Страсть в ее крови - Патриция Мэтьюз

была присказка, мисс Ханна: ребенок должен научиться ползать, прежде чем сможет стоять прямо.

Джон подал ей руку. Когда Ханна уселась в седло, стало ясно, что надо что-то придумать с платьем и нижними юбками. Они спадали по бокам кобылы и сбивались в огромные складки в передней части седла. При движении от складок и спадающей ткани кобыла косила глазом, а прижатые назад уши говорили о ее страхе и неудовольствии от того, что на спине у нее сидит это странное существо.

А еще было ясно, что при любом движении вперед ткань будет отбрасываться назад, оголяя ноги Ханны. При таком положении дел она явно не сможет объезжать плантацию, даже если кобылу и уговорят тронуться с места.

Из дверей конюшни донесся раскатистый смех.

– Черт подери, Бесс, хватит там стоять и хохотать! Придумай что-нибудь… Нет, знаю – надену мужские штаны!

– Нет, дорогуша, – отозвалась Бесс, не переставая смеяться. – Так еще хуже будет. Все станут на твои ноги пялиться. Давай-ка слезай оттуда, а я подумаю.

С помощью Джона Ханна слезла с лошади. Обычно мрачный Джон слегка улыбался. Ханна сначала решила на него прикрикнуть, но потом передумала. Это и вправду было смешно.

В конечном итоге Бесс нашла выход. Она подогнула платье и обернула складки вокруг ног Ханны, заколов их сзади булавками. Затем подколола юбку вокруг каждой ноги. Отступила на шаг, любуясь работой, и засмеялась.

– А теперь-то что смешного?

– Я как-то видела картинку в книжке, где жена из гарема плавала в воде. Ты сейчас точь-в-точь как жена из гарема.

Но когда Джон снова помог Ханне залезть на кобылу, все получилось. Может, она выглядела несколько забавно, но Ханне было все равно.

Джон взял лошадь под уздцы и вывел ее из конюшни на располагавшийся рядом выгон. Седло показалось Ханне очень неудобным: оно было твердое, как камень, и как бы она ни старалась, ей не удавалось приноровиться к неровному шагу лошади. Казалось, что каждый раз, когда Ханна опускалась, седло поднималось. Она знала, что будет болеть вся задняя часть тела. Но она была полна решимости добиться своего.

– Вы приноровитесь к ее шагу, мисс Ханна. Надо научиться переносить вес тела на стремена и приподниматься, чтобы не так сильно биться о седло. Когда приучитесь, ездить будет так же удобно, как сидеть в кресле-качалке. – Джон протянул ей поводья. – Не надо сильно подстегивать старую кобылу, она своим шагом пойдет. Захотите повернуть направо – натяните правый повод, налево – левый.

В тот день и на следующий Джон держался рядом с Ханной, пока та постигала основы верховой езды. Училась она быстро, хотя медленный шаг кобылы вызывал у нее нетерпение. Лошадь можно было лишь с огромным усилием заставить перейти на рысь. И да, в первые несколько дней у Ханны болела вся нижняя половина тела.

Верховая прогулка на пару часов в день отвлекала ее от мыслей о матери. Но находясь в доме, Ханна порой начинала плакать в самые неожиданные моменты.

На третий день Джон сказал:

– Думаю, вполне можно разрешить вам ездить одной, мисс Ханна. – Он улыбнулся. – При таком ее шаге вы не очень сильно ушибетесь, даже если упадете.

Ханна начала исследовать плантацию. Несколько раз она видела вдалеке скачущую на лошади фигуру Малколма Вернера, но тот был слишком занят, чтобы обратить на нее внимание. Было время сбора урожая и сушки табака. Ханне это было интересно, и она часто спешивалась на краю поля, чтобы посмотреть на работы.

Она узнала, что спелость табака определяется желтоватым оттенком листьев, сначала на нижних, потом повыше, и листья по мере созревания на ощупь напоминают кожу. Вернер и надсмотрщик Генри объехали все поля. Двигаясь от ряда к ряду, они переворачивали листья и щупали пальцами их нижнюю часть. Если лист созрел, он с треском складывается и не распрямляется. Иногда табак созревал неравномерно, и Вернер с Генри указывали сборщикам, где листья нужно срезать, а где оставить еще на несколько дней. Всех червей и насекомых аккуратно удаляли.

Генри, как и остальные рабы, ходил голым по пояс, его могучие плечи блестели на солнце, как полированное эбеновое дерево. Однако на голове у него была широкополая шляпа – символ власти.

Сборщики ножами срезали табачные листья со стеблей. Некоторые пели, а ножи сверкали на ярком солнце.

Табаку давали слегка подвянуть, затем листья развешивали на жердях, раскладывали на настилах и оставляли на несколько дней на солнце. Потом желтеющие табачные листья развешивали на шестах для обжига.

Коптильня представляла собой длинное высокое строение из тщательно подогнанных бревен. Листья развешивали вплотную друг к другу и давали еще несколько дней пожелтеть, после чего начинался обжиг. Прямо под листьями на земле разводили огонь. Первые два-три дня держали малый огонь, потом его прибавляли, пока не завершался процесс обжига – обычно это занимало около недели. Для огня использовали дубовые и ореховые дрова.

Потом табаку давали несколько дней «попотеть», пока листья и стебли не станут податливыми, и их можно будет сгибать не ломая. Наконец, табак фасовали по бочонкам в тысячу фунтов каждый, которые затем катили к речному причалу, а оттуда судами отправляли в Уильямсбург или в Англию.

Ханна узнала, что Малколм Вернер был своего рода изобретателем-первопроходцем, намного опередившим свое время, придумав обжиг табака на открытом огне. Этот процесс он начал два года назад. Большинство плантаторов с презрением относились к этой новой методе и по-прежнему сушили табак на солнце. Однако некоторые из них, поняв, что обжигом на открытом огне достигается более высокое качество табака, начинали подумывать, а не перенять ли им придуманный Вернером процесс.

Табак был, в сущности, деньгами. Им платили налоги и жалованье чиновникам, а главное, использовали для получения кредита у купцов в Уильямсбурге для закупок, которые планировались на следующий год. Лишь излишки табака отправляли в Англию для продажи. Плантатор в конечном итоге получал письма о погашении своего кредита.

Много дней над «Малверном» висел дурманящий запах обожженного табака. Сначала он казался Ханне отвратительным. Он въедался в одежду, даже когда она была в доме. Но она не только привыкла к нему – в какой-то момент он перестал казаться ей неприятным.

В тот день Ханна узнала, что сбор урожая и заготовка табака почти закончены. Прошедшим вечером Вернер за ужином говорил о хорошем урожае в этом году. А наутро отправился в коляске в Уильямсбург договариваться с купцами о продаже табака. Так что и Вернер, и Генри уехали, не сказав, когда вернутся.

Это была лучшая возможность для того, чтобы проехаться на Черной Звезде. Ханна знала, что никто из обитателей плантации не сможет