Корректировщик - Александр Аннин

Глава тридцать восьмая

Гришке Ляпикову, бывшему «честному» вору-домушнику, а в последнее время – штатному осведомителю подполковника Басова, в который раз улыбнулась судьба. После очередной отсидки Карлсон пристроил его контролером на один из крупных московских рынков. За такую услугу, понимал Гришка, ему придется расплачиваться с Басовым всю оставшуюся жизнь. А сколько ее осталось, жизни-то – уж это зависит от самого Ляпикова, его умения конспирироваться. Чуть заподозрит братва, что стучит Гришан оперу, и его обглоданный крысами труп найдут этак через полгодика в помойных закоулках того же рынка.

К Ляпикову рыночная братва относилась хорошо, по-свойски. Шутка ли, четыре «ходки» парнишка отмотал, и какие ходки! Брал-то лихо, не по мелочи, и вором был традиционным, старой закваски. Закон понимал. А что жизнь на рынок загнала – так это не его одного, все кругом меняется, крутиться надо… И друг за дружку держаться.

Карлсон, конечно же, не заявлялся в контору рынка к директору и не говорил с ним в том же уничтожающем тоне, что с антикваром Безлепкиным, мол, пристрой моего человечка на время перекантоваться. Потому что тогда бы Гришкино пребывание на этом свете сократилось до считанных дней.

Нет, просто к директору рынка заглянул крупный воровской авторитет, старый должник подполковника Басова, и в разговоре, между прочим, помянул Гришана добрым словом. В общем, как обычно: зайдет к тебе братанок, а уж ты сам решай, куда его и что.

И Ляпиков покрикивал на водителей автофургонов и «газелей», записывал номера, совал мятые купюры в свой карман и шел дальше, матеря на чем свет стоит бабу с тележкой картошки…

Карлсон не тревожил Гришана месяца два, а тут вдруг дал ориентировку – пошерсти, мол, Григорий, насчет иконы Ильи Пророка, старинной, в серебре, с красными камушками и бирюзой. Размер сообщил да как выглядит. В общем, паленая вещичка, то-бишь ворованная.

Сидя вечером в кафе на рынке, где после дневных трудов собралась многоголосая и разноязыкая кодла, Ляпиков, хряпнув водочки под шашлычок, подмигнул толстобокой Натахе, что стояла за прилавком, и весело начал свои обычные подколки, которые с удовольствием слушала вся шатия-братия:

– Что ж это ты, Натах, у себя в углу Талькова расхристанного повесила?

– А тебе он что, не нравится? – лениво отозвалась бабенка.

– При чем тут нравится – не нравится… Просто раньше в кабаках иконы были, чтоб православному человеку перед тем, как вмазать, удобно было помолиться. Я вот, мужики, – понизил голос Гришан, – не поверите, как, бывало, в чью квартиру захожу – так первым делом в красный угол смотрю, где иконы. Перекрещусь, помолюсь, мол, Господи, помоги квартирку обчистить, и чтоб менты не замели!

Братки, сидевшие за столиком, дружно загоготали.

– А иной раз, – продолжал Ляпиков, – и про деньги забудешь – такая досочка в углу висит, что никакое золото не нужно. Я ж в иконах даже разбираться научился, да еще на зоне один специалист сидел, поднатаскал, как фуфло от вещи отличать…

– Настоящих икон сейчас на Москве мало осталось, – вступил в разговор фиксатый вор по кличке Нечай. – Это в глубинку ехать надо, раз ты теперь специалист. Недавно, правда, гуляла одна дощечка знатная…

Больше Гришка не говорил ничего, разговор вели другие – на тот случай, чтоб потом нельзя было вспомнить, кто затеял об иконах покалякать. И уже через несколько минут Ляпиков знал всю историю дониконовской иконы Ильи Пророка, которую антиквар Безлепкин опрометчиво взял на комиссию у некоего гражданина и продал затем Елене Хрипуновой…

– Икону эту, Илью Пророка, украл у перекупщика зелени вор по кличке Гунявый, – докладывал на следующий день Басову Гришка, когда они в условленное время сел рядышком на лавочке в холле метро «Киевская». – Наводчицей была Ганька, она семечками на другом рынке торгует. А тут, значит, ночевала у этого зеленщика и приметила образок. Так вот, хозяин иконы знать про ее ценность ничего не знал, но хвастал, что, дескать, когда в тридцатые годы на Красносельской церковь ломали, его дед принимал участие в разорении храма. Энкавэдэшником, значит, был. Большинство икон прямо в церковном дворе порубили и сожгли, а эта ему понравилась, он ее домой взял. Чтоб от пожара защищала… А Гунявый, украв икону у зеленщика, взял да и сдуру в антикварный магазин ее отнес. Что, теперь брать его будете?

– Все, Григорий, свободен, – отмахнулся от него Басов.

Приехав на Петровку, 38, подполковник немедленно разослал запросы в обе столичные епархии – городскую и областную – с описанием иконы и просьбой по возможности быстрее сообщить в Московский уголовный розыск, не поступала ли данная икона в какой-нибудь приходской храм или монастырь в качестве пожертвования. Вскоре пришел ответ из Московской городской епархии: да, именно этот образ буквально на днях был подарен церкви Новомучеников и Исповедников Российских в Бутове. Даритель – молодая прихожанка храма.

Карлсон тут же отправил факс в секретариат епархии, мол, согласно полученным оперативным сведениям, данная икона приобретена законным путем и в розыске как улика или объект преступления более не находится.

– Зачем ты вообще тратишь на это время? – осторожно спросил Карлсона Малыш. – Ты думал, икона имеет отношение к убийству Хрипуновых?

Подполковник вздохнул:

– Нет, конечно… Точнее, сначала-то я допускал все, что угодно, тем более, что икону мы не нашли. Однако потом стало ясно – между прочим, после разговора с Ванниковым – что Елена Хрипунова была женщиной верующей и, скорее всего, при ее-то богатстве, помогала украшать храмы, покупала иконы не для себя, а для церкви… Так что я ожидал подобного результата.

Басов ткнул пальцем в сторону факсового аппарата, имея в виду сообщение о поступлении образа Илии Пророка в Бутовскую церковь.

– Но видишь ли, Леша, – Карлсон редко называл Малыша по имени, и это означало, что он хочет сказать ему что-то личное, а не то и сокровенное. – Тут дело такое…

Подполковник, теребя нос, прошелся по кабинету, словно подыскивая слова.

– Знать, правы были те, кто в свое время категорически возражал против разделения МУРа на отделы с узкой специализацией. Мол, мы отдел убийств, хищениями не занимаемся, и что там произошло с памятником древнерусского искусства – дело не наше, это по другому отделу! А может, образ из музея похищен, из другого храма? Может, это семейная реликвия, которую надо вернуть? Ведь Безлепкину принесли явно ворованную икону!

– Явно, – понуро кивнул пристыженный Малыш.

– Вот я и дал ориентировку Гришану, – продолжал Карлсон. – И знаю теперь, что церковь, в которой находилась эта икона первоначально, в тридцатые годы разрушена, стало быть, возвращать уцелевший образ Илии Пророка некуда. Ты скажешь: а зеленщик, у которого вор Гунявый недавно украл эту икону? А?

– Да ничего я не скажу! – запротестовал Алексей, который слыхом не слыхивал ни о зеленщике, ни о Гунявом.

Басов лишь поморщился, дескать, не перебивай.

– Так вот, насчет зеленщика. Вопрос, конечно, интересный. И я, Леша, отвечу тебе честно – не думаю, что было бы правильным возвращать святую икону наследникам того энкавэдэшника, который разрушал храмы и сжигал святыни. Может быть, я самовольничаю, превышаю служебные полномочия, но идти против Промысла Божия не хочу. Господь «ими же весть путями», то есть неисповедимым образом вернул икону в храм, да еще в какой – в честь всех христиан, замученных безбожной властью! Ладно, брат, иди домой, отдыхай…

Глава тридцать девятая

После ухода Малыша подполковник долго смотрел в окно на огни московских окон. Эх, повезло этому золотарю Безлепкину, опять повезло! Как два года назад, когда Максим уже добился постановления о его аресте – за организацию ограбления собственного магазина, сопряженное с убийством охранника. Тогда антиквара спасли его связи в прокуратуре, и дело закрыли, сдали в архив.

А сегодня сам Басов, без всякого нажима со стороны вышестоящих чинов, вынужден покрывать скупку господином Безлепкиным краденого имущества. Почему? Да очень просто. Ну, раскрутят они это дело с кражей иконы у перекупщика зелени, и что дальше? Образ придется изымать из бутовской церкви, возвращать его внуку энкавэдэшника, разорителя храмов… А что будет Андрею Степановичу? Ну, может, штраф засобачат за нарушение правил торговли антиквариатом. Но посадить-то все равно не посадят. Выкрутится. Другое дело, что наслаждаться жизнью, собственной безнаказанностью Басов Безлепкину не позволит.

И подполковник решительно снял телефонную трубку, набрал номер.

– Андрей Степанович? Это Басов говорит из Московского уголовного розыска.

На другом конце провода судорожно глотнули.

– Как вы себя чувствуете, Андрей Степанович? – вкрадчиво поинтересовался Карлсон. – Говорите, нормально? Ну и слава Богу. А то мне показалось, что я вас несколько расстроил.