Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

Мать умерла от водянки в 1949 году. Она лежала на печи, Иван спал с ней, и она просила: «Ванюша, походи по мне». Худенький десятилетний Иван на коленках ползал по ее спине, делал массаж.

В 1948 году приехали ночью на «эмке» и выдали отцу предписание покинуть Московскую область в двадцать четыре часа. Он тогда работал помощником мастера на ткацкой фабрике. Отец уехал в Покров Горьковской области, к дяде Тимофею, с которым вместе сидел. У того был маленький домик в одно окно, вроде баньки, и трое детей.

Из деревни Мелисово посадили 136 мужиков, вернулись лишь двое; один из них — Ванин отец.

Через год после высылки отца к ним приехали с обыском. Конфисковали истлевшую конскую сбрую, висевшую на чердаке, и каменные жернова ручной мельницы, валявшиеся под крыльцом — два круглых камня с дыркой посередине для засыпки зерна — «кулацкие средства производства».

Когда умерла мать, а отец жил на выселках в Покрове, Иван мыкался с сестрами. Старшая работала на фабрике, младшие учились в школе. Спали на полу. Русская печь дымилась, когда ее растапливали, и дети ложились на полу, на тюфяки. Дым не опускался до пола, стоял на уровне колен.

Ваня ходил на подкорм к соседям — у них была корова и участок с картошкой. Муж приторговывал ворованными с фабрики нитками и тряпками. Сам не воровал — лишь спекулировал. Возил мануфактуру в Поволжье и привозил оттуда постное масло и другие продукты. Они жарили картошку на огромной чугунной сковороде, а что не доедали, сушили на противне в духовке, ссыпали в мешки и вешали между русской печкой и стенкой. Ваня с хозяйским сыном залезал на печку. «Серега, жрать хочу!» — «А вон, бери из мешка, вот из этого, здесь масла побольше.» Иван набивал рот сушеной картошкой и не мог разговаривать, только мычал.

Потом отец ушел от дяди Тимофея «на квартиру», и его, уже вдовца, сосватали на мордовке Суворовой. У нее была корова и хозяйство. Отец взял младшую Агнию и Ивана жить к себе.

После 7-го класса Ваня поступил в ремесленное училище на электрика. Только в «ремесле» и стал есть хлеб, до этого отдавал свой хлеб матери, а после ее смерти голодали, хлеба почти не видели. Ваня стал расти, немного окреп. Ремесленное училище было для него как санаторий.

24 января 1987 г. Гараж.

День рождения Ольги — 30 лет. Подмениться не удалось. Ночью, после ноля часов, вручил ей подарки: нитку бус из голубого кварцевого переливта и агатовый брелок, купленные в магазине «Полярная звезда» на Старо-Невском. Максимка написал маме открытку.

Уже семь лет как женаты. А что она видит? Где литературные заработки, международные симпозиумы и всесоюзное признание, о котором мечтает жена любого писателя?.. Н-да…

Вчера был в Союзе писателей, в мастерской Кутузова. Пить не остался, сбежал домой.

Получил хорошее письмо от Коли Александрова из Москвы. Коля перевелся из экспертно-криминалистического отдела МУРа в милицейский журнал. У него выходит несколько рассказов в сборниках.

Беспокоят кишечник и изжога с резью в желудке. Хожу по врачам, но дело это настолько долгое, что скорее помрешь, чем поставят диагноз. Анализы, очереди, теперь врач болеет. Хожу почти три месяца. Пью лекарства, вроде легче, но сейчас резь в желудке и опять изжога.

Тонус скачет по синусоиде. Работаю над «Шутом» урывками. Вчера за пять часов (с 9 до 14) напечатал только три абзаца.

Боюсь рака, обреченности, которая сопутствует этой болезни. Неведение своего конца лучше. А рак… Ну да ладно, тема не веселая.

Сегодня ночью хочу сделать одну главку — сжато и емко. Главка очень важная для повести.

25 января 1987 г. Гараж, утро.

Сторож дядя Вася (Василий Захарович Евстигнеев) рассказывал, как в 1939 году он опоздал на работу — фабрика «Красный партизан» на 6-й Красноармейской улице, там делали гармони и прочий музыкальный инструмент.

Законы были такие: 21 минута опоздания — 6 мес. тюрьмы; 3 раза по 5 минут — тюрьма; 15 минут — принудительные работы.

Вася пошел к знакомым ребятам на соседний участок — через улицу, и они привезли его мимо вахтера в ящике для гармоней.

Дядя Вася работал судьей, прокурором и следователем, но об этой работе умалчивает.

Заметил: записанное в дневник, лучше запоминается. Время каменеет.

28 января 1987 г. Дома.

Ходил к врачу — добавили еще один диагноз, правда, с вопросительным знаком: язвенная болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки. Нужен рентген и куча анализов. Слабость, вялость, тяжесть в животе — пишется плохо.

Песни Бориса Гребенщикова уже звучат по радио и ТВ.

Состоялся Пленум ЦК КПСС «Вопросы перестройки и кадровая политика». Горбачёв признался в упущениях прошлых десятилетий и призвал к демократизации общества. Большой доклад в «Правде».

5 марта 1987 г. Дома.

Больше месяца не писал в дневник: 7 февраля в нашей семье случилось ЧП.

Я отвез Ольгу на «скорой помощи» в больницу с перитонитом. И получил обратно лишь 28-го. Делали тяжелую операцию. Как сказали врачи, жизнь была на волоске: привези мы ее несколькими минутами позже, и операция не понадобилась бы.

…Три недели жили вдвоем с Максимом. Ольга поправлялась плохо, доставали дефицитные лекарства, нервничали, приводили знакомых врачей из ВМА, подняли на ноги всех, кого могли, ежедневно ходили в больницу.

Вспоминать неохота — тяжело.

Максим вел себя образцово: помогал мне, рано ложился спать и вставал без капризов в семь утра, т. к. меня послали на курсы по эксплуатации газобалонных автомобилей. Неделю ездил на занятия к 9 утра, потом в больницу, потом забирал Максима. Тесть с тещей тоже постояли на ушах.

Вечерами, когда дело пошло на поправку, срочно сокращал повесть для сборника. Отоспался лишь с окончанием курсов и возвращением жены. Слава Богу!

Когда Ольга еще лежала в больнице, у меня обнаружили гастрит и колит — глотал зонд с лампочкой на конце.

Ольга дома, ходит еле-еле, держась за сшитый живот. Но уже лучше.

Много интересного в журналах «Новый мир» и «Нева».

12 марта 1987 г. Зеленогорск. Дежурю в гараже.

На службу не напрашивайся, от службы не отказывайся. Журнал «Аврора» предлагает лететь в Казахстан, чтобы написать очерк о безобразиях, которые там вскрылись, и пассивности комсомола. Я почти согласился, но дома прочитал свой гороскоп — он советует не уезжать в 1987 году далеко от дома — и отказался. О безобразиях в Казахстане охотно напишет кто-нибудь другой. Сейчас все пишут о безобразиях. И те, кто сам безобразничал.

29 марта 1987 г. Зеленогорск.

Перестройка, перестройка… Вскрываются недостатки прошлых лет, идут судебные процессы, в основном над жуликами, в газетах дают слово рабочим и председателям колхозов, которые режут правду-матку.

На клумбах пробились оранжевые ростки тюльпанов.

«Добрый, с открытой душой пес», — сказала Ольга.

Насморк, кашель. Ходил в баню, парился. Вынул ноги из таза с горячей водой. Они были словно в красных дымящихся носках.

Читаю В. О. Ключевского «Очерки и речи» (М., 1913 г.) и «Добрые люди Древней Руси» (Сергиев Посад, 1891 г.):

«Чтобы знать, куда нам идти, надо знать, откуда мы пришли».

«Люди беспомощно опускали руки, умы теряли всякую бодрость и упругость и безнадежно отдавались своему прискорбному положению, не находя и не ища никакого выхода. Что еще хуже, ужасом отцов, переживших бурю, заражались дети, родившиеся после нее».

«Одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения. Как бы ни было тяжко его унижение, но пробьет урочный час, он соберет свои растерянные нравственные силы и выложит их… в нескольких великих людях, которые и выведут его на покинутую им временно прямую историческую дорогу».

Бодрящие слова, вовремя сказанные.

16 апреля 1987 г. Зеленогорск, гараж.

Перебрался на дачу и полдня устраивался. Решили с Ольгой выращивать рассаду почти промышленным способом. Кто будет продавать, пока не решили. Сначала надо вырастить.

«Вода такая чистая, что белье можно стирать», — сказала женщина, проходя мимо ручья с талой водой.

Вечером сажал в ящики рассаду: капусту, астру. Топил буржуйку углем — получается плохо.

Новая редакция «Шута» застопорилась на 125 стр.

Начался съезд ВЛКСМ. Первый Секретарь Мироненко с трибуны сказал, что наибольший урон авторитету комсомола нанесли руководящие работники, которые обюрократились и оторвались от масс.

Полетели, поскакали денечки. «Шут» лежит, машинку даже не распаковывал.

19 апреля 1987 г. Зеленогорск, гараж.

Пасха. Холодный северный ветер, ночью до –5. Вчера приехала Ольга. Я на дежурстве — она на даче, следит за печкой в теплице. Что из этого выйдет, покажет утро. Вчера у нее погасли обе печки, мы немного повздорили, но потом помирились. Что взять с городской женщины, дочки доцентов?