Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Несмотря на бурные заседания штаба, не говоря уже о бурном поведении Черчилля, военачальники и Черчилль дополняли друг друга. Черчилль никогда всерьез не рассматривал возможность уволить кого-либо из них, а никто из них всерьез не думал об отставке. В качестве министра обороны он никогда не отвергал их стратегию. По воспоминаниям Энтони Идена, совещания с Черчиллем были «прекрасным, уникальным опытом. Это мог быть монолог, но никогда диктатура». Колвилл, говоря о критике Черчилля со стороны начальников штабов, отмечал, что последние были лишены черчиллевского «воображения и решительности» и не понимали, что именно Черчилль «задавал им направление и указывал цель». Командующие с Черчиллем работали в одной упряжке, черный конь черчиллевской страстности и белые кони хладнокровной рассудительности Брука, Каннингема и Портала[1972].

Клементина Черчилль позже сказала о Бруке: «Мы могли бы выиграть войну без Алана Брука, но не думаю, что мы бы одержали победу без Уинстона»[1973].

Авторы дневников отмечали, что Черчилль находился «в отличной форме» так же часто, как бывал усталым, небрежным с документами и склонным к разглагольствованиям. Для того чтобы составить правильное представление об этом человеке, необходимо принимать во внимание все аспекты его натуры. Не зря Джон Мартин позже сказал, что он обладал «зигзагообразной молнией в мозгу»[1974].

Когда он обратился к соотечественникам 26 марта, молния отсутствовала. Он говорил о послевоенном мире. Он обещал британцам, что после победы будет введена система государственного медицинского страхования, произведен полный капитальный ремонт домов, включая «радикальные перемены в тех районах, за которые нашей цивилизации должно быть стыдно». Трущобы уйдут в прошлое, но не будет предпринято никаких действий, которые могут повлиять на ход войны: перемены наступят, но только после победы. Он объявил, что «лучшая система образования, которую когда-либо предлагало правительство… вскоре будет закреплена законодательно». Это не произвело впечатления на британцев. «Они чувствовали себя так, словно просили хлеб, – написала Молли Пэнтер-Доунес, – а пообещали тысячи сборных типовых домов за скромную арендную плату». Акции сталелитейных компаний сразу выросли после обещания заранее предусмотренного будущего, но «у народа настроение не улучшилось». Гарольд Николсон был огорчен комментариями коллег, которые считали, что Черчилль говорил как «усталый, вздорный старик… В высших слоях общества считали, что все жертвы и страдания приведут к тому, что пролетариат лишит их всех удобств и влияния, а затем переведет страну и империю в группу третьего мира[1975].

4 апреля, перед тем как лечь спать, Черчилль признался Колвиллу, что, хотя его беспокоит перспектива открытия второго фронта, он «утвердился» в ней. Под словом «утвердился» Черчилль имел в виду усиление поддержки «Оверлорда». Это слово он использовал месяцем ранее в телеграмме Маршаллу, на которую сослался 18 марта в телеграмме Рузвельту, повторив: «По мере приближения срока я утверждаюсь в «Оверлорде». 1 апреля он снова телеграфировал Рузвельту: «Как вы знаете, я все больше утверждаюсь в нем по мере его приближения. Эйзенхауэр – человек больших возможностей». 7 апреля, в пятницу на Страстной неделе, Монтгомери представил начальникам штабов и Черчиллю окончательный план «Оверлорда». Брук был потрясен и назвал этот день «чудесным». Согласно Бруку, Черчилль – «в плаксивом состоянии» и довольно вялый – сделал всего несколько замечаний[1976].

На самом деле доклад Монтгомери уменьшил беспокойство Черчилля по поводу вторжения, поскольку со времени первого совещания в январе усилиями Монтгомери основа «Оверлорда» обросла деталями. Согласно новому плану в первой волне на побережье высадятся шесть дивизий при поддержке с флангов тремя воздушными дивизиями. Через два дня произойдет высадка еще шести дивизий. Монтгомери ознакомил с деталями. Для того чтобы вторжение имело шансы на успех, требовалось наличие четырех природных явлений. Три из них можно было спрогнозировать: приливы и отливы, лунная фаза, промежуток времени между рассветом и восходом солнца. Надо было таким образом согласовать время прилива и отлива, чтобы саперы могли очистить берег от немецких мин. Затем, в следующие три часа прилив обеспечит высадку десанта на побережье. Должна быть луна бомбардировщика – полная или почти полная, чтобы воздушно-десантные войска могли действовать при лунном свете. И наконец, согласно расчетам, оптимальный промежуток времени между рассветом и восходом солнца должен составлять порядка шестидесяти минут, время достаточное для обстрела побережья военно-морскими и военно-воздушными силами, но недостаточное для того, чтобы немцы успели прийти в себя и скоординировали защиту и контратаку. В июне было три дня, которые идеально подходили под заданные условия по всем трем параметрам, – 5-е, 6-е и 7-е. Монтгомери выбрал 5 июня как наиболее подходящее. Но оставалась четвертая природная сила, совершенно непредсказуемая, – погода. В идеале, как сообщил Эйзенхауэр своему помощнику по делам прессы, утро высадки должно быть ясным, с легким ветром, направленным в сторону берега, который сдувал бы пыль и туман в глубь континента, дезориентируя немцев и затрудняя им обзор[1977].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Спустя несколько дней после состоявшегося 7 апреля совещания Черчилль отправил Рузвельту телеграмму с кратким отчетом. Он в очередной раз повторил, что поддерживает это предприятие: «Я решительно поддерживаю «Оверлорд». Он сообщил Рузвельту, что выразил Эйзенхауэру и Монтгомери свою «твердую уверенность в успехе… этой необычной, но потрясающей операции». И выразил свое несогласие с «пустой болтовней» по обе стороны Атлантики, предсказывавшей ужасающие потери союзников. Он сказал Рузвельту, что потери понесут немцы. Эйзенхауэру Черчилль сообщил, что, если к ближайшей зиме союзники займут порты на Ла-Манше, Шербур и Париж, он «объявит это величайшей победой современности». Эйзенхауэр ответил, что, согласно «Оверлорду», к зиме союзные войска должны подойти к немецким границам. В конце месяца Черчилль сказал Колвиллу, что в день «Д» он собирается находиться на борту военного корабля Королевского ВМФ в прибрежной зоне и, если получится, «первым ступить на берег – и было бы здорово сделать это раньше Монти»[1978].

На следующий день после доклада Монтгомери дискуссии по поводу операции «Энвил» приняли новый тревожный оборот. Десятью днями ранее Джордж Маршалл предложил приостановить операции в Италии, когда десант в Анцио объединится с армией Александера, чтобы перебросить десять дивизий из Италии для поддержки операции «Энвил», которая должна, доказывал Маршалл, последовать за «Оверлордом» 10 июля. Непреклонность американцев в отношении «Энвила» заставила Брука с возмущением написать в дневнике, что «невозможно согласиться» с планом Маршалла «перейти к обороне в Италии. Они не понимают, что сил, имеющихся в нашем распоряжении, недостаточно для двух Средиземноморских фронтов». Эйзенхауэр сказал своему помощнику капитану Бутчеру, что «доволен» решением Маршалла «забыть Рим»[1979].

Эйзенхауэр обсудил этот вопрос с британскими начальниками штабов; он доказывал, что целью должна быть немецкая армия, а не вожделенный трофей вроде Рима. На это Брук и британцы возразили, что военной целью является Рим и его захват необходим союзникам, чтобы продолжить наступление на север во Францию или в Триест. К 8 апреля споры по поводу «Энвила» ужесточились. Брук, видевший в «Энвиле» негативные последствия для Итальянской кампании, присоединился к Черчиллю, пытаясь сделать обсуждение более гибким. Рузвельт и Маршалл, со своей стороны, были непоколебимы; они пообещали «Энвил» Сталину в Тегеране, и точка. Не лишен иронии тот факт, что именно тупиковая ситуация на Итальянском фронте заставила задуматься о разумности «Энвила». «Одно было ясно: не будет никакого смысла высаживаться на юге Франции, – позже написал Черчилль, – если мы не сделаем это вовремя… Прежде чем начать операцию «Энвил», надо было захватить Рим». Черчилль срочно отправил Маршаллу телеграмму, в которой возражал против решения отказаться от Рима, но Маршалл ответил, что не намерен менять решение. Джамбо Вильсон посоветовал отказаться от «Энвила», поскольку для осуществления этой операции в Средиземноморье попросту не хватало десантных судов. Американцы предлагали перебросить десантные суда из Тихого океана, но только для «Энвила», тем самым срывая планы британцев относительно любых десантных операций в Эгейском море. Затем они отказались от этой идеи[1980].