Прокурор - Анатолий Безуглов

— От кого?

— От всех, считай, мичуринцев.

Мичуринцами Межерицкий называл членов их садового товарищества.

— Понимаешь, колхоз имени Жданова тянет дорогу к себе. Техника понаехала, асфальтоукладчик, грейдеры… Улавливаешь?

— Да вроде бы.

— Когда еще такой случай представится? Позвони Кулагину, что ему стоит протянуть до Матрешек два километра…

Кулагин был начальником дорожного участка.

Измайлов нахмурился.

— Нет, мы оплатим. Скинемся, — поспешил заверить Межерицкий. — Я думаю, и тебе не жалко будет на такое дело четвертной…

— Что там говорить! — загорелась Галина. — Вот было бы здорово! А то весной и осенью не доберешься, грязь по колено.

— Слушай, Боря, скажу тебе прямо, — решительно ответил Захар Петрович, — Кулагину я звонить не буду.

— О господи, — вздохнул Межерицкий. — Но почему?

— Как будто ты не знаешь.

— Не знаю… Ты же будешь просить дорогу не к своей персональной вилле! Для целого кооператива!

— Двадцать пять рублей — пожалуйста. Даже — сто! — сказал Измайлов. Если все, конечно, будет по закону. Могу со всеми подписать прошение или что там еще, но лично обращаться — уволь. И вообще, не надо обременять меня подобными делами!

— Ах-ах-ах! — покачал головой Борис Матвеевич. — Прямо ангел с крылышками.

— Но нельзя же так, Захар, — поддержала соседа Галина. — Помочь людям — святое дело!

— Можно! — отрезал Измайлов. — Проворуйся завтра у Кулагина кто-нибудь, как я тогда подступлюсь? Тут же мне тыкнут: а для кого дорогу строили?

— Одно другого не касается, — пробовал все-таки уговорить Измайлова Межерицкий. — Ты же будешь обращаться от имени коллектива.

— А это забудется, от кого я прошу. Запомнят, что я просил. Прокурор! Да еще скажут, что заставил. — Он помолчал и заключил: — Все!

Борис Матвеевич насупился:

— Да, с тобой кашу не сваришь…

— Такую — нет.

— Вот так, Боря, всегда, — в сердцах произнесла Галина. — Кругом все все делают, а он словно небожитель!

— Прекрати, Галя! — пристукнул по столу Захар Петрович.

Она безнадежно махнула рукой. Наступило тягостное молчание.

— Ладно, на нет и суда нет, — сказал Межерицкий. Он поднялся, дружески потрепал Измайлова по плечу. — Тебя не переделаешь.

— И не надо, — буркнул тот.

— Ну, я пошел… — И, увидев приковылявшего на кухню журавля, спросил: — А кто ему лягушек ловит?

— Боря, ты все перепутал, — ответила Галина. — Это ведь не цапля…

— Да? — сделал удивленное лицо Межерицкий. — А я хотел подкинуть: на моем участке их видимо-невидимо…

— Радуйся, слизней не будет и других вредителей, — заверила Галина.

— Вот видите, как хорошо, — улыбнулся Борис Матвеевич, — из вашей квартиры никогда не уйдешь без ценной информации…

— Дома будешь? — спросил у приятеля Захар Петрович.

— Мне давно уже никто не назначает свиданий… А что?

Измайлов хотел сказать, что, может быть, заглянет к нему. Была у Захара Петровича потребность поделиться с Межерицким тем, что произошло у него в Рдянске. Но быстро передумал:

— Так, ничего.

Межерицкий вышел.

— Не сердись, Захар, — сказала жена, видя, что он чем-то удручен. Зря я, конечно, ляпнула…

— Не будем, Галчонок, — ласково посмотрел на жену Захар Петрович. — Я знаю тебя не первый день, да и ты — меня… Давай о чем-нибудь другом…

Ему и впрямь хотелось отвлечься от своих невеселых дум.

— Заходила к нам сегодня соседка, под нами живет. Утюг одалживала, у нее сгорел… — начала рассказывать Галина. — Осмотрелась, пока я утюг доставала, и говорит: а у вас квартирка получше нашей…

— Чем же? — спросил Захар Петрович. — Одинаковые.

— Паркет, говорит. На кухне — моющиеся обои…

— А у них?

— Везде линолеум. А кухня покрашена клеевой краской. И вся, говорит, уже облупилась.

— Да? — рассеянно слушал Измайлов.

Тягостные мысли не покидали его.

* * *

Через день Гранская зашла к прокурору, чтобы поделиться с ним своими соображениями о делах, доставшихся ей от Глаголева. Когда подошли к делу о найденном в радиомастерской чемодане с дефицитными товарами, Измайлов спросил:

— С чего думаете начать?

— С обыска в доме Зубцовых. Удивляюсь, почему Евгений Родионович не сделал этого раньше…

— А вы считаете, обыск необходим?

— Да. Но, возможно, сейчас он ни к чему и не приведет — упустили время. Если Зубцов имел отношение ко всем этим джинсам и майкам, то, скорее всего, успел еще при жизни избавиться от улик. Но чем черт не шутит… Вы дадите санкцию?

— Кто остался у него из родных?

— Мать. Пожилая.

Захар Петрович заколебался.

— Волновать старого человека… Ведь сын погиб.

— А что поделаешь? Надо.

— Хорошо, — согласился прокурор. — Еще что?

— Мы подумали с инспектором Коршуновым… На некоторое время установим за домом Зубцова наблюдение.

— Да, это тоже надо было сделать сразу…

— Лучше поздно, чем никогда, Захар Петрович.

— Вот это «поздно» меня и смущает, — сказал прокурор.

— Попробуем.

Инга Казимировна глянула в окно: к зданию прокуратуры подъехал милицейский газик.

— Захар Петрович, это за мной…

— Езжайте.

Измайлов утвердил постановление следователя на производство обыска у Зубцовых и отпустил Гранскую.

* * *

Моросил летний теплый дождь. Он только прибил пыль на узких улочках Северного поселка да отглянцевал листья яблонь и вишен, которые заполонили сады этой тихой окраины Зорянска.

Отпустив машину, Инга Казимировна и инспектор ОБХСС Коршунов с двумя понятыми подошли к глухому высокому забору Зубцова. На калитке стандартная табличка с собачьей мордой и надписью: «Осторожно, злая собака!» Словно в подтверждение этому, со двора раздался яростный лай.

— А где же звонок? — спросила следователь, отыскивая кнопку.

— Какой там звонок, целый набат, — усмехнулся один из понятых пожилой сухопарый мужчина, имея в виду собаку.

— Волк, да и только, — подтвердила другая понятая — женщина лет тридцати.

Коршунов потряс калитку. Пес залаял еще сильнее. Проскрипела невидимая дверь, и старческий голос произнес: «Фу, Цезарь, на место!» Собака теперь только тихо рычала. Лязгнула задвижка на воротах. В приотворенную дверцу выглянуло старушечье лицо, обрамленное черной косынкой.

— Здравствуйте, мамаша, — приветствовал ее старший лейтенант. — Псину уберите, нам надо зайти…

Калитка захлопнулась. Увещевая собаку, старуха куда-то отвела ее и вернулась одна.

— Заходите, — пропустила она во двор пришедших.

— Следователь Гранская, — показала удостоверение Инга Казимировна.

— Как? — приложила к уху ладонь мать Зубцова.

— Вы громче, она плохо слышит, — подсказала понятая.

— Гранская! — почти выкрикнула Инга Казимировна. — Следователь из прокуратуры!

Старуха молча кивнула и повела всех к дому.

Инга Казимировна оглядела двор. Несколько яблонь, клумба, на которой росли нарциссы и пионы.

Неподалеку от дома притулилась железная коробка гаража, покрашенного суриком.

Гранская предъявила хозяйке постановление на обыск.

— Человека нету, а вы… — покачала головой старуха, скорбно поджимая губы. — Господи, и после смерти покоя нет…

— Покажите, пожалуйста, ваше жилище, — спокойно сказала Инга Казимировна.

Это ее спокойствие подействовало на Зубцову.

— С чего начнете? С его половины? — спросила она.

Его — значит, погибшего сына.

— Да, пожалуй, с его, — кивнула Гранская.

Зубцова перебрала связку ключей, нашла нужный, открыла небольшую верандочку, из которой был ход в большую комнату, заставленную и увешанную всевозможными часами.

Часы были самого разного фасона и размера. Но больше всего старинных. В виде бронзовых и фаянсовых статуэток, в деревянных футлярах, украшенных витиеватой резьбой, с боем, кукушками и прочей премудростью.

Гранская от неожиданности остановилась посреди комнаты.

— Богатая коллекция, — произнесла она вслух:

Особенно ее заинтересовали старинные карманные часы, лежащие под прозрачным пластмассовым колпаком.

— Очень долго покойный Владик за ними охотился, — вздохнула старуха, заметив, что диковина обратила на себя внимание следователя.

А вещь была действительно примечательная: в светлом серебряном корпусе, на котором искусной рукой мастера были выгравированы фигуры пастуха и пастушки, обрамленные сложным орнаментом.

— Работают? — поинтересовалась Инга Казимировна.

— А как же, — ответила Зубцова. — Если завести, отбивают полчаса и час, показывают число, месяц…

— Знаменитый «брегет», — подсказал Коршунов.

И Гранская вспомнила строки из «Евгения Онегина»: «…пока недремлющий брегет не прозвонит ему обед»…