич, но как же мои почки? Болят, сил нет терпеть.

— Я не вижу никаких причин вам и его превосходительству откладывать отпуска. Во-первых, за вас останутся заместители. Во-вторых, дело идет своим ходом, и пусть идет. Единственное, что меня удивляет, — это упрямство пристава Желязовского. Не ему решать, раскрыто дело или нет. И даже, извините, не вам с господином губернатором. А одному мне. Сообразно поручению министра.

— Но там ничего нет о дознании убийства! — запальчиво воскликнул коллежский асессор. — Лишь о письме.

— В открытом листе и о письме нет ни слова, — насмешливо произнес Лыков. — Сказано в самом широком смысле: «оказать полное содействие в исполнении поручения, возложенного лично мною». А убийство оценщика — это вновь открывшиеся обстоятельства.

— Я…

Питерцу надоела эта перепалка, и он официальным тоном сказал губернатору:

— Ваше превосходительство! Я вынужден буду обратить внимание министра на несоответствие коллежского асессора Желязовского занимаемой им должности. Он упорно отказывается выполнять распоряжение его высокопревосходительства, изложенное со всей определенностью.

— Ну-ну, Алексей Николаевич, не горячитесь, — сразу ответил Трепов. — Мы уладим этот вопрос без министра. Северин Янович, безусловно, окажет вам полное содействие.

— А вас, господин полицмейстер, — обратился сыщик к Цихоцкому, — извещаю вот о чем. Я доложу в рапорте, как помог дознанию околоточный надзиратель Красовский. Не вздумайте его наказывать. — И добавил: — Заслуги Спиридона Федоровича также не останутся без отметки.

Трепов объявил, закрывая совещание:

— Итак, дознание смерти Афонасопуло не окончено. Сыскная полиция продолжает его по вновь открывшимся обстоятельствам. Ну, всего хорошего, господа. Пожелайте мне приятного отпуска.

Когда сыщики были уже в дверях, губернатор сказал им в спину:

— И бросьте все силы на поимку Безшкурного.

Но это поручение выполнить не удалось. Утром следующего дня обнаружили труп «ивана». Он лежал в ручье Турец около мастерских округа путей сообщения. Созонта убили точным ударом ножа в сердце. Не нашли и Якова Бурвасера, ни дома, ни на службе. Гицель как в воду канул.

Глава 9. В потемках

Перед самым отъездом полицмейстер вызвал к себе Лыкова и заявил ему:

— Поджог «Шато-де-Флер» нами раскрыт. Никакого отношения к пропаже вашего свидетеля он не имеет.

— Дозвольте ознакомиться с делом, — безмятежно попросил командированный. Для себя он давно решил, что Бурвасер сгорел в восьмом кабинете. Кто-то узнал о его колебаниях и убил гицеля. А потом сжег вокзал.

— Вот, смотрите, — Цихоцкий выложил на стол документ. — Это письмо, которое за два часа до пожара получил арендатор сада Кульчицкий.

Сыщик прочитал письмо. Неизвестный обещал Кульчицкому, что того скоро ждут большие неприятности. Внизу вместо подписи стояли четыре буквы: М, Е, С и Т.

— Ну и что? — спросил он, возвращая бумагу полицмейстеру.

— Все ясно! Деревянное здание вокзала осталось от прежней арендаторши Гусевой-Гюманс. Она бежала от кредиторов, и строение передали в другие руки, вместе с персоналом. — На этих словах полицмейстер зачем-то глубокомысленно поднял палец. — Новый арендатор не поладил с одним из служителей и уволил его за дурной нрав. Тот обиделся и с досады поджег вокзал.

— И есть доказательства? Кроме этой бумаги…