Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

Новый год справляем дома. Привез шампанское, которое сейчас в дефиците, большие красные яблоки, апельсины.

Перечитываю «Сказание о Юзасе» Балтушиса. Сильная вещь. Она нужна мне для задуманного романа.

Что сделано в 1987 году?

1) Сдал книгу в «Советский писатель», 26 авторских листов, три повести.

2) Слегка сократил для «Молодого Ленинграда» повесть «Феномен Крикушина».

3) Сдал в производство повесть «Мы строим дом» — в «Молодую гвардию», обещают выпуск в 1988 году.

4) Закончил «Записки шута», 222 стр. Наконец-то!

5) Задумал роман. Писать не начал, строю поэпизодный план на большом листе миллиметровки. Вычерпываю из себя материал, и пытаюсь увидеть вещь в первом приближении.

Чего желаю себе в 1988 году?

1) Чтобы вышли «Феномен Крикушина», «Дом» и «Записки шута» в «Советском писателе».

2) Написать отличный роман на том материале, который сейчас достаю из себя.

3) Резко поправить здоровье через спорт.

4) Не тратить время попусту, избавиться от вредных привычек, которые этому способствуют.

5) Стать спокойнее — нервы! Особенно, дома. Не обращать внимания на житейские мелочи.

6) Приучить себя систематически работать за письменным столом! Систематически!

7) Завязать отношения с игровым кино или театром, попробовать себя в качестве драматурга.

Вперед!

1988 год

1 января 1988 г. Дома.

…Смотрю на писателей и думаю: когда же они достанут из столов заветное и опубликуют? В журналах — возвращенная и лагерная проза; много воспоминаний; множество обличительной публицистики. О Ленине, Сталине, Жданове, Молотове, Кагановиче, Хрущёве, Троцком, Бухарине, Пятакове, Рыкове, Радеке, Ежове, Берии и проч. Читается запоем. И пока эта волна не пройдет, пока не скажется вся правда, современная литература не появится в журналах. Так я думаю. У нее сейчас вынужденный тайм-аут. Не хватает ей журнальных площадей.

Или самой литературы не хватает?..

Смотрели с Ольгой «Забытую мелодию для флейты». Подзаголовок — первая кинокомедия эпохи перестройки. Режиссер Эльдар Рязанов. Там есть строки:

Мы не пашем, не сеем, не строим,

Мы гордимся общественным строем.

Средний фильм. Сейчас, когда все разрешено, выясняется, что сказать-то и нечего. Многие, кто ссылался раньше на запреты, сейчас откровенно обескуражены. Несколько лет назад и смех считался отвагой. Точнее, сатира. Пиши про водопроводчика или тещу. Про начальника отдела уже нельзя. Помню, в «Вечерке» меня укоротили с одним рассказиком:

— Начальника отдела надо заменить руководителем группы. А лучше, старшим инженером. А еще лучше младшим научным сотрудником.

— Почему? — не хотел укорачиваться я. — Не может мэнээс давать такие указания. Рассказ не состоится.

— Пишите другой. Начальник отдела — номенклатура парткома. Туда болваны попасть не могут. А у вас он болван…

— Какой есть…

На меня посмотрели выразительно и сочувственно: эх, парень!..

4 января 1988 г., утро.

В конце дежурства, когда я уже заранее записал в журнал: «За время дежурства происшествий не было», загорелась машина в гараже — замкнуло электропроводку.

Меня подняли из-за стола крики. Выскочил из будки — в утренней мгле метались фигурки людей на фоне огня. Под откинутым капотом горел двигатель. Вернулся в будку, схватил огнетушитель и побежал к машине. Пламя сбивали снегом, водой, два пустых огнетушителя валялись рядом. Дернул ручку, перевернул колбу, и несильная струйка вырвалась из огнетушителя и пропала в огне.

Было страшновато.

— Отходи, отходи, рвануть может! Пожарников надо вызывать!

Два парня швырнули снег из ведер на шипящий двигатель и отбежали.

Был соблазн бросить огнетушитель и отбежать — пламя и не думало уменьшаться. Но достоял до конца, и что удивительно — пламя погасло. Оборвалась струйка, и погасло пламя. Видимо, выгорел бензин в карбюраторе, а дальше огонь не пошел.

Бросил пустой огнетушитель и пошел в будку отмечать путевки и выпускать машины на линию. И был взволнованно горд собой, что стоял один против горящей машины и загасил пламя. Теперь понимаю тот азарт, который толкает людей на разного рода «подвиги»: спасать колхозные трактора (да мать их яти, миллионы на ветер пускаем!) и т. п. Раньше, читая, подобные сообщения, осуждал такую отвагу. Теперь понял: азарт сильнее нас.

Сейчас, в электричке, вспомнил свою преждевременную запись в журнале. Не говори гоп, пока не перепрыгнешь!

25 января 1988 г. Гараж.

Ольга уже два месяца ежедневно ходит босиком по снегу и обливается холодной водой. Решила жить по методу Порфирия Иванова.

Сначала она выходила босиком на балкон и глубоко дышала. Потом мы закрыли балкон на зиму, и она стала выходить на улицу. Постоит вечерком в накинутой на рубашку шубе, подышит глубоко, скинет тапочки и пройдется босиком по снежку. И поднимается в квартиру, лезет в душ. Блаженствует. Каждый вечер, без пропусков.

Несколько раз ее видели соседи. Она здоровалась, никак не комментируя свое поведение. Лестница у нас тихая, почти никого не знаем, но со всеми здороваемся. Вскоре я стал замечать, что со мной стали здороваться как-то участливо, жалеючи. Бабульки, когда мы возвращались с Максимом из садика, пытались заговаривать с нами и расспрашивать о житье-бытье. Ольгу тоже стали вежливо расспрашивать о жизни, подбадривать словами типа: «В жизни всякое бывает, пройдет. Вот у Клавки из двадцатой квартиры мужик тоже пил, гонял ее по ночам, а потом и повесился. Она за офицером сейчас замужем. Он ее с ребенком взял».

Мы с Ольгой сделали вывод, что дворовая общественность растерялась и не знает, как расценить ее выходы в ночной рубашке на улицу. То ли помешательство, то ли муж гоняет.

Ольга шьет. С 1 февраля она берет патент на шитье на 11 месяцев, до конца года.

Вчера принесла фотографию оптофона, который разработали в ее лаборатории в НИИ «Дальняя связь». Фото с выставки. На табличке, среди разработчиков, можно прочитать и ее фамилию. Теперь могу хвастаться, что моя жена — один из создателей оптофона. С виду обычный телефонный аппарат, но сигнал идет не по проводу, а по стеклянному волокну. Военная разработка, испытывают в Кронштадте. Показали фото Максиму. Он рассматривал с гордой улыбкой.

Бегаю по Смоленскому кладбищу, но не систематически.

Дочитал роман А. Житинского «Потерянный дом, или Разговоры с милордом». Писал он его семь лет. Элегантно написано, но его повести нравятся мне больше.

25 января 1988 г. Гараж.

Сегодня день рождения Владимира Высоцкого, ему было бы 50 лет. В 1987 году ему посмертно присудили Госпремию. Говорят и пишут о нем много. По телевизору показывали его квартиру, экскурсию вела мать. В «Неве» его «Роман о девочках», неоконченный. Прочитал. Так себе, ничего особенного. Марина Влади выпустила во Франции книгу воспоминаний, где ругает Евг. Евтушенко и Андрея Вознесенского за то, что они не помогли ему напечататься. Вознесенский в газете «Труд» оправдывается. Вдова, дескать, многого не знает, время было тяжелое, и даже его, Вознесенского, мало печатали.

Короче, суета вокруг этого юбилея и ажиотаж. Все стали его друзьями.

«Я не люблю манежи и арены — там миллион меняют по рублю…»

Лежит у меня интервью с ним, взятое после концерта во Дворце моряков в 1974 году, и его автограф. Никто не захотел тогда напечатать — шарахались и махали руками: «Убери! Убери!». Будет настроение — напишу об этом.

6 марта 1988 г. Дома.

Ольга строчит на машинке — шьет женские береты из черного сукна. Сдает их по патенту в магазины, по выходным ездит торговать на Некрасовский рынок — там специальные отделы для кооператоров.

Береты случились так. Мы пошли в Эрмитаж на выставку американской живописи, стояли в уличной очереди, и вдруг Ольга стала внимательно поглядывать на одну девицу, словно пытаясь вспомнить ее. Молча обошла девицу вокруг (та стояла с парнем) и вернулась с загадочным лицом.

— Что такое? — спрашиваю.

— Подожди, подожди, потом скажу, — и вновь пошла к девице.

Та забеспокоилась — парень показал ей на Ольгу. Я тоже забеспокоился. Ольга вернулась.

— Видишь, — говорит, — на ней берет? Это сейчас самое модное. Хочу попробовать сшить.

Девица с парнем поглядывают на нас, мы на них. Ольга прямо-таки пялится. Они нервничают, шепчутся, отвернувшись. Занервничаешь, когда твою голову сверлят взглядом.

— Давай, — говорю, — подойдем, попросим показать… Что тебе от нее надо?

— Мне надо посмотреть, как околыш с тульей совмещается. Да неудобно.

— Пялиться, — говорю, — еще неудобней. Пошли…

Девица, когда узнала, почему Ольга на нее пялилась, засветилась гордостью. Сняла берет, дала посмотреть.