Страсть в ее крови - Патриция Мэтьюз

словно норовистая лошадь под натянутыми поводьями, Мэри замерла как вкопанная. Квинт развернул ее к себе лицом и занес сжатый кулак. Она завизжала.

– Хватит ныть, говори, где эта сучка, или я тебе так врежу, что как дышать забудешь!

– Не знаю, Сайлас, клянусь, не знаю!

– Врешь, баба, знаю, что врешь!

И тут Квинт, не думая, ударил ее кулаком в подбородок. Она пролетела на другой конец комнаты, голова ее с глухим стуком ударилась о стену, Мэри осела на пол.

– Женщина?

Мэри не шевелилась. Через пару секунд он легонько ткнул ее носком башмака. Никакой реакции. Квинт опустился на колени и оттащил ее от стены. Голова ее безжизненно болталась. Он пощупал пульс: сердце не билось.

Квинта охватила паника. Он встал и попятился. Потом повернулся, решив, что надо бежать из комнаты и из дома, но на пороге остановился. Квинт знал, что, если он убежит и оставит ее лежать вот так, он обречен. К нему вернулась способность соображать. Квинт воротился в дом, и его расчетливый ум начал обдумывать положение, в котором он оказался.

Через некоторое время Квинт взял Мэри за ноги и вытащил наружу к ступенькам у черного входа. Он положил ее тело так, что голова лежала на земле.

Потом Квинт бросился будить соседей.

С властями проблем не было. Рассказ Квинта о том, что Мэри поскользнулась на лестнице, когда шла в отхожее место, приняли за чистую монету. В этом районе люди каждый день умирали от болезней и несчастных случаев. Никому особо не было до этого дела.

Теперь, лежа на кровати, Квинт плакал от бессилия. Не по умершей жене: она давно уже стала бесполезной. В последнее время ей стало все труднее находить работу в богатых домах, отчего упал их и без того скудный доход. Единственное, что оставалось ценного – это ее сучка Ханна, и Мэри день и ночь пилила его с того дня, как он отдал Ханну в услужение.

Нет, плакал Квинт от жалости к себе.

Как он теперь будет добывать деньги на еду и выпивку?

Недели после смерти Мэри выдались тяжелыми. Амос Стритч запретил отпускать в долг Сайласу Квинту и даже не пускал его на порог таверны «Чаша и рог». Хуже того, Стритч отказывался объяснять, почему Ханна все еще в «Малверне». Теперь, когда хозяин таверны знал, где находится Ханна, Квинт был уверен, что Стритч продал девушку Малколму Вернеру. Если это так, Квинт считал, что ему должно что-то причитаться. Однако Стритч упорно отказывался говорить на эту тему и ревел, чтобы Квинт убирался вон.

«Так что же мне делать?» – думал Квинт.

Работу он найти не мог. Жители Уильямсбурга больше не доверяли ему работу хотя бы на день. Они не сочувствовали Квинту и не верили, что спина у него так уж болит.

А Ханна… кто-нибудь поверит ее обвинениям?

Квинт покачал головой и сел. Настроение у него внезапно улучшилось. Кто поверит слову служанки по договору, которой-то и рядом не было, когда все случилось? Пусть даже если сейчас она устроилась в таком шикарном поместье.

Вот в чем вся штука. Если она там живет, значит у нее должен быть доступ к каким-то деньгам. Когда уляжется злоба и утихнет горе, она, конечно же, более благосклонно отнесется к его мольбам. И уж, разумеется, не допустит, чтобы ее бедный старый отчим голодал!

Он вытянулся на кровати и стал строить хитроумные планы, как выудить у нее деньги.

Глава 8

– Однажды жил-был на Юге человек по прозванию Великий Джон-Победитель, – говорила Бесс. – Это был, как бы лучше выразиться, настоящий человек. Был он рабом на одной из плохих плантаций. Белые люди там такие, что их и змеи не кусают, это они кусали ниггеров. Белые люди там такие злые, что убивают ниггеров лишь для того, чтобы поспорить, вперед он упадет или назад. А если упадет не туда, куда надобно, они идут и порют мать мертвого ниггера…

Ведя свой рассказ, Бесс украдкой поглядела на Ханну. Все дети, слишком маленькие для того, чтобы работать в поле, собрались в полукруг перед Бесс, сидевшей на ступеньках кухни. Ханна сидела, обняв за плечи Дики, и слушала рассказ с таким же увлечением, что и остальные.

Это порадовало Бесс. Прошло уже две недели с тех пор, как девушка съездила в Уильямсбург и узнала, что ее мать умерла и похоронена, а ей об этом ни словечка не сообщили. С того дня Ханна бесцельно слонялась по дому и то и дело плакала.

По мнению Бесс, смерть матери обернулась благом для Ханны. Скорее всего, тайна негритянской крови в девушке умерла вместе с ее матерью. Разумеется, эта ничтожная белая мразь Сайлас Квинт ничего об этом не знал, иначе ни за что бы не женился на матери Ханны.

По недоумевающим лицам глядевших на нее детей, Бесс поняла, что замолчала. Она откашлялась.

Один из детей помладше спросил:

– Бесс, а почему его звали Великий Джон?

– Я ведь уже сказала, детка, потому что он был настоящий человек. Кто-то говорит, что он был очень большой. Кто-то из видевших его рассказывает, что он был не больше обычного человека. И все равно он был очень высокий. Я прекрасно помню одну историю о Великом Джоне. Похоже, хозяин плантации, где Великий Джон был рабом, любил поиграть и всегда втягивал Джона туда, где можно сделать ставки. Так вот, Джон всегда выигрывал для своего хозяина, но делал все по-своему. И вот однажды его хозяин разговаривал с другим белым, и они начали хвалиться своими рабами. Другой белый говорит: «У меня есть ниггер, который побьет любого ниггера!» А хозяин Джона отвечает: «Моего Джона никто не побьет. Ставлю на него пятьдесят фунтов против твоих».

Так вот, другой белый согласился, и они порешили, что бой будет в субботу утром в городе ровно через месяц. Народ съезжался и сходился со всей округи, как на ярмарку. Приехал даже губернатор штата с женой и дочкой. А уж сколько ставок сделали!

Другой плантатор привез своего ниггера пораньше, часа за два до боя. Говорят, что ниггер был очень здоровый. Такой здоровый, что по ночам приходилось ему нагибаться, чтобы о звезды не удариться. С полдесятка белых дам как его увидали, так в обмороки и хлопнулись. Когда хозяин Джона увидел того ниггера, то понял, что проиграл пари. Того ниггера никому не дано было побить!

А Джон не показывался, пока до боя не осталось несколько минут. А когда тот ниггер разделся и приготовился