Глаза урагана. Том I. Другая музыка - Demi Urtch

встретишь. Её хоть и называют порой игрушкой для народа — знать-то на ней не играет — но таких музыкантов, как папа, ценят в разных кругах.

Ну а маму в повозку взяли так, за компанию. А Эниса — нет, потому что та особа стара, въедлива, терпеть не может детей и не верит, что Энис тихий и мешать не будет.

Надо было ему тоже достать цитру.

Хотя ему и среди тюков неплохо. Можно смотреть на совсем-как-дома небо и совсем-как-мамина-мука облака. И не думать о том, что они вот-вот въедут в город, названия которого Энис не запомнил. И там будут говорить на языке, которого он не знает. И самого Эниса не знает совсем никто. И главное — не потеряться нечаянно, когда станут разбирать вещи и поднимется суета, потому что вообще-то один раз это уже чуть не случилось.

От мерного потряхивания телеги, припекающего солнца и не слишком интересного пейзажа клонит в сон. Энис старается согнать дрёму.

Можно было б развернуться и сверлить глазами дорогу впереди — там, наверное, уже видны дома.

Энис отговаривается, что тюки всё равно загораживают обзор, да и не повертишься тут толком вообще. Ноги болтаются над землёй, локоть упирается в бортик, а со всех остальных сторон — мешки, мешки, ещё мешки… Можно попробовать выглянуть, свесившись за край или встав на ноги, но — опасно и как-то не хочется.

На самом деле, просто боязно смотреть туда, вперёд. Каким он будет, этот город?

Поля вокруг ничем от тарисских не отличаются, вот Энис ехал бы среди них и ехал.

Чуть слышны струнные переборы, такие знакомые и родные. Это расслабляет, помогает… не думать.

Музыка тоже останется прежней, куда бы они ни поехали.

Красиво. Энису кажется, он никогда так не сможет. Слушаешь — будто играют на двух инструментах разом, у каждого — своя партия. Папа руками управляется так, будто они отдельны друг от друга, будто каждая — сама себе музыкант. А у Эниса… не получается. Левая так и просится повторять за правой или хотя бы замереть. Выходит только зажимать струны, подыгрывать — совсем иногда. Но он старается! До стёртых в кровь пальцев.

Мимо медленно проплывают золотистые головы подсолнухов, потом — золотистые же колосья, и всё это полито не менее золотистым светом, аж сливается в глазах. Энис прикрывает веки всего на мгновение, только чтобы сморгнуть наваждение.

А когда поднимает их, сперва не может понять, где находится. Множество голосов забиваются в уши слишком настойчиво, и, сбитый с толку, Энис не может разобрать слов. Он невольно сжимается, стараясь занять меньше места, стать ещё неприметней.

В первые мгновения в голове пролетают все опасения: что его потеряли, забыли где-то. Некстати вспоминаются истории о сумасшедших, ворующих людей, чтоб насильно поставить им знаки и пробудить силу, которую ни один нормальный жрец не взялся бы вытаскивать. Говорят, в Темпете таких ловят-ловят, да никак не выловят. Другие говорят, это всего лишь страшные сказки, а последних фанатиков казнили пару лет назад.

Как бы там ни было, проморгавшись и чуть придя в себя, Энис с облегчением понимает, что всё ещё сидит в привычной телеге, которая так же катится куда-то. И вокруг, в общем-то, всё те же люди, а вон там — повозка, где едут родители, только папа уже не играет.

Но главное — они въехали в город. И это его звуки врезаются в голову так настойчиво.

Энис сжимает деревянный бортик до побелевших костяшек пальцев и вертит головой по сторонам.

Дома почти такие же, как в Тарис, а может, так только на первый взгляд кажется. Но это, в любом случае, хорошо. Улицы немощёные. Телега едет мягко, но в дожди, наверное, хлябь. Может, так только в этом городе? Останутся ли они здесь или поедут дальше? Энис забыл спросить, и сейчас это выглядит очень досадным упущением. Ведь надо же знать, как смотреть на это место: считать его просто случайным городишкой, на который можно глазеть со стороны, или будущим домом — тогда спрос, конечно, совсем другой.

А впрочем, дома, дороги — такой пустяк.

Люди!

Так много светлых макушек по улицам. А в Тарис всё больше темноволосых, вот и сам Энис… Должно быть, он будет выделяться теперь не только чёрными глазами. Как неуютно.

Стригутся мужчины в Темпете куда короче, чем в Тарис. К лучшему — Энис тоже никогда не отращивал волос, чтоб не закрывали шею.

Лица, в которые удаётся походя заглянуть, все широкие, скуластые — так непривычно. И… некрасивые. Не то, что в Тарис. Без тонких, острых черт, таких… мама сказала бы — изящных. Разве что у совсем некоторых лицо отмечено красотой. Энис видел темпетцев прежде, но не думал, что они все такие. И сейчас эта масса — людей всё больше, больше, видимо, они приближаются к центру, — кажется чуждой. Не нужно зеркало, чтоб почувствовать, насколько Энис не похож на них всех. Как привыкнуть? И как сделать так, чтоб к тебе привыкли? Можно одеться по-местному, но нельзя переделать себя всего.

В разноголосье порой проскальзывают знакомые слова — может быть, даже много — но звучат они немного иначе. Некоторых же Энис вовсе не знает. Они вылетают на него отдельными ошмётками, перебивают понятное и окончательно путают. Чем шумней становится, тем больше кажется, что люди вокруг нарочно собрались и перебрасываются тарабарщиной, только чтобы подразнить Эниса.

Он вжимается спиной в тюки сильнее. Если б рядом была мама, Энис взял бы её за руку, просто для смелости. Из-за этой привычки его когда-то дразнили мамкиным сынком, пришлось отучиваться. Но сейчас, сейчас можно, не зазорно. Вот только родителей рядом нет.

На Эниса порой смотрят. Он старается не встречаться взглядом с чужаками.

Хочется вновь ухватиться за что-то совершенно обыденное, виденное множество раз. Но вылезает вперёд почему-то, напротив, самое необычное, новое, броское. И уверения, что ничего не изменится, всё слабеют.

Нет, другие мальчишки его бы не поняли. Но Энису не нравится всё это. До дрожи в пальцах, до сбивающегося дыхания. Приходится судорожно вздохнуть.

Всё будет хорошо. Ничего страшного, всё будет…

Они ведь уже переезжали как-то раз? Очень давно, года три назад, Энис был совсем маленьким, плохо помнит. Тогда было будто совсем не страшно, с чего же он так переживает сейчас? Он вырос, должно быть легче. Самому должно быть смешно. Правда, в тот раз они не выезжали из страны, а сейчас… Но всё равно…

Может, это потому, что теперь он уже знает, как