Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов - Евгений Плужник

РАСПЯТЫЙ СКРИПАЧ

I

Какой глубокой тьмоюздесь все вокруг объято!..Здесь свет сошелся клином,ночь петлею чревата.

Темно здесь, как в могиле,и, как в могиле, глухо.Здесь диким криком шепоткалечит, ранит ухо.

Где затаились тати,что дверь сюда закрыли?Куда они пропали?И это люди были…

За кем ушли убийцы,блестя в ночи штыками?То были люди, людис багровыми сердцами!..

Эй, где вы, люди? Люди!Никто, никто не слышит.Здесь вечно смерть ночует,а жизнь на ладан дышит.

Здесь мгла угрюмо прячетв своем холодном лонемои над скорбным миромраспятые ладони…

II

А память, будто сказка,влечет к истоку воды…Куда, куда девалисьмои младые годы?

Как будто сказка, память,—взгляд утомленный, мамин.Она меня лелеетзаботными руками.

Заботными рукамико мне нисходит ласка.О днях ушедших память,как солнечная сказка.

Вдруг станет почему-тосебя до боли жалко…Припомнится под ивойрассветная рыбалка.

Из детства прилетаюти лепестки, и замять,и домовой, и леший —все это только память…

Кто мне промолвит нежно,когда уж дело к ночи:«Намаялся, родимый?Пора в постель, сыночек!..»

А я ее покинул,чтоб тешить душу в стоне,протягивая в вечностьраспятые ладони.

III

Мечты-воспоминанья,медовые, блажные…Куда, куда исчезлилета мои златые?

Воспоминанья манятвишневыми устамив тот миг, когда безумствоявило власть над нами…

Звон ручейка смешалсяс бренчаньем конской сбруи.Цветы в лугах с улыбкойсчитали поцелуи.

Влекли, дразнили груди,как грозди винограда,и усмехались звездыдевичьему «не надо…».

Светился мир приветный,зарянка ль утро ткала?Или венок мне любаиз васильков сплетала?

А я умчал в безвестье —костром походным греться,оставив след глубокийв ее печальном сердце.

Она его укрылав монашеском хитоне,а я вонзаю в вечностьраспятые ладони.

IV

Немым укором памятьмне взор являет синий.В затрепетавшем сердцекровь от позора стынет.

Решетки и засовы,и лунный луч-соломка,А за стеною рядомвздыхает незнакомка.

Шаги и лязг железа,горячий шепот: «Боже!Товарища Мариюони забрали тоже…»

А через ночь — грозоютишь разорвали крики,и стоны, и взыванья,и плач истошный, дикий.

Тот крик летел тюрьмою,лавиною катился:на деревянных нарахтам человек родился!..

Да, на тюремных нарах,во тьме, в кровавой луже,проглянул цвет весенний,назло морозной стуже.

О нет, не слезы счастья,не колыбельной звуки —летели по застенкамусловной речи стуки…

Вот почему застылив земли холодном лонемои из мрака в вечностьпростертые ладони!..

1925

ЧЕРНАЯ СИМФОНИЯ

Упало красным трупом солнце —Князь тьмы пронзил его мечом.И хлынули потоки кровина небосклон, на чернозем.

Хохочет Некто, страшный, дикий,и тешится, что смерть принес,и черные вороньи стаисгоняет с горестных берез.

Сквозь лес, сквозь черное кладбищевлачится в рубище старикс душой, исполненною тишью,такой, как крик, как крик, как крик…

Ведь где-то ж есть конец скитаньям,отдохновенье от чужбин!..А ты, несчастный и убогий,везде один, везде один.

Ведь где-то есть тепло и ласка,рук лебединых страстный взмах…Во мраке дьявола посланцемтревожно бьет крылами птах.

Сквозь ночь, по голому погостушагает с посохом старик.Его душа полна безмолвьем,таким, как крик, как крик, как крик.

Ведь где-то есть исход мытарствам,приют измученным сердцам…Что ищешь ты? Куда стремишься?Дороги нет к блаженству там.

О, не дойдешь, не дозовешься!Где ступишь — глум, где станешь — яд.Твоя душа полна молчаньем,а вкруг тебя — кромешный ад.

В глухую темь не докричишься,дрожь бесприютства не уймешь!Лишь привиденья потревожишь,посланца дьявола спугнешь.

Споткнешься, упадешь, не встанешь,вовек тебя не вспомнит свет.Куда бредешь? Чего взыскуешь?К успокоенью тропки нет.

На землю рухнешь и застынешь,луною хладной осиян.Чтоб очи выклевать, по снегуприковыляет черный вран.

Лежать ты будешь, жалкий, тихий,с обезображенным лицом…Упало красным трупом солнце —Князь тьмы пронзил его мечом…

НОЧЬ

На вереницу хаток над рекоюложится тень, как матери рука,все предается неге и покою.

С левад несется дробный звук звонкакоров, что поворачивают к дому,и нежный голос дудки пастушка.

Степной зефир свевает с плеч истомуи бронзовые лица холодит,в скирдах ерошит старую солому.

В тиши журавль колодезный скрипит.Пыль улеглась. В прорехе звездной шубызарница всеми красками горит.

То здесь, то там пускают в небо трубызмеистых серпантинов сизый дым…Готовятся к ночлегу трудолюбы.

Меж сумраком и тьмой неуловимлетучий миг. Стучат в клетях засовы,под окнами бормочут мальвы: «Спим!..»

Лишь за селом, в густой листве дубровы,влюбленным соловей тревожит грудь.Янтарные глаза таращат совы.

Таинственно мерцает Млечный Путь,сребристым молоком залив просторы,—господствует над всем краса и жуть.

Темнеют крепостной стеною горы,а с гор тропинка скачет, как ручей,плетя замысловатые узоры.

Она бежит, чем дальше, тем быстрей,сквозь черный бор и трепетные нивы,как будто кто-то гонится за ней.

Торопится, нема, нетерпелива,лишь иногда через нее промчит,как призрак ночи, заяц боязливый.

Лишь изредка неясыть прокричит,встряхнет крылами и утихнет снова.Ночь приложила перст к устам и спит.

Сияет в небе месяца подкова.Не слышен над недвижною водойни шорох трав, ни шелест камышовый.

Излучина реки покрыта мглойтуманною, что вся дрожит, струится,как в танце стан русалки молодой.

Сама себе во сне долина снится…

1926

БОЛЬ

Сидели в синем сумраке соседи,вкушая по крупинке шуток соль…И вдруг в житейской дружеской беседенегромко прозвучало слово «боль».

Как зеркало воды пушинка рушит,уроненная птицей в озерцо,—встревожило покой, смутило душито брошенное походя словцо.

Унесся кто-то в прошлое: он — мальчик,стоит перед кустом цветущих роз,до крови у него ужален пальчик,глаза полны невыплаканных слез…

А кто-то в золотой осенней вьюгерыдал, с листвою падал на погост,вбирал в себя симфонии и фуги,грудь обхватив руками вперехлест.

Срывались миги — жемчуг с ожерелья…Весна шептала: «Радуйся, мечтай!..Отступит грусть, придет черед веселья,всем завладеет яблоневый май».

И шепот плыл так нежно, так шелково,касаясь гулко бьющихся сердец…И лишь один, услышав это слово,стал бледен, как мертвец.

1926

«ГЕЙЗЕРЫ НА ТРОТУАРАХ»