Соседи (СИ) - Коруд

прежнего. А бабулька, в которой Надя признала наконец соседку из второго подъезда, вперилась в неё полным осуждения взглядом. В бледных серых глазах читалось, что старушка знает о её никчемной жизни абсолютно всё. Или в своём граничащим с безумным состоянии Надежде это лишь мерещилось. По коже побежал мороз.

— Уля! — падая перед дочерью на колени, воскликнула она. — Посмотри на меня! Отвечай! В чём дело?!

Её ребенок упрямо отказывался поднимать голову, но уши всё-таки смогли различить слетевшее в коленки еле слышное:

— В… В Е-егоре… Мама, ты…

«Господи Боже! Опять двадцать пять! Снова он! Когда это кончится?!»

Резко распрямившись, Надежда обречённо вздохнула и закатила глаза. Свинцовое небо, что стелилось сейчас над землей плотным покрывалом и давило на плечи, ответ давать не торопилось.

— Ну, понятно! — не справившись с рвущимся наружу раздражением, воскликнула Надя. — В ком же ещё, в самом деле?! Могла бы и догадаться! Домой! Быстро!

— Что тебе понятно?! — вскинув голову, вдруг как полоумная заорала Уля. — Что? Что ты о нём знаешь?!

От нежданной агрессии, от услышанного и увиденного на перекошенном лице Надежда опешила, на секунды потеряв любую связь с реальностью. Это ведь не её дочь… Её дочь не может смотреть на мать с отвращением. Её Уля не умеет ненавидеть…

Это Ульяна… Без сомнений, это она…

— Да всё я знаю! — так до конца и не опомнившись от испытанного шока, вскричала Надя. — Всё! Как ты со мной разговариваешь? Уля?! Что на тебя нашло?

— Ничего! Ты! Не знаешь! Ты… Ты… Он… А ты! Ты… Ты…

«Что? Что “я”? Ну что? Ты же не в себе!»

Надрывный голос срывался и, сдаваясь, затихал. Уля икала, задыхалась, ей не хватало воздуха на связную речь. Но в красных, опухших от слёз глазах полыхала низвергающая в Преисподнюю ярость и неприкрытая неприязнь. Сатанинское пламя. Надежда в ужасе отшатнулась, и слабая рука невольно вскинулась осенить себя крестом. В её дочь вселился бес… А другие глаза, выцветшие и холодные, продолжали смотреть с укором и презрением.

Что здесь происходит?!

— Крестишься? — угрожающе проскрипела старушка. — На свою душу дважды грех взяла. Две невинные убила. Не отмолишь, Наденька. Не поможет тебе крест.

«Что?.. Что вы несёте?.. Замолчите! Немедленно!»

Отчуждённый, лишённый последних отсветов любви взгляд дочери застыл на лице, намертво пригвоздив к качающейся земле. А сердце покрывалось ледяной коркой мучительного осознания.

— Это правда?.. Мама?.. Отвечай. Сейчас и тогда… Это… Ты?..

Ульяна не спрашивала — полыхающие огнём глаза утверждали. Только что прозвучал приговор. Слипшиеся губы разомкнулись, но звук наружу не шел: под истребляющими взглядами нескольких пар глаз горло стянуло, а язык прирос к нёбу. Закружившись и утонув в промозглом тумане, поплыло пространство. Остановилась жизнь. Прикрыв веки, Надежда пыталась найти точку опоры и удержать равновесие.

Всё тайное рано или поздно становится явным. Истина, от которой ей всегда было очень не по себе.

Нет смысла отнекиваться. Уля знает. Видит реакцию. Уля поняла. И теперь…

— Он бы тебя… — с трудом прорвав блокаду легких, выдохнула Надежда в никуда. — Ульяна… Я… Уля… Я пыталась тебя уберечь… — на налитых чугуном ногах сделала шаг к дочке, и коленки, подкосившись, вновь ощутили покрытый водой асфальт через тонкую ткань домашних брюк. Руки сами потянулись к ней. — Он бы тебя растоптал… Он не может, не способен на…

Нет, больше не в состоянии вымолвить ни слова. На преображенное отвращением, перекошенное спазмом боли лицо дочери невыносимо смотреть. Невыносимо! И всё это — ей. Вот она — страшная кара. Неминуемая расплата за осознанно совершенные грехи. Пришла при жизни.

Разнёсшийся над двором отчаянный крик отмерил начало конца.

— Я тебя ненавижу!

Взлетев с лавки, Уля без оглядки бросилась прочь, в седую взвесь моросящего дождя. Медленно оседающее в голове понимание, что только что потеряла свою кровь, единственного ребенка, скрутило внутренности жгутами неизбывного, не поддающегося управлению ужаса.

— Уля! Остановись!

— В церковь иди, ведьма! Исповедуйся и покайся! И молись!

Дребезжащий окрик донесся уже в спину. Надежда не осмыслила, как кинулась следом. Взгляд, боясь отпустить и потерять, вцепился в чёрное пятно, что стремительно удалялось. Фигура петляла меж зонтиков одиноких прохожих, двигаясь без разбору дороги, как пьяная, и Надя не могла понять: куда? В каком направлении она бежит? В парк? На умоляющие крики дочка не откликалась, не думала сбавлять ход, кажется, с каждой секундой лишь ускоряясь. Истрепанное сердце кололо всё сильнее, резало в боку, дыхание давно сбилось, но ноги несли вслед сами, отказываясь останавливаться.

А в голове пульсировало осознание, что больше она свою дочь не обнимет…

— Ульяна!

Пролетев поперёк виднеющегося впереди перекрёстка на пешеходный зелёный, Ульяна вдруг резко затормозила. Развернувшись, встала как вкопанная прямо на проезжей части и уставилась не пойми куда…

Ноги несли, рот глотал воздух, в горле саднило, расстояние сокращалось…

— Уля! Ульяна!

Что там происходит?!

— Уля!

Дочь застыла истуканом, не реагируя на срывающийся голос. Ни на что, кажется, не реагируя. Сердце колотилось на излёте, перед глазами двоилось. Ближе, ещё ближе… Там, на перекрёстке, что-то случилось. Запыхавшаяся от безумной скорости, задыхающаяся Надежда не могла понять. Время стояло. Ульяна не шевелилась, машины терпеливо ожидали разрешения ехать, пешеходы прошли, и сигнал готов был вот-вот смениться на жёлтый.

Всё — широкими мазками, всё вокруг одето в серое, чёрное… Расплывчатое. Траурное. И лишь белые и красные огни фар… Кровавые мушки и пятна перед глазами.

Ближе! Там, в первом ряду по Надиной стороне, мотоцикл. А Ульяна от Нади на противоположной, на встречной. На водителя смотрит, в упор. Молча — рот её сомкнут. Издали всё выглядит так, словно она видит приведение, будто не верит собственным глазам. И маска боли застыла на лице. Между ними не больше пяти — шести метров. Он шлем снял, голову к ней повернул. Эти растрёпанные каштановые вихры Надежде слишком хорошо знакомы.

— Ульяна!

«Да что же это?!»

Не реагирует! Будто оглохла, ничего не слышит и не воспринимает! Застыла восковой куклой посреди дороги! Мгновения растянулись на часы.

А дальше… Случившееся дальше останется с Надеждой до конца жизни. Она запомнит всё, по кадрам, до наступившей темноты. Запомнит всё, явленное после того, как тьма отступит. Всё. Она не сможет нормально ни спать, ни есть. Унесёт увиденное в могилу.

…Далекий скрежет автомобильных шин. Сорвавшийся в крик знакомый голос: «Уля, отойди!». И страшное перед глазами — дочкино оцепенение. Мигающий зеленый… Растворённую в волне беспредельного ужаса мысль: «Машина… Справа… Гололёд…».

Собственное тело парализовало в нескольких метрах от цели, но мозг фиксировал происходящее посекундно, словно в замедленной съемке.