Корректировщик - Александр Аннин

Действительность, впрочем, оказалась гораздо безрадостней, чем предполагала Ардашкина. Исчезновение объекта издевательств, эмоциональная пустота – это, оказывается, еще не самое ужасное. Уже через пару дней на квартиру в сталинской башне нагрянули двое милицейских и, проверив документы Ардашкиной, попросили гражданочку «отправляться по месту прописки». Дело в том, что жадная Вера Ильинична не хотела терять довольно хорошую жилплощадь своих стариков, потому и не выписалась от отца и не прописалась у Ардашкина, будучи абсолютно уверенной, что апартаменты в сталинской башне со шпилем никуда от нее не денутся…

Вера Ильинична уселась в кресло и категорически заявила милиционерам, что никуда выезжать из квартиры своего законного мужа не собирается. Похоже, этого-то стражи порядка и ждали. В их глазах сверкнули какие-то нехорошие искорки. Для проформы старший сказал еще раз:

– Гражданочка, убедительно просим вас отправляться по месту прописки. Вы имеете право взять все необходимое, а мы сейчас вместе с вами составим опись взятого вами.

Вера Ильинична гордо молчала, но подсознательно уже чувствовала, что ввязалась куда-то не туда, что надо бы покориться. Она вдруг с ужасом осознала собственную беззащитность! Понятно, что милицейские выполняют волю могущественного Ардашкина. Без его санкции никто не посмел бы тронуть жену академика-чекиста!

– Вы отказываетесь выполнять требования представителей закона? – плотоядно осведомился один из бугаев.

– Да, отказываюсь, – по инерции сказала Ардашкина.

Больше переговоров с ней не вели. Она не успела опомниться, как ей профессиональным движением вывихнули левую руку, и острая, непереносимая боль заполнила собой пространство и время. Потом была машина – вонючий милицейский «уазик», гогот мусоров: «Да это ж Верка с Пушкинской площади, я лет десять назад там в отделении работал, мы ее хором пялили…» «Может, вспомним старое?» «А как же! И ей напомним! А то она забыла, женой академика заделалась, шлюха трипперная…»

К жуткой боли в ключице добавилось массовое половое истязание в отделении милиции. Эта пытка длилась три часа – все время появлялись с дежурства новые милиционеры, и их, даже если они отказывались, чуть не силой заставляли проделать хоть какие-то манипуляции с Ардашкиной – мол, отметиться ты, брат, обязан, тут дело святое…

Утром Вере Ильиничне влепили два административных штрафа: за проживание без прописки и за противодействие органам милиции в выполнении ими служебных обязанностей. Она, не вникая в суть, расписалась в протоколе…

Молоденький сержантик кое-как вправил ей опухшую руку, и Вера Ильинична, качаясь, поплелась на квартиру к Илье Викентьевичу, где и была официально прописана. Благо родительский кров находился совсем рядом.

Раннее утро само собой предполагало присутствие в отчем доме еще двоих похмельных персонажей, отпаивающихся жидким чаем. В глазах Веры Ильиничны поплыл розовый туман ярости:

– А ну все вон отсюда, алкаши вонючие!

– Верка? – слегка удивился отец. – Знакомьтесь, мужики – моя дочь, жена академика, между прочим. Извини, Верунчик, угостить тебя нечем.

– Вот я вас сейчас сама угощу, – вскипела Вера, пытаясь выволочить из-за стола обрюзгшего выпивоху.

– Илья, да что ж это такое? – взывал к хозяину квартиры недоумевающий гость.

Боль в руке дала себя знать, и Вера выпустила мужика. В коридоре сняла телефонную трубку, вызвала милицию.

– Предлагаю всем смываться, сейчас милиция приедет, – заявила она собравшимся.

– Да пусть едут, ты же и штраф платить будешь, – отмахнулся отец. – С нас все равно взять нечего.

Ошибка Веры Ильиничны заключалась в том, что здание, в коем проживал ее отец, располагалось на участке того же отделения милиции, что и сталинская башня со шпилем. Из этого-то самого отделения гражданку Ардашкину и выпроводили с полчаса назад. Поэтому возникшие в квартире Ильи Викентьевича милиционеры реагировали на вызов и так называемую потерпевшую чуть ли не с улюлюканьем:

– Что, Илья, и тебе житья не стало с этой дамочкой? – подмигнул сержант отцу Веры Ардашкиной.

– Вот, из дому гонит, – пожаловался бывший интеллигент.

– Плохо, знать, ты ее воспитывал, – назидательно промолвил сержант, которого Вера запомнила по особо садистским приемам совокупления. – Но, говорят, учить никогда не поздно, не так ли, папаша? Пошли, гражданочка, в отделение. Вы нарушаете общественный порядок.

С тех пор Вера Ильинична превратилась просто в Верку. Она безропотно бегала за бутылкой в ближайший гастроном, готовила нехитрую закуску для гостей отца…

Она даже по-своему полюбила этого бородатого, безобидного человека, знавшего массу историй и повидавшего чуть не всю страну в поездках с геологами, археологами, таежниками…

Она все еще оставалась Ардашкиной, то есть формально – замужней дамой, Анатолий Семенович почему-то не настаивал на разводе. И присылал деньги – аккурат раз в месяц. Об этом заранее знала вся гоп-компания: два бывших журналиста, один художник, один поэт, один писатель и еще – поклонник каких-то древних волхований… Пили весело, за Верочкой изысканно и картинно ухаживали все по очереди. До секса, естественно, не доходило – водочка, понимаешь… Но все искренне радовались общению и по-настоящему дружили. Иногда Вера Ильинична с удивлением ловила себя на мысли, что эти несколько лет жизни с отцом – самое счастливое время в ее судьбе.

На праздники академик Ардашкин присылал цековский продуктовый набор: водка «Посольская», коньяк «Армянский», две девяностограммовых баночки черной икры, две стасорокаграммовых баночки красной, печень трески, балык мясной и рыбный. Финский сервелат, сливочное масло, сыр… Объемистый тюк с этой благодатью приносил специальный посыльный. То-то бывал праздник!

– Славный все-таки у тебя муж, Верунь, – нахваливал яства ее отец. – Ну да ладно, не судьба так не судьба… Одно жаль, кабы Темка-то не умер, жив был бы, ты бы сейчас такие алименты получала – закачаешься! Ну ладно, молчу, молчу… Дело Божье… А ты у меня живи, я тебя люблю, дочка. В обиду не дам никому.

Глава тридцать третья

Так и шли годы. Глубокой осенью 1991-го в дверь позвонили, и двое в штатском велели Вере Ильиничне следовать за ними.

– С вещами? – покорно, без всякой иронии спросила она.

– Зачем? – удивился чекист. – Сейчас в морг поедем на опознание трупа. А потом мы вас обратно привезем.

Приехали в Лефортово, спустились в подвал мрачного, слепого здания. В просторной комнате – с запахом формалина и кафельными стенами – лежал на железном столе голый, сухощавый, весь желтый мертвец с хорошо знакомой шкиперской бородкой. На месте правого виска чернела рваная дырочка.

Влажная пелена застелила глаза Веры Ильиничны… Неужели он все-таки был ей дорог? Странная штука – человеческая душа…

– Вот, распишитесь, – ткнули Вере Ильиничне какую-то бумажку. – Мол, опознаю в предъявленном мне для опознания трупе мужчины моего мужа, Ардашкина Анатолия Семеновича…

– Но я не успела как следует рассмотреть, – вытирая глаза, забормотала Вера Ильинична.

– Подписывайте, подписывайте, – доброжелательно, будто обращаясь к душевнобольной, проворковал ей грузный человек средних лет.

А другой подвел к зарешеченному окну под потолком, вздохнул мечтательно:

– Эх, Вера Ильинична, у природы нет плохой погоды! Жить-то как хорошо, даже в такую слякоть… И каково этому бедолаге, вашему мужу, – он сделал нажим на двух последних словах, – лежать голым на металлическом столе… Представить страшно… Страшно ведь, Вера Ильинична? – его голос превратился во вкрадчивый шепот.

Она посмотрела на своего собеседника и отшатнулась. От его взгляда у нее тут же прекратилась менструация (и более, кстати, уже никогда не возобновлялась). Вера Ильинична шагнула к столу и, с трудом сдерживаясь, чтобы не упасть в обморок, подписала все, что от нее требовалось.

По факту самоубийства академика Ардашкина было возбуждено уголовное дело, но его быстро прикрыли. Тогда многие партийные, военные и чекистские чины пускали себе пули в лоб, прыгали с балконов… К тому же была найдена предсмертная записка Ардашкина, где он объяснял причины своего добровольного ухода из жизни: мол, при новой власти его дело на благо Родины будет обречено на ошельмование и непонимание. В общем, как тот старик-винодел, который покончил с собой после горбачевской вырубки ценных пород виноградников.

Ирония судьбы заключалась для Веры Ильиничны в том, что унаследовать «фатеру» – так Ардашкин шутливо называл хоромы в сталинском доме – она не смогла. Жилье было казенным. Точно так же и квартира в жилом поселке при секретном НИИ Минобороны в Подмосковье. Единственное, чем разрешили пользоваться вдове академика «вплоть до дальнейшего распоряжения» – так это дачей Анатолия Семеновича в «Серебряных ключах». Что же касается вкладов (и, по советским меркам, очень значительных вкладов) академика Ардашкина в сберкассе, то деньги эти были в начале девяносто второго практически аннулированы, а забрать их до роковой гайдаровской реформы Вера Ильинична не могла по закону: требовалось выждать полгода. Такова процедура введения в наследство…