Страсть в ее крови - Патриция Мэтьюз

знала, что надо бы ее навестить и убедить, что у дочери все хорошо.

Она отложила на потом эту мысль и вернулась к работе. Но когда, наконец, дом был убран и сверкал чистотой, Ханна больше ничем не могла себя занять, и ее мысли неизбежно вернулись к Мэри Квинт.

Малколм Вернер не мог не заметить перемен в своем особняке. Но по этому поводу не высказывался, просто приезжал и уезжал, почти все время проводя в полях.

Однажды вечером за ужином он сделал одно-единственное замечание.

– Дом выглядит просто прекрасно, Ханна. – Глаза его сверкнули. – Похоже, я заключил неплохую сделку.

– Благодарю вас, сэр, – ответила Ханна, опустив глаза. Потом поглядела на него: – Малколм, мне хотелось бы повидаться с мамой. Она наверняка переживает.

Вернер поиграл бокалом с коньяком. Потом кивнул и серьезным тоном проговорил:

– Конечно, это надо сделать. Могу понять, почему она беспокоится. Велю Джону утром сопроводить вас в Уильямсбург.

На мгновение Ханну охватило дурное предчувствие. Заметив ее колебания, Вернер сказал:

– Возможно, вы боитесь отчима?

Ханна взмахнула рукой и ответила с большей уверенностью, чем чувствовала:

– Сайлас Квинт меня не волнует. Я смогу с ним справиться.

– Он наверняка разозлен случившимся. И, судя по вашим рассказам, он негодяй. Однако… – Вернер внезапно взмахнул рукой. – Не думаю, что с моей стороны было бы пристойно сопровождать вас. Тем не менее не переживайте, дорогая, Джон проследит, чтобы с вами ничего не случилось.

Когда Ханна начала вставать из-за стола, Вернер негромко добавил:

– Ханна… если ваша мать пожелает обосноваться в «Малверне», то добро пожаловать.

У Ханны к глазам подступили слезы. Она судорожно сглотнула.

– Я ее спрошу. Благодарю вас, Малколм. Вы хороший и отзывчивый человек.

Вернер взмахнул рукой и достал из кармана сигару, полностью на ней сосредоточившись, опустив кончик в коньяк, прежде чем ее зажечь.

Ханна не выезжала с плантации с тех пор, как там оказалась, и теперь, перед отъездом, ее охватил страх. На следующий день она с помощью Бесс тщательно подобрала себе наряд, стараясь выглядеть как можно лучше.

– Тебе бы шляпку надеть, дорогуша, – сказала Бесс. – Поедешь ведь в открытой коляске. А солнце так и печет.

– В открытой коляске! – отозвалась Ханна. – Я думала, что поеду в карете!

– Так Джон сказал. Карета сломалась, колесо у нее слетело. Так что поедешь в коляске.

Коляска – плохое решение. В ней ее сможет увидеть каждый человек, встреченный на пути. Ханна знала, что по Уильямсбургу и окрестностям обязательно поползут сплетни о Малколме Вернере и молодой красивой служанке, живущей у него в доме.

К счастью, людей по пути оказалось немного, но, несмотря на это, большинство из встречных седоков глядели на нее с нескрываемым любопытством. Ханна смотрела прямо перед собой, отказываясь замечать их взгляды. Когда колеса загрохотали по булыжным улицам Уильямсбурга, она сидела с гордым видом, не глядя по сторонам.

В том районе, где стоял дом Квинта, улицы не были вымощены булыжником. Это была просто земля, полная рытвин, на которых коляску подбрасывало. Колеса поднимали тучи пыли. Люди выходили из своих домишек поглядеть, но Ханна знала, что не на нее. В этом районе люди не были добрыми соседями, Ханна не знала никого из них, кроме как в лицо, и очень сомневалась, что теперь они узнали в ней дочь Мэри Квинт. Они глазели потому, что, наверное, впервые увидели у себя в районе красивую коляску. Они выстроились по обочинам и, не скрываясь, таращились на дорогу.

Наконец, Ханна подалась вперед и тронула кучера за плечо.

– Вот здесь Джон. Второй дом справа.

Кучер эффектно натянул вожжи, и серые лошади остановились. Он спрыгнул с козел и протянул руку Ханне, помогая ей сойти.

Джон был немолод, но высок и широк в плечах. Росту в нем было больше метра восьмидесяти, руки были огромными, и он отличался необычной для своих габаритов легкостью движений. В ливрее он выглядел просто великолепно. Ханна знала, почему Малколм послал именно Джона: с ним она чувствовала себя в безопасности. Он излучал какую-то спокойную уверенность и говорил как человек образованный. Ханна как-то раз из любопытства спросила о нем Вернера.

– Я нанял преподавателя, чтобы тот жил в «Малверне» и обучал Майкла. Джон попросил меня разрешить ему сидеть на их уроках. Я не видел в этом ничего плохого.

Это был единственный раз, когда Малколм Вернер упомянул своего сына.

Ханна на мгновение замешкалась, глядя на дом, где провела столько несчастных лет. В отличие от других домов на улице, в этом будто и вовсе никто не жил. Девушке показалось очень странным, что мать не выбежала ей навстречу.

Она вздохнула.

– Ну, думаю, мне лучше войти в дом и со всем там разобраться.

– Да, мэм, – тихо отозвался Джон. – Если понадоблюсь, я здесь.

– Спасибо, Джон, – улыбнулась Ханна.

По короткой земляной дорожке она прошла к дому, гордо подняв голову, как делают благородные дамы. Дверь была приоткрыта.

Не постучав, Ханна распахнула ее и вошла, позвав:

– Мама! Это я, Ханна!

В доме было очень грязно, и Ханна была поражена. Мать даже такую лачугу всегда старалась содержать в чистоте и порядке. Теперь дом напоминал свинарник. Ханна предчувствовала, что случилось что-то плохое.

Она сделала еще несколько шагов и позвала, на этот раз погромче:

– Мама, это Ханна! Ты где?

Ханна услышала в спальне какую-то возню и ждала, не отрывая глаз от двери. Она открылась, и появился Сайлас Квинт. Одежда у него была мятой после сна и заляпанная пятнами от еды и вина. Даже на расстоянии она слышала исходивший от него жуткий запах.

При виде Ханны он вытаращил глаза все в красных прожилках, словно они кровоточили. Похожий на свиной пятак нос был краснее обычного.

– Ой, гляньте-ка! Благородная дама явилась навестить папочку!

– Я не к тебе. Где мама?

– Слыхал я, как ты прилетела в «Малверн» и высоко там забралась. Думал вот к тебе заехать. У старика Квинта тяжелые времена. – В его голосе послышалось знакомое нытье. – Думал, может, ты подашь мне пару монет.

– Ничего ты от меня не получишь, понятно? Ничего! А если нос свой покажешь в «Малверне», мистер Вернер тебя выставит!

– Ты позволишь ему так обойтись с пожилым отцом?

– Ты мне не отец! – вспыхнув от злости, воскликнула Ханна. – Так где мама?

– Мэри Квинт уж месяц как умерла и похоронена, – ответил Квинт, пряча глаза.

– Умерла? Не верю! – Ханна была ошарашена. Она пошатнулась и оперлась о стену. Ей на мгновение показалось, что сейчас она упадет в обморок.

Невнятно, словно через тонкую стену, она услышала снисходительный голос Квинта:

– Грустно, но так. Моя бедная Мэри, умерла и похоронена в могиле