Дипломаты в сталинской Москве. Дневники шефа протокола 1920–1934 - Артем Юрьевич Рудницкий

ощущается весьма большая нужда во всех Ваших инструкциях. Без них работа ведется весьма кустарно и примитивно. Чего уж больше, если мне приходится выступать в роли закаленного и искушенного в дипломатическом этикете и обычаях наркоминдельца. Был бы очень Вам признателен, если бы Вы не отказали прислать мне по одному экземпляру этих инструкций, передав их для пересылки, чтобы не затруднять Вас, Федору Иосифовичу Шеншеву»[256].

Соблюдение протокольных норм позволяло избежать сложностей в общении с властями страны пребывания и дипкорпусом. Нежелание этого делать порой оборачивалось пренебрежительным отношением, чуть ли не остракизмом. Кое-что об этом уже уже говорилось (применительно к деятельности миссии Иоффе в Берлине), но имелись и другие случаи. С немалыми трудностями сталкивались в Варшаве полпред Петр Войков и его супруга, которую нигде не принимали. Это было вызвано не только причастностью мужа к казни царской семьи (о чем все знали), но также несоблюдением определенных протокольных требований.

Аделаида Войкова была варшавянкой, дочерью купца первой гильдии и считала себя старожилкой, в отличие от других дипломатических жен. Когда Войкова приехала, старших дам дипкорпуса не было, но она не нанесла им визиты и после их возвращения. Явилась только к жене австрийского посла, а когда та попросила приехать к ней снова, чтобы обсудить дальнейшие визиты вежливости, то не ответила на это приглашение. Разобравшись в создавшейся ситуации, Флоринский прокомментировал: «Дипкорпус имеет все основания считать, что т. Войкова не желает с ним знаться, ибо не выполнила обязанностей визитной повинности, налагаемой на всех вновь приезжающих»[257].

Не одна жена Войкова, многие другие супруги советских дипломатов понятия не имели о правилах этикета, дипломатическом политесе, а также дресс-коде – в силу своего происхождения, воспитания, уровня образования и культуры. Известны случаи – анекдотические, но, увы, реальные – когда советские дамы, потеряв голову от изобилия и разнообразия товаров в магазинах одежды, скупали пеньюары, считая их вечерними платьями и появлялись в таком виде на приемах. Но главная проблема заключалась в том, что их мужья зачастую не могли объяснить, как себя вести, поскольку сами этого не знали и регулярно попадали впросак.

Еще один варшавский эпизод. 12 марта 1933 года к Флоринскому пришла Софья Антонова-Овсеенко, жена известного революционера Владимира Антонова-Овсеенко, одного из руководителей Октябрьского переворота, которого за участие в оппозиции перевели на дипломатическую работу и в 1930 году назначили полпредом в Польше. Речь зашла «о трудностях работы в Варшаве и о неподготовленности и неприспособленности для протокольной работы персонала полпредства, что является одной из причин отчужденности от дипкорпуса». Флоринский заключал: «Понятно, что в Варшаве дипломаты сторонятся наших представителей. Причины этому достаточно глубоки. Но некоторые наши протокольные упущения способствуют еще большему углублению этой отчужденности»[258].

Антоновы-Овсеенко после прибытия в Варшаву не устроили ни одного приема и даже не пригласили в полпредство коллег по дипкорпусу, когда выступали советские артисты. Лишь «недавно», то есть незадолго до разговора с Флоринским, супруги узнали о газете «Мессажэ де Варсови», где печаталась светская хроника, имевшая прямое отношение к жизни дипкорпуса, с информацией о всех проводившихся мероприятиях в польской столице. Полпред и его супруга «ни разу не были этой зимой у м-м Ларош, дуаэнши» (жены дуайена, французского посла), а «м-м Ларош, женщина властная и самолюбивая, совершенно игнорирует наше полпредство, а за ней тянутся остальные дипломаты». Вывод был сделан печальный: у полпреда и его жены «вообще нет связей в дипкорпусе», и они «не знают, что там делается»[259].

Отличился и полпред СССР в Литве Сергей Александровский, что вызвало возмущение в литовском МИДе. Послу в Москве Юргису Балтрушайтису было поручено передать в НКИД официальную ноту-демарш. Балтрушайтис (кстати, замечательный поэт-символист) хорошо относился к СССР, близко общался со многими нкидовцами и не хотел скандала. Поэтому вручил официальную ноту (датированную 8 января 1927 года) Флоринскому «неофициально». Приведем ее текст с некоторыми сокращениями:

«По поручению своего Правительства имею честь довести до Вашего сведения о нижеследующем:

1 января дипкорпус должен был официально представиться вновь избранному президенту Литвы… но полпред Александровский, состоящий местным вице-деканом (то есть заместителем дуайена – авт.), не указав причин, не представился ни лично, ни через своего заместителя… Ввиду этого Литовское правительство принуждено с сожалением констатировать, что до выяснения инцидента оно лишено возможности сноситься официально с Союзом Советских Социалистических Республик…. через Его представителя Господина Александровского…»[260].

Общее впечатление о советском полпреде уже невозможно было исправить, и летом 1927 года Александровский покинул свой пост.

Случалось, что советские дипломаты не совершали ошибок, и все же оказывались в дипкорпусе в изоляции – зарубежные коллеги их третировали, не хотели знаться. В частности, это произошло в 1925 году с Львом Караханом, прибывшим в Пекин в должности полпреда. Он сообщил об этом Флоринскому и тот поставил в известность Чичерина: «Тов. Л. М. Карахан в личном письме указывает, что иностранные представители в Пекине тянут с ответом относительно его участия в дипкорпусе, несмотря на то, что добрая половина из них представляет державы, с которыми мы находимся в нормальных отношениях»[261].

В Китае сложилась особая ситуация, Карахан и другие советские эмиссары ставили своей задачей усиление местных коммунистов, подстегивали социальные и политические протесты. Этим объяснялась позиция дипкорпуса, где заправляли западные дипломаты, отрицательно относившиеся к попыткам советского полпреда революционизировать страну. Которую и без того лихорадило… Чтобы спасти положение, Флоринский вызвался лично поехать в Пекин, взяв рекомендации у послов западных держав в Москве, чтобы оказать «дипломатическое давление»:

«…Необходима также в интересах дела дипломатическая работа среди самого пекинского дипкорпуса, имеющая целью отколоть элементы, на которые мы могли бы опереться. К этому можно прийти лишь путем тщательной обработки и более или менее тесного личного контакта. Естественно, что т. Карахан, посол, лишен лично этой возможности, поскольку он не видится со своими “коллегами” и не может к ним поехать первым. Эту роль, т. е. увязку личных отношений должны были бы взять на себя советник или секретари. Еще больших результатов в этом направлении удалось бы, быть может, достичь свежему человеку, приехавшему из Москвы. Вот почему я позволил бы предложить свою кандидатуру для кратковременной поездки (6–8 недель), если таковая была признана желательной Коллегией и т. Караханом. Я отправился бы в Пекин под видом отпуска, запасшись от Манзони, Эрбетта, Ранцау и скандинавских посланников рекомендательными письмами, которые открыли бы мне двери их миссий в Пекине и позволили бы прощупать почву, а, быть может, также рассеять некоторые сомнения в умах пекинских дипломатов и сломить в отдельности упорство