Семь лет между нами - Эшли Постон

бы преувеличением. Скорее, это было как равнодушный жест, как белый флаг, брошенный на давно покинутом поле битвы.

— Опять? Ты снова задерживаешься на работе? — спросил он тогда. — Ты же знаешь, что для меня это важный вечер. Я хочу, чтобы ты была рядом.

Честно говоря, я забыла, что это было открытие галереи с его работами. Он был художником, точнее, занимался металлом, и для него это действительно было большое событие.

— Прости, Нейт. Это важно.

И это правда было важно. Я была в этом уверена. Хотя даже не помнила, из-за чего тогда осталась допоздна.

Он долго молчал, а потом спросил:

— Это всегда будет так? Я не хочу быть на втором месте после твоей работы, Клементина.

— Ты не на втором месте!

Был. Он абсолютно был.

Я держала его на расстоянии вытянутой руки, потому что так он не мог увидеть, насколько я сломана. Я могла продолжать врать. Продолжать притворяться, что у меня всё в порядке — ведь у меня было всё в порядке. Я должна была быть в порядке. Я не любила, когда обо мне волновались. У людей было достаточно своих забот.

Разве не в этом и был мой секретный шарм? Что за Клементину Уэст не нужно волноваться? Она всегда выкрутится.

Нейт тяжело вздохнул, всем телом, будто сбрасывал с себя груз.

— Клементина, тебе нужно быть честной.

И это был последний гвоздь в крышку нашего гроба.

— Ты настолько закрыта, что прячешься за работой. Я даже не думаю, что по-настоящему знаю тебя. Ты не раскрываешься. Ты не позволяешь себе быть уязвимой. Что случилось с той девушкой на фотографиях? У которой руки были в акварели?

Она исчезла.

Но он это и так знал.

Он встретил меня уже после того, как она исчезла.

Думаю, поэтому он не бросил меня сразу, когда я впервые отменила наши планы. Он всё ещё пытался найти ту девушку, с акварелью под ногтями, которую однажды увидел на снимке в моей старой квартире. Девушку из прошлого.

— Ты вообще меня любишь? — спросил он. — Я не припомню, чтобы ты хоть раз сказала это.

— Мы встречаемся всего три месяца. Разве не рано?

— Когда знаешь, то знаешь.

Я сжала губы.

— Значит, я не знаю.

И на этом всё закончилось.

Я дошла до конца этого романа.

Прежде чем сказать что-то, о чём пожалею, я просто повесила трубку, а потом отправила сообщение, что всё кончено. Написала, что вышлю ему его зубную щётку по почте. Потому что, честное слово, если можно избежать поездки в Вильямсбург, я это сделаю.

— Да и вообще, — добавила я, хватая чересчур дорогую бутылку вина, чтобы долить себе в бокал, — я, кажется, не хочу сейчас ни с кем встречаться. Хочу сосредоточиться на карьере — у меня нет времени тратить его на парней, которых я через три месяца брошу по переписке. Секс с ним даже не был таким уж хорошим.

Я сделала большой глоток вина, запивая эту неприятную правду.

Дрю смотрела на меня с восхищением, покачивая головой.

— Только посмотрите, даже ни одной слезинки.

— Я никогда не видела, чтобы она плакала из-за мужчины, — заметила Фиона, обращаясь к жене.

Я хотела возразить, что нет, вообще-то плакала, но тут же закрыла рот. Потому что… она была права.

Я редко плакала вообще. А уж из-за какого-то парня? Никогда.

Фиона как-то сказала, что это потому, что все мои отношения сводились к тому, что я называла их каким-то парнем — человеком, которого даже имени не стоило запоминать.

— Просто ты никогда не была влюблена, — сказала она тогда.

И, может быть, это правда.

«Когда знаешь, то знаешь,» — сказал Нейт.

Но я даже не знала, как любовь должна ощущаться.

Фиона махнула рукой.

— Ну и к чёрту его тогда! Он не заслужил финансово независимую девушку, которая рвёт всех на работе и владеет квартирой на Верхнем Ист-Сайде.

Она замолчала, но тут же вспомнила о другом вопросе, которого мне очень не хотелось касаться.

— Как там квартира?

Квартира.

Они с Дрю перестали называть её квартирой моей тёти ещё в январе, но я так и не смогла избавиться от этой привычки. Я пожала плечами.

Могла бы сказать им правду — что каждый раз, заходя внутрь, я всё ещё ожидаю увидеть тётю в её кресле с высокими боковинами, цвета яйца малиновки. Но кресла больше нет.

Как и её самой.

— Всё здорово, — решила я.

Фиона с Дрю переглянулись. Они мне не поверили. Честно говоря, справедливо — я не самый хороший лжец.

— Всё здорово, — повторила я. — И вообще, почему мы снова говорим обо мне? Давайте найдём твоего знаменитого шефа и переманим его на тёмную сторону.

Я потянулась через стол за последним фиником в беконе и съела его.

— Да-да, надо просто подозвать официанта… — пробормотала Дрю, оглядываясь в поисках кого-то, кому можно было бы ненавязчиво намекнуть взглядом. Но Дрю была слишком вежливой и стеснительной, чтобы просто окликнуть кого-то. — Что вообще делают в таких дорогих ресторанах? Просто поднимают руку?

Последние месяцы Дрю активно искала авторов для своей редакторской линейки, но я не могла не задумываться, были ли некоторые из этих «поисков» — концерт на Говернорс-Айленде, та странная пьеса, на которую я не смогла пойти, опера в прошлом месяце, встреча с тиктокером в книжном в Вашингтон-Хайтс, художественная выставка, где картины создавали телом, — больше для меня.

Чтобы отвлечь.

Вытащить из горя.

Но прошло почти шесть месяцев, и я была в порядке.

Правда.

Только вот трудно кого-то в этом убедить, когда они видели тебя в два часа ночи, пьяную в стельку, рыдающую на полу в ванной, в ночь после похорон тёти.

Они видели самое худшее, самое уязвимое во мне.

И не удалили мой номер.

Я не всегда бываю лёгким человеком, но они остались. Это значило больше, чем я могла выразить словами. И эти вынужденные вылазки последних месяцев, пусть я никогда бы не призналась в этом вслух, на самом деле были… освежающими.

Так что хотя бы ради Дрю я могла помочь подозвать официанта.

— Дайте сюда, — вздохнула я, подняла руку и поманила девушку, как только она отошла от другого столика. Не уверена, правильно ли это делать в дорогом ресторане, но она сразу подошла.

— Можно нам, эм… — я взглянула на меню десертов.

— «Деконструированный лимонный чего-то там»! — вставила Фиона.

— Да, вот это самое. И ещё… можно ли поговорить с вашим шеф-поваром?

Дрю тут же вытащила из сумки визитку и протянула официантке.

— Передайте ему, пожалуйста, что мы из Strauss