Это было в Краснодоне - Ким Костенко

— Вам удалось вырвать у них признания? — живо повернулся к «майстеру» Зонс.

— Картина действий партизанской группы достаточно ясна, — сухо отрезал шеф. — Нет нужды вдаваться в подробности. Все равно это ничего не изменит.

— А коммунисты? Они, безусловно, были главным ядром группы. Не удалось ли вам установить, каким образом они руководили подпольщиками?

— Было бы наивно предполагать, что коммунисты признаются в этом, — ответил шеф. — Группен–фюрер Шульц допрашивал коммунистов, но только ради формальности. Что касается молодых, то они могли и не знать о роли коммунистов. Впрочем, все это тоже не имеет значения.

— Казнь будет публичной? — осведомился майор. Шеф поморщился.

— Чем меньше будут знать о ней, тем лучше. Главное — побыстрее. Если возможно — сегодня же.

Майор взглянул на Соликовского, хотел что‑то сказать ему, но, вспомнив, что тот не понимает по–немецки, приказал переводчику.

— Объясните коротко…

Переводчик быстро передал по–русски сообщение шефа. Соликовский сразу оживился.

— На пятой шахте шурф есть. Место глухое, жилья поблизости нет. А главное — и закапывать не надо. Покидать в шурф — и баста. Глубина там — больше пятидесяти метров,

Гендеман вопросительно посмотрел на шефа.

— Пожалуй, подходит. Как думаете? Шеф равнодушно ответил:

— Мы увезем в Ровеньки Любовь Шевцову: господин полковник пожелал допросить ее лично. Нужно получить от нее некоторые сведения о системе советской разведки. Остальные нас уже не интересуют. Поступайте по своему усмотрению. Да не забудьте сказать этому болвану, — шеф кивнул в сторону дремавшего в углу бургомистра, — что смертный приговор должен подписать он, как представитель местной власти.

Прямо из комендатуры Зонс и Соликовский отправились осматривать шурф шахты № 5.

Глухой, давно забытый людьми пустырь на далекой окраине города даже днем производил удручающее впечатление. Угрюмо возвышался над ним невысокий холм шахтной породы. У подножия холма лежал, распластавшись, искореженный взрывом шахтный копер. Холодный ветер уныло свистел в погнувшихся, вросших в заснеженную землю металлических фермах. Они покрылись красными каплями ржавчины, и издали казалось, что весь копер забрызган кровью.

Под копром зияла пропасть. Из глубокого, с обвалившимися краями колодца веяло запахом перегнившего леса и леденящим холодом.

Опустившись на колени, Зонс тщательно обследовал края колодца, осторожно заглянул вглубь. Пошарив руками вокруг, нашел обломок кирпича, бросил его в колодец и долго прислушивался.

— Другого выхода из колодца нет? Соликовский кивнул.

— Нет. Все подземные выработки давно обрушились, там и кошка не пролезет. Громов спускался, все обследовал…

Зонс поднялся с земли, достав из кармана платок, вытер мокрые ладони.

— К двадцати трем часам всем полицаям быть на месте, — коротко приказал он. — Приготовить первую партию арестованных. Список покажете мне после обеда. Вам все ясно?

— Понятно, господин гауптвахтмейстер. Будет сделано! — бодро ответил Соликовский.

…В сером бараке было непривычно тихо. Возле крыльца сгрудились полицаи, смрадно дымили цигарками. Временами они прислушивались к непрерывному гулу, доносившемуся с востока, молча переглядывались, сокрушенно качали головами.

— Ну, чего рты разинули! — прикрикнул на них Соликовский. — Марш по своим местам!

Лукьянов зло растер носком сапога дымящийся окурок, шумно вздохнул.

— Где‑то оно, наше место… Видать, новую конуру скоро придется подыскивать. Нашему Серку сколько ни бреши, а все на чужого…

— Но–но, разбрехался! — закричал Соликовский. — Кому сказано, по местам! Домой без команды не уходить. Ночью будет большая работа. Подтынный где?

— У Захарова все сидят, — ответил Лукьянов.

В кабинете Захарова сидели Подтынный, Кулешов и Черенков. Лица у всех лоснились, глаза помутнели.

Соликовский окинул их подозрительным взглядом.

— Празднуете? Не рано ли начали?

— Захаров где‑то разжился, — осклабился Кулешов, суетливо подвигая Соликовскому стул. — У–ух, злая штука! Заграничная! — Он вытащил из ящика стола бутылку. — Попробуйте.

— Налей…

К вечеру все полицаи едва держались на ногах. Захаров щедро угощал своих сослуживцев ромом, который ему удалось стащить у гестаповцев. Рядовые полицаи притащили ведро самогона. Пили жадно, стараясь отогнать тоскливые мысли, навеянные приближающимся гулом с востока…

В одиннадцать часов ночи два крытых брезентом грузовика подкатили к бараку. Хлопнув дверцей, из кабины выскочил Зонс. Из кузова выпрыгнули жандармы, засуетились на тесной площадке. На крыльцо вышел Соликовский, хрипло прокричал в коридор:

— Подтынный! Построй своих!

Жандармы и полицаи выстроились в два тесных ряда, образовав живой коридор от самых дверей камер до откинутой задней крышки кузова автомашины. Зонс приказал вывести арестованных коммунистов. Со связанными руками, первыми прошли Лютиков, Бараков, Соколова, Дымченко, Телуев, Выставкин. Жандармы приказали им лечь на дно кузова, лицом вниз, сами сели рядом, держа автоматы на изготовку.

Затем Соликовский принялся вызывать по списку молодогвардейцев:

— Третьякевич…

— Земнухов…

— Мошков…

— Попов…

— Громова…

— Осьмухин…

Рванувшись с места, автомашины на бешеной скорости помчались по пустынным улицам Краснодона и, выехав на окраину, остановились. Арестованных согнали с машины и, подталкивая прикладами, повели по узкой тропке к чернеющему вдали невысокому террикону.

Подтынный часто спотыкался, хватался руками за идущего рядом Соликовского. Возле самого террикона его догнал Лукьянов.

— Пиджачки‑то есть добрые… Жаль, пропадут зазря…

Подтынный утвердительно кивнул.

Жандармы отделили от толпы шестерых коммунистов, окружив их, подвели к шурфу. Тем временем полицаи загнали молодогвардейцев в полуразвалившуюся, сложенную из бутового камня сторожку и торопливо принялись стаскивать с них одежду.

Первым Зонс подвел к шурфу Лютикова. Филипп Петрович медленно, будто в раздумье, подошел к глубокому колодцу, повернувшись, окинул взглядом своих товарищей. Теплая грустная улыбка осветила его лицо.

— Друзья мои, дорогие товарищи…

Он недоговорил. Зонс поспешно вскинул пистолет и, не целясь, выстрелил прямо в лицо.

Затем к шурфу подвели Баракова, Соколову, Дымченко… Один за другим прозвучали шесть выстрелов.

Хладнокровно сунув пистолет в кобуру, Зонс повернулся к Соликовскому:

— Теперь тащите молокососов…

По команде Соликовского пьяные полицаи поволокли молодогвардейцев к шурфу. Уля Громова, повернувшись к своим товарищам, хотела что‑то сказать, но Захаров сдавил ей шею своими цепкими пальцами. Один из жандармов, приставив пистолет к груди Ули, выстрелил в упор.

Володя Осьмухин сам не мог идти. Двое полицаев подхватили его и, раскачав, бросили в шурф.

Когда к шурфу подвели Виктора Третьякевича, он неожиданно рванулся, толкнул плечом стоявшего рядом Зонса. Потеряв равновесие, Зонс чуть было не свалился в шурф. В последний момент он ухватился рукой за торчавшую над колодцем металлическую балку. — Перепуганные жандармы не успели даже выстрелить в Виктора и живым столкнули его в колодец…

В эту ночь были казнены двадцать два подпольщика.

Хмурыми, молчаливыми возвращались в барак полицаи. Поделили между собой одежду, снятую с казненных. Часть одежды Подтынный передал Лукьянову, отрядив его добывать самогон.

Весь остаток ночи и следующий день прошли в беспробудном пьянстве. Не решаясь показываться в городе, полицаи завалились спать тут же в бараке. Соликовский, Захаров и Подтынный, закрывшись в кабинете, пьянствовали.

На другую ночь в бараке снова появился Зонс. Отряхивая снег с сапог, недовольно буркнул Соликовскому:

— Фу, какая вонь! В вашем хлеву нечем дышать…

Соликовский потянулся к нему с переполненным стаканом. Резким движением Зонс выбил стакан, ухватив за ворот Соликовского, сильно встряхнул его:

— Пьяная свинья! Подлец! Так напиться в самый ответственный момент!

Отшвырнув Соликовского, он приказал Подтынному немедленно поднять по тревоге полицию и вывести на улицу всех арестованных, оставшихся в камерах. Подтынный с трудом растолкал сонных полицаев, выгнал их во двор. Жандармы принялись вытаскивать из камер обессилевших от потери крови молодогвардейцев. Каждому арестованному скручивали руки и ноги, завязывали глаза. Жандармы бросали их в сани навалом, одного на другого, словно это были уже трупы…

Зонс торопился. Когда молчаливый санный поезд приблизился к шахте № 5, он на ходу соскочил с передних саней, взмахнув пистолетом, скомандовал:

— Подводите по одному к шурфу. Быстрее!

Гремели залпы на востоке. От разрывов содрогалась земля, огромные зарницы полыхали в небе, и казалось, что бои идут уже где‑то на окраине города. Напуганные этим гулом, подстегиваемые грозными выкриками Зонса, жандармы и полицаи суетились вокруг саней…