Это было в Краснодоне - Ким Костенко

— Соликовский приходил в горуправу. Говорит, надо новое помещение под тюрьму подобрать — некуда сажать арестованных. Господи, как хорошо, что их всех повыловили! Сколько бы еще бед натворили!..

Георгий фыркнул в тарелку:

— Ну уж всех! Многие еще на воле гуляют…

— Что ты болтаешь! — встревожился отец. — Тебе что‑нибудь известно?

— Кое‑что… — многозначительно ухмыльнулся Георгий.

Через несколько минут бургомистр сидел в кабинете Зонса и взволнованно говорил:

— Их надо немедленно арестовать… Сын утверждает, что они наверняка состоят в этой банде. Вот посмотрите, кого он подозревает…

Зонс настороженно слушал сбивчивый рассказ бургомистра. Накануне в жандармерии побывала одна из соучениц арестованных молодогвардейцев. Она тоже утверждала, что в подпольной организации состоит более ста человек и полиция арестовала далеко не всех. Правда, сама она не была связана с подпольщиками и поэтому ничего определенного сообщить не могла, а высказывала только свои предположения. Зонс тогда не придал им особого значения. Но вот еще один настораживающий сигнал…

Зонс тут же приказал Соликовскому арестовать всех подозрительных лиц, названных Стаценко. А сам решил еще раз самолично допросить Геннадия Почепцова.

Неслышно, словно тень, проскользнул Почепцов в кабинет начальника жандармерии. Часовой у входа, вооруженные до зубов солдаты, сновавшие по коридорам, чужая, непонятная речь, обрывки которой доносились из‑за прикрытых дверей, — все это так угнетающе подействовало на него, что он, войдя в кабинет, готов был броситься в ноги грозному жандармскому начальнику.

Зонс принял его ласково. Усадил рядом с собой, предложил сигарету.

— Ты оказал нам большую услугу, честно признавшись во всем, — начал Зонс. — С твоей помощью мы разгромили гнездо заговорщиков…

Почепцов молчал, поглаживая рукой подрагивающее колено, пытаясь унять дрожь.

— Но ты сказал нам не все, — продолжал Зонс, постепенно повышая голос. — Кое‑что ты хотел скрыть от нас… А знаешь, как мы поступаем с теми, кто пытается нас обмануть? О, с такими мы поступаем очень… — он запнулся, подбирая нужное слово, — очень круто!

Почепцов поднял на Зонса глаза, полные беспредельного ужаса. Лицо его сразу посерело, сморщилось, маленький, резко очерченный рот страдальчески задергался.

— Я… я не хотел вас обмануть. Я назвал почти всех…

Зонс резко повернулся.

— Почти? Кого же ты хотел скрыть от нас? Почепцов отвел глаза, едва слышно проговорил:

— Я не сказал сразу, что в штабе состоит еще… Громова Ульяна.

— Гм… Ну, она уже арестована. Как видишь, нам все известно. Припомни, кого еще ты упустил. Назови всех, с кем встречался, кого видел на собраниях. Всех!

Мокрые, слипшиеся ресницы Почепцова растерянно дрогнули. Он назвал всех известных ему членов «Молодой гвардии». Всех, даже Уляшу…

Зонс требовательно и выжидающе смотрел на него. Чувствуя на себе этот сверлящий взгляд, Почепцов стал вспоминать всех, с кем доводилось ему встречаться или просто случайно видеться в те дни, когда он был в подпольной организации.

— На собрании однажды я видел Клаву Ковалеву, из хутора… Земнухов ее приводил.

— Ковалева. Еще кто?

— Еще девушка была, красивая такая, с косами. Фамилии точно не знаю… Кажется, Сопова…

— Отлично. Еще?

— Видел Дадышева, он нерусский, отец у него из Ирана… Витька Лукьянченко там вертелся, Тюленина приятель. Только не знаю, может, он случайно там оказался, больше ни разу с ним не встречался…

Взглядом затравленного зверька Почепцов следил за прыгающим по блокноту карандашом и, боясь остановиться, называл одну за другой фамилии своих сверстников: Виценовский, Григорьев, Загоруйко, Куликов, Субботин…

Он вспомнил, что в Первомайке живет Иван Чернышев, которому он сам однажды рассказал о «Молодой гвардии» и предложил вступить в нее. Чернышев отказался тогда, но Почепцов решил назвать и его.

— Та–ак… — довольно протянул Зонс. — Ну что ж, если еще кого вспомнишь — сообщи немедленно… — И пронизывающе посмотрел на Почепцова.

— Слышал ты такую фамилию — Лю–ти–ков? Он произнес эту фамилию с особым нажимом, делая ударение на каждом слоге.

— На собраниях ее никто не называл?

Почепцов отрицательно покачал головой.

— А ты припомни, припомни хорошенько, — досадливо поморщился Зонс. — Может, кто‑нибудь из коммунистов бывал на собраниях? Может, приходили незнакомые? Хорошенько вспомни…

Почепцов снова задумался. Наконец он поднял голову, виновато посмотрел на Зонса:

— Нет, никого не знаю. Вот разве только…

И он рассказал единственный эпизод, который показался ему подозрительным. Однажды — это было в последних числах декабря — он увидел на улице Евгения Мошкова, разговаривавшего с какой‑то пожилой незнакомой женщиной. У обоих были озабоченные лица, но когда Почепцов подошел к ним, они вдруг рассмеялись и непринужденно стали говорить о наступающем Новом годе, о вечеринке… Женщина сразу ушла, и Почепцов спросил у Мошкова: «Кто это?» Мошков безразлично махнул рукой: «Да так… знакомая», и сразу перевел разговор на новогодний праздник.

Зонс оживился.

— Женщина, говоришь? Пожилая? Любопытно… Он встал из‑за стола, взял в руки карандаш, поиграл им, что‑то соображая, вдруг стремительно вышел и через несколько минут втолкнул в кабинет седую женщину в пуховом платке и бостоновом пальто. Левый рукав пальто был наполовину оторван, из прорехи клочьями торчала вата.

Зонс строго взглянул на Почепцова.

— Она?

Почепцов поднял голову и вздрогнул. На него смотрели по–матерински добрые, в лучистых морщинках глаза. Взгляд был серьезный и в то же время ласковый, теплый…

Поспешно отведя глаза в сторону, Почепцов снова низко нагнул голову, едва слышно прошептал:

— Она…

— Ну вот, Соколова, — обрадовался Зонс, — вас опознали на очной ставке и подтвердили, что через вас коммунисты передавали указания штабу молодежной организации. Вы хотите лично удостовериться в этом? Повтори, Почепцов…

Не поднимая глаз, Почепцов повторил свой рассказ.

— Не понимаю, что вас так обрадовало, — спокойно сказала Соколова. — Мошкова я действительно знаю, несколько дней назад встретилась с ним на улице… Ну и что же?

— О, ничего больше! — торопливо заговорил Зонс. — Ничего больше! Теперь нам все ясно. Ты можешь идти, Почепцов… А с вами, Соколова, у нас будет особый разговор. И вы развяжете, наконец, свой язык. Мы вам развяжем его!

Зонс ликовал. Все эти дни он терпеливо, шаг за шагом, изучал работу русских в мастерских. Барон Швейде, которому он, не скупясь на краски, рассказал о тайном заговоре коммунистов, был так напуган, что теперь не только не препятствовал, а даже сам активно участвовал в разоблачении своих бывших «помощников». Вместе с ним Зонс составил схему размещения людей на предприятиях города, обозначил места, где происходили аварии и поломки машин, пометил даты. Он убедился, что все эти «случайные» недоразумения были деталями отлично продуманного общего плана диверсий и массового саботажа.

Они происходили в самых уязвимых местах и в самое критическое время.

Еще до того, как Зонс окончательно убедился в этом, он отдал распоряжение арестовать всех известных жандармерии коммунистов. Так были схвачены бывший председатель райисполкома Степан Григорьевич Яковлев, Налина Георгиевна Соколова, Мария Георгиевна Дымченко, которую три месяца назад «пощадил» майор Гендеман.

Зонс уже подготовил подробный доклад в окружную жандармерию о разоблачении подпольной организации в Краснодоне. Но в картине, нарисованной в докладе, был один пробел: Зонс не знал, каким образом коммунисты руководили операциями молодежной группы. Это была загадка, которую начальник жандармерии долго не мог разрешить. Не доверяя даже полиции, Зонс сам допрашивал арестованных коммунистов, пытаясь выведать этот секрет. Он зверски избивал их, применял все известные ему способы пыток, но не смог вытянуть из них ни слова. Коммунисты молчали. И вот маленький эпизод, рассказанный Почепцовым, помог ему найти ключ к этой загадке…

Зонс начисто переписал доклад, уложил его в конверт и с нарочным отправил в Красный Луч, начальнику окружной жандармерии полковнику Ренатусу.

Снова по городу рыскали отряды полицейских и жандармов. Не дожидаясь темноты, среди бела дня врывались в дома, волокли по улицам избитых, окровавленных парней и девчат. На санях из Ново–Александровки привезли Клаву Ковалеву — хорошенькую пышноволосую девушку с чуть раскосыми глазами. Она лежала в санях, откинув назад голову, испуганно озираясь вокруг. Двое дюжих жандармов протащили за руки почти через весь город пятнадцатилетнего Витю Лукьянченко. Витя кричал, кусался, и жандармы всю дорогу колотили его кулаками по худенькой сухой спине. Усатый конный жандарм поймал на улице Виктора Петрова. Связав ему руки, он прикрепил конец веревки к своему поясу, вскочил в седло и пустил коня вскачь.