Грушевая поляна - Нана Эквтимишвили

по лужам, продвигается вперед. – Вот если провалюсь здесь и утону – ты будешь виновата.

– Не утонешь, не бойся.

– Вот отсюда хочешь? – Ираклий хватается за усыпанную грушами ветку.

– Давай.

– Сколько тебе?

– Одну.

Ираклий оглядывает крупные и круглые, как мячики, груши, зеленые, с полированными боками. Берет одну, отрывает. Широко расставив руки, выходит с поляны, как из воды. Обе голени у него вымазаны в грязи. Он бросает грушу Леле, она, поймав, обтирает ее о штаны и впивается зубами.

– Не годится, – говорит она и протягивает грушу подошедшему Ираклию.

– Кто бы ее так оставил, если бы она годилась, – отвечает Ираклий и тоже надкусывает грушу. Потом, чуть пригнувшись и присев, размахивается и зашвыривает грушу на поляну.

Глава седьмая

В середине июля, когда все боятся выходить из дому из-за жаркого солнца и сплетни по району распространяются медленно, из соседнего дома приходит слух, что Манана бросила Годердзи. По такому поводу каждый встречный и поперечный считает себя вправе высказать мнение: одни говорят, что жена от Годердзи не ушла, а он сам выгнал ее из дому, прознав о ее сомнительной репутации, другие предполагают, что Манана не была девственницей, а третьи уверяют, что Годердзи импотент. Но как бы то ни было, прекрасная Манана уложила два своих чемодана и навсегда уехала с Керченской улицы.

За Мананой заезжает невысокий худой мужчина, чье умное спокойное лицо соседям кажется знакомым. Они помнят его со свадьбы: это отец Мананы. Чемоданы дочери он ставит в багажник «шестерки» и запирает его на ключ. Манана больше не в длинном белом свадебном платье. На ней лосины и длинная полосатая майка. В распущенных длинных волосах видны большие золотые кольца – серьги; от сияющей улыбки, с которой Манана не так давно выходила из машины во дворе интерната, не осталось и следа. Манана бледная, ненакрашенная, ни помады, ни синей подводки в уголках глаз. Но и без косметики она все равно хороша, замечают собравшиеся во дворе. Годердзи не видно, наверное, прячется дома от соседей и любителей поглазеть. Только Венера высовывается с первого этажа и протягивает невестке, теперь уже бывшей, случайно забытую в шкафу куртку. Значит, никакого шанса не осталось, что Манана перезимует вместе с ними. Со стороны эти сборы кажутся мирной семейной сценой. Отец Мананы и Венера действуют дружно и так заботливы, что можно подумать, молодую женщину просто-напросто провожают отдыхать и она скоро вернется домой. Манана не смотрит на парней со двора, те делают вид, что не смотрят в ее сторону. У Мананы длинные крепкие ноги, при ходьбе проступает каждый мускул.

Манана садится в машину, не попрощавшись со свекровью. Отец Мананы подходит к стоящей в окне Венере и говорит просто, без ехидства и злости:

– Счастливо оставаться, калбатоно Венера.

Венера молча и с легкой грустью провожает глазами мужчину, который увозит красивую Манану. Навсегда. Она разочарована. Венера лучше всех знает: эту девочку никто бы не отпустил, но… Манана опускает окно машины, ей не хватает воздуха. Машина стремительно выезжает со двора. Манана ни разу не оглянулась ни на парней, собравшихся на «бирже»[15], ни на окна дома, ни на унылую осунувшуюся Венеру.

Месяц спустя после этого события Венера снова снимает столовую интерната, так как Годердзи опять женится. На этот раз его избранницей станет Ирма, беженка из Гальского района, найденная по сватовству.

Интернат, что и говорить, поддерживает Венеру. Женщина мечтает сделать все, чтобы сын забыл первый брак, и еще более желает, наверно, чтобы о нем забыли соседи. Поэтому так срочно назначена свадьба – пусть то, что не получилось в первый раз, получится теперь!

Марика занимается с Ираклием английским, иногда говорит о Манане. Оказывается, они даже сдружились. Все-таки в одном подъезде жили – то что-нибудь одолжишь, то позвонить попросишься. Марика сожалеет об уходе Мананы: с кем ей теперь дружить?

В тот день Лела не может дать Марике деньги, обещает, что заплатит в следующий раз.

На другой день, когда Годердзи валяется под своей машиной и парни со двора стоят рядом, Лела незаметно проходит мимо Кобы, бросив на ходу:

– У меня к тебе дело.

Лела и Коба встречаются в конце Керченской улицы.

Лела приоткрывает дверцу его машины и садится. Довольный Коба выруливает из города на шоссе, ведущее в Тианети. Лела смотрит из быстро движущейся машины на улицу, на домики, на собак, разлегшихся на дороге, и на двух-трех прохожих, которые ничего не знают о том, что Лела едет с Кобой в лес. Она смотрит на незнакомцев, и ей хорошо.

Коба сворачивает с трассы на узкую грунтовку. Справа и слева кукурузные поля, кроме зелени, ничего не видно, впереди пустынная дорога, которая обвивает холмик, где пасется рыжая буренка, и теряется вдалеке у леса.

Коба останавливает машину и начинает раздеваться. Сегодня вместо рубахи с пальмами на нем квадратная сине-коричневая рубашка, а под ней белая футболка. Коба худой и костлявый. Снимает расклешенные джинсы, кладет на заднее сиденье.

– Раздевайся, – говорит он Леле, которая тем временем курит.

Лела отламывает и выбрасывает догоревшую часть сигареты, оставшуюся кладет в верхний карман рубашки и тоже раздевается.

Коба остается в носках и трусах. Под трусами посередине вздувается холмик. Коба достает из кошелька презерватив и кладет рядом с собой. Лела тоже разделась, на ней только майка и трусы. Лела опускает спинку переднего кресла. Коба дергает ее за трусы, не потому, что хочет их с нее снять, а дает понять, чтобы Лела сама их сняла. Коба снимает трусы, надевает презерватив, и член его напоминает Леле зверя, с которого сняли шкуру. Едва она успела снять трусы, как Коба тут же вставил член в ее влагалище и с глухим стоном растянулся на Леле. Коба начинает двигаться, задирает на Леле майку, сжимает ладонью ее левую грудь и месит, как тесто. Коба взмок. Лела сперва двигается с ним вместе, чтобы он быстрее кончил, но догадывается, что Кобе это не нравится, он предпочитает, чтобы Лела не шевелилась, пока он насаживает ее на член. У Лелы высоко задраны ноги, ступнями она касается потолка и вдруг с удивлением понимает, что Коба прижался своим большим ртом к ее рту. Лела чувствует холодные губы Кобы и мокрый язык, который шевелится у нее во рту, как умирающая рыба. На Лелу накатывает странное ощущение, в животе вдруг становится жарко, она обхватывает ногами поясницу Кобы и снова принимается двигаться. Коба словно бы сильнее возбуждается, но не дает ей разогнаться, ему не нравится ее активность. Оторвавшись от губ Лелы, Коба обеими руками берет ее за ноги и движется в бешеном темпе. Лела не сопротивляется, жар в ее животе погас, ей уже не хочется шевелиться. Вскоре