Глаза урагана. Том I. Другая музыка - Demi Urtch

трудно приживаться?

Откуда-то доносятся первые переборы струн, и Энис приободряется — папа? Тут же понимает, что это не цитра, хотя не может сходу сказать, что тогда. Но всё равно цепляется за звук, как за самый знакомый и родной из всех, что только может услышать в чужом городе и чужой стране.

Музыка понятна, привычна. Что может быть Энису ближе, верно? Папа учит его с самого детства.

Когда они ещё ехали по Тарис, что-то могло меняться от города к городу, но люди заводили те же песни, наигрывали те же мелодии. И даже на пограничной заставе!

Стоило ли думать, что и здесь не подведёт надёжный якорь? Какая глупость…

Обманываться можно лишь несколько секунд. Но они проходят, и Энис понимает со всей ясностью: здесь другая музыка. Другие мотивы.

Они ввинчиваются в уши так же, как чуждые слуху слова.

Энис угрюмо подтягивает колени к подбородку и прикрывает глаза.

Будет ли здесь хоть что-то таким, как прежде?

Хочется верить, что да.

Наверное, нет…

Глава 2. Из-за тебя

Не слишком большой зал постоялого двора наполнен сильным запахом браги и шумом разговоров. Мама морщится — украдкой, отворачиваясь к стене, но Энис всё равно успевает заметить.

Ему тоже не очень здесь нравится, но не так сильно. Это мало отличается от тех мест, где играл папа раньше, так что Энису ли привыкать, верно? А мама на его памяти ни разу не приходила на папины выступления.

Может, как раз потому, что не любит подобные заведения?

Энис, не удержавшись, проводит пальцем по кромке столешницы, на которой кто-то оставил ряд мелких зазубрин. Чуть поодаль вразброс и, кажется, разными людьми вырезано несколько отдельных слов и пара недлинных фраз на темпетском. Энис беззвучно шевелит губами, тренируясь в чужом языке. Некоторые буквы он путает, но здесь ничего сложного — слова уже немного знакомы на слух.

— Что ты?.. Не читай это! — громко шикает мама.

Энис испуганно отдёргивает руку, которой до того неосознанно водил вдоль строчек.

— Будто он не слышит то же самое, — устало отзывается папа, видимо, мельком глянув на стол.

А что такого? Ну брань и брань. Если на то пошло, чужие буквы в нацарапанных словах и акцент в голосах нервируют Эниса куда больше, чем ругань, которую нет-нет да используют все.

Он незаметно пожимает плечами, не желая влезать в спор. Сцепляет пальцы, сложив руки на коленях.

— Надо было всё-таки попроситься на ночлег в пансионе, — с упрёком замечает мама.

— Говорю тебе: никто б нас туда не пустил, — вздыхает папа. — Им и так кормить несколько десятков ртов. Давать комнаты тем, кто пока даже не поступил, да ещё их родне было б уж слишком щедро.

— Мы могли заплатить…

— Мы заплатили, за что могли.

Энис уверен, мама сказала бы что-то ещё, но к столу приближается подавальщица, и ответа не следует.

Для споров при посторонних мама слишком хорошо воспитана.

Энис мог бы заглянуть в её лицо сейчас, но и так знает, что увидит поджатые губы и тот-самый-взгляд.

Энис порой жалеет, что его мама знатных кровей, жалеет не то чтоб сильно, но так, чуть-чуть. Давно, ещё в Тарис, ему довелось как-то почти до вечера просидеть в гостях у Нарсиса, мальчишки с соседней улицы. Их быт был не бедней, но вместе с тем всё, как казалось Энису, было будто бы проще, в том числе и хозяйка дома. Проще, но при том, как ни странно, уютней. Наверное, мать Нарсиса была хорошей хозяйкой.

У мамы уют никогда не получался, только нечаянный беспорядок во всём, что должно было выглядеть лучше, чем у других: в плохо отстиранных, непонятно зачем нужных белых кружевных салфетках, в слое пыли на комоде «со вкусом», в красивых тарелках, на которые не всегда было что положить.

Ещё мать Нарсиса много, хоть и грубовато, шутила, открыто негодовала и смеялась. И ни разу, ни единого на памяти Эниса разу не поморщилась тем особым образом, что отлично выходит у мамы.

Впрочем, неважно. Зато мама красивая — красивей всех на свете! — и изящная, словно, словно…

Энис невольно осматривается, не сумев сходу подобрать сравнение. Случайно встречается взглядом с подавальщицей, уже собирающейся отойти от стола. Успевает заметить непривычно светлый цвет глаз — в Тарис чаще увидишь карие.

Женщина хмурится, и Энис поспешно опускает голову. Его глаза слишком тёмные даже по тарисским меркам.

На всякий случай он кладёт на стол руки с закатанными по локоть рукавами.

Подавальщица не особенно их рассматривает. Уходит, кажется, быстрее, чем прежде. Случайность, или тоже чурается райсорийской крови? Здесь, в Темпете, её воспринимают острей. Мама говорит, из-за войны, прошедшей с десяток лет назад.

Ещё мама говорит, что лучше б они переехали в Гверс. А папа — что лучше быть чужаком в Темпете, чем рабом в Гверс.

Наверное, и вправду так. Про Гверс в Тарис совсем нехорошие слухи ходили.

Энис карябает ногтем тёмное пятнышко на столе, потом, встрепенувшись, подвигает к себе одну из оставленных женщиной мисок. От неё кисловато пахнет тушёной капустой и луком. Вообще-то капусту Энис не слишком любит, но в обед они отделались лишь быстрым перекусом в дороге, и сейчас, кажется, сошла бы любая еда.

— Чуть тёплая… — негромко отмечает мама.

— Зато не сырая и не подгорелая, — поддевает папа.

Мама опять поджимает губы.

Когда-то давно, когда она была немногим старше Эниса, няня тайком учила её печь пироги и прочие вкусности. Выпечка маме даётся хорошо. А вот варить обычную еду няня её, видно, не выучила. Может, потому что мамины родители быстро «пресекли ненужное увлечение».

У Эниса, вообще-то, много причин не любить бабушку с дедушкой. Эта — не самая важная, но всё же весьма обидная, особенно за ужином.

Мешанину голосов разбавляют струнные переборы. Энис, оторвавшись от еды, с интересом оглядывается. С его места музыканта почти не видно — мешают чужие локти, плечи и спины. Но, кажется, это лютня заливается в его руках.

За год, прошедший с переезда, Энис выучил несколько темпетских баллад и совсем бегло — пару застольных песен. Прежде, в Тарис, больше внимания отвёл бы вторым — их сильнее любили в пабах, где выступал папа, а с ним и Энис порой. Но за последнее время всё свелось к подготовке к экзамену в пансион. А там, говорят, будут люди из высоких кругов, их едва ли порадуют кабацкие песни.

Та, что звучит сейчас, явно из них, хоть Энису и незнакома. Бойкая и разухабистая. Энис