Гунны - Арман Аскаржанович Умиралиев

вождя рода идель.

Тут я разозлился, и у меня отключилось здравомыслие и, соответственно инстинкт самосохранения. Я прыгнул навстречу ему, сокращая дистанцию между нами и несколькими взмахами моих шашек ударяя его колющими, рубящими ударами, целясь ему в живот, в горло и в голову. Сакман с легкостью отбил все мои выпады и нанес в свою очередь рубящий удар сверху с явным намерением расколоть мою голову, как арбуз надвое. Я отбил этот удар шашкой, находящейся в левой руке и, направляя инерцию его палаша в сторону, одновременно уходя вправо, увидел его незащищенный бок, в который и хотел воткнуть свой свободный клинок. Но не тут то было. Сакман в стиле аля-карате, ударом ноги, называемом в мое время «екой», долбанул меня в грудь с такой силой, что я отлетел обратно на тоже место, где стоял до начала поединка.

Я вскочил на ноги еще до того, как он мог приблизиться и снова крутанул обеими шашками. Смотря на него со злостью, осторожно начал приближаться к нему, медленно сокращая дистанцию и внимательно наблюдая за его движениями. Меня охватила ярость.

Сакман к моему изумлению сделал два шага назад, в его вдруг расширившихся глазах, смотревших до этого на меня с прищуренным спокойствием, я увидел страх. Он опустил свой палаш и сделал еще два шага назад.

– Что, Сакман? Исппууу… Тут я почувствовал, что за моей спиной кто-то стоит. Туда и смотрел с ужасом Сакман. Я повернулся.

– Твою мать! – крикнул я на русском и инстинктивно прыгнул в сторону и, не удержавшись, снова плюхнулся в тухлую лужу.

За мной стоял огромный волк, ростом выше меня. Шерсть у зверя была странной с синим отливом. Морда волка оказалась в тот момент прямо у моего лица.

Хищник прошел мимо, даже не взглянув на меня, остановился между мной и Сакманом. Глухо зарычав, он снова стал медленно приближаться к нему. Тот стал пятиться, что-то умоляюще шепча. Затем выронив свой палаш и упав на колени громко взмолился:

– Прости меня, Кок Бори, прости. Я не понял, я не хотел понять твоих посланий мне, прости меня, о Тенгри-и-ии, – и, закрыв лицо руками, зарыдал.

Волк, подойдя почти вплотную к нему, снова глухо зарычал, а затем, прыгнув в камыши исчез.

Я встал, выйдя с лужи начал отряхивать одежду от налипших больших кусков грязи.

– Что за день сегодня? На меня дважды напали звери и оба раза повалили в вонючую лужу!

Сакман продолжал стоять на коленях, закрыв лицо руками.

– Эй, Сакман, очнись. Ушел твой Кок Бори.

Канглы, убрав руки с лица оглянулся, а затем, посмотрев на меня ответил:

– Он не мой, он твой! Его Тенгри послал охранять тебя. Не будь его, я бы уже убил тебя.

– Ой, да ладно, не будь так уверен в этом, – сказав это, я почувствовал тупую боль в груди, от которой перехватило дыхание и мне пришлось с трудом сесть. Я расстегнул куртку и приподнял до подбородка рубашку. На груди расползлась огромная красная гематома.

«Да уж, будь я немного тяжелее, он бы сломал мне грудную клетку» – пришел я к такому выводу после того, как осмотрел себя.

Сакман, увидев гематому, подошел ко мне и сел напротив. При этом вытащил с висевшей на поясе небольшой сумки маленькую глиняную чашку. Открыв крышку, он зачерпнул пальцами мазь желтоватого цвета и смазал мне кровоподтёк. Боль сразу же стала утихать.

– Что эта за мазь? – спросил я у него.

– Не знаю. Мама делает. Знаю только, что много хаомы добавляет, – ответил он.

«Ну да, морфин Древнего мира, неплохо снимает боль», – подумал я.

В это время Сакман, аккуратно закрыв крышку, положил мазь обратно в сумку. Подобрал мой охотничий лук и лежащую на земле стрелу, которой я выстрелил в него молча ушел в солончаки. Свой, боевой, он оставил возле меня.

Я лег, положив под голову свернутую куртку, и уснул, не обращая внимания на комаров.

Проснулся от треска, который исходил от горевшего рядом костра. Неподалеку Сакман разделывал кабана с «бивнями».

«Не тот ли это кабан, который чуть не убил меня? Да и как он притащил его сюда? Весит кабан на вид килограммов триста» – удивился я.

Я посмотрел на небо, солнца уже было не видно. Сакман, разделав тушу, стал жарить два куска мяса, нацепив их на свои ножи, не обращая внимания на то, как я бездельничаю в это время и просто наблюдаю за ним.

От костра начал исходить аромат готовящейся еды, от чего я начал глотать слюни, вспомнив, что с утра ничего не ел.

Хорошенько прожарив мясо, Сакман сел рядом со мной и отдал один нож с большим куском, меньший взял себе. Я жадно накинулся на угощение.

Мы ели молча. Сакман сидел, нахмурившись и смотрел «в никуда». Я хотел разрушить это молчание, начать с ним разговор, но не знал как. Не найдя ничего более подходящего, спросил:

– А что за послания тебе посылал Кок Бори?

Сакман вопросительно посмотрел на меня.

– Ну, когда волк, э-э-э, рычал на тебя, ты сказал, что не понял его посланий.

Немного помолчав, он ответил:

– С того времени, как я уехал с совета вождей после поминок твоего отца, я принял решение убить тебя и этим отомстить за смерть своей сестры. С тех пор каждый раз во сне ко мне приходил Кок Бори и рядом всегда стоял ты. Мне тогда сразу надо было понять, что Тенгри запрещает мне мстить тебе. А сейчас он зол на меня. И духи предков отвернулись от меня, когда я пошел вопреки воле Небесного Отца. И сестра моя останется неотомщенной, – горько вздохнув, закончил он.

– Послушай, Сакман. Я не виноват в смерти твоей сестры. Я ничего не говорил Шоже. Ну, может быть, говорил, но это был не я. Ну, короче слушай…

И я рассказал ему все о себе. Рассказал первому человеку в этом времени кто я, где я родился и мои предположения, как попал сюда и в это тело. Рассказал, что не попади в это тело я, Чен Тан выиграл бы сражение с Шоже и канглы, а их всех казнил. Сакман слушал внимательно, не перебивая меня. Лицо у него при этом все время было задумчивое. После того, как я завершил свое признание, он, неожиданно широко улыбнувшись, ответил:

– Тенгри отомстил за меня, убив дух Богра, и допустил бесславную гибель Шоже, умершего от гниения. Но в милости своей он не оставил своих детей и дал телу Богра новый Кут20 –