Дети войны. Народная книга памяти - Коллектив авторов

Удивительно, но город был совсем пуст. Я ведь много ходила, но очень редко встречала кого-нибудь. Не было ни патрулей, ни милиции. Совершенно пусто. Два раза я видела убитых лошадей, одну у Лазаревских казарм, а другую – в районе вокзала. У стенки городского холодильника в Южной бухте стоял ошвартованный крейсер «Красный Крым», который иногда из главного калибра обстреливал немцев, а те из дальнобойных орудий отвечали.

Во время второго и третьего штурма немцы забрасывали город зажигательными мелкими бомбами, и папа ночами дежурил на крыше и тушил их. Там стояли ведра с водой и щипцы, которыми он хватал горящую бомбу и окунал в ведро. А уже остывшую выбрасывал. Отец флигель сохранил (он цел до сих пор, и даже наша комната такая же, как была, я недавно туда ходила). А вот хозяева свой дом не смогли уберечь. У них была большая и хорошая библиотека, неплохая мебель. Остались они нищими. Осталась цела и летняя кухня, а сами хозяева перешли жить во флигель, в двухкомнатную квартиру, из которой жильцы в начале войны эвакуировались. Я тех соседей не помню.

И вот настало время третьего штурма Севастополя. Я не помню, как долго мы просидели в «щели». Помню, что очень шумело вокруг, взрывалось где-то близко, земля содрогалась. Всем было страшно. В двери (крышки входа) были щели, на дворе было светло и солнечно. И вдруг все замолкло. Наступила непривычная тишина. Это было 1 июля, часов в 10–11 утра. Моя мама была беременна, она выбежала в туалет, который находился у дальней стены – ограды двора за домом и флигелями. Это деревянная будка, всем пожилым людям знакомая. И она увидела, когда собралась выходить, что в саду два немца с автоматами с аппетитом едят черешню. И она бегом со страху бросилась к нам в «щель». И открыла этим немцам наше убежище. Если бы она не выбежала, то скольких бед мы бы избежали! Но, что было, то было.

Немцы открыли нашу дверцу, направили на нас автоматы, стали кричать: «Вэк, вэк!» Выгнали нас на улицу, где уже стояли несколько наших соседей. Образовали группу и погнали под дулами автоматов за Ушакову балку, туда, где сейчас улица Макарова. По пути присоединялись другие группы. Нас пригнали туда примерно в 11–12 часов. Там было уже два участка, огороженные колючей проволокой. Разделили нас: в один загон – мужчин, в другой – стариков, женщин и детей. Не давали ни есть, ни пить. Насчет туалетов – не помню. Было тепло. Мы ночь просидели на земле. Не помню, была ли там трава или на голой земле сидели. Утром рано мама меня разбудила (я все же спала) и велела перелезть через колючую проволоку, бежать домой. Сказала, где спрятана была мука (немного), как сварить суп-«затирушку» (это побрызгать муку, рассыпанную на доске, и получаются такие катышки из теста). Я должна сварить суп и принести, накормить папу и ее и принести воды. Я перелезла через проволоку с той стороны, где немцы не стояли, и бегом побежала вниз в балку. Немцы кричали, стреляли из автоматов, но, видимо, в воздух. Прибежала я домой. Мы же сутки или двое не выходили из «щели», ничего не видели. В нашу квартиру прямо в стену залетел снаряд. Пробил огромное отверстие, как раз в том месте, где находилась моя кровать. Там же, наверное, разорвался. Но кто-то жил и ночевал у нас в эту ночь. Квартира была освобождена от камней, кровать родителей была аккуратно застелена. Никаких вещей не было. Но кастрюли, чайник и другая посуда на полу валялись. Я разожгла огонь (дров было везде навалом), сварила суп, взяла в ковшик для молока воды, в кастрюльке суп и, не евши сама (да как-то не хотелось, одной было очень страшно), пошла кормить родителей. Сначала накормила через проволоку папу. Немцы делали вид, что этого не видят. Потом накормила маму и с ней поела сама этого так называемого супа. Баланда, но, правда, соленая. Побыла там часа два, все маме рассказала. Она велела мне возвращаться и жить пока одной. А завтра снова сварить и принести. Но на следующий день – это уже 3 июля – рано утром пришла мама и хозяева.

Немцы открыли нашу дверцу, направили на нас автоматы, стали кричать: «Вэк, вэк!» Выгнали нас на улицу, где уже стояли несколько наших соседей. Образовали группу и погнали под дулами автоматов за Ушакову балку, туда, где сейчас улица Макарова.

Немцы отпустили стариков, женщин и детей. Мама быстро сварила какой-то суп и послала меня с водой кормить и поить папу. Я прихожу, а там никого уже нет, нет и проволоки. Вместо этого на этом месте стоит походная кухня, и румыны варят мамалыгу. Дело в том, что вместе с немцами город штурмовали румынские войска – им за это на разграбление дали два дня. Они ходили по домам и все, что им приглянулось, забирали. Мамалыгу варили с абрикосами. Радостно меня встретили, что-то лопотали. Увидели мой суп, вылили его на землю, а мне полную кастрюльку дали этой мамалыги. Хлопали меня по плечу. Я ведь ничего не понимала, но разобрала, что они приглашали приходить к ним.

Возвращаясь домой, я увидела наклеенные на электрических столбax листы. Это был отпечатанный на русском языке приказ № 1 коменданта города Севастополя. Первым пунктом (пишу по памяти) было: «За каждого убитого немца будет убито 100 русских». Пункт № 2: «За каждого убитого русского будет убито 10 татар». Якобы татары хотели всех русских убить, чтобы остались только они сами, – об этом говорили соседи. Оказалось, что в нашем квартале еще остались несколько семей, которые, как и мы, сидели в «щелях» или штольнях. Из штолен уже 2 июля стали возвращаться люди. Что стало с нашими мужчинами, нам никто объяснять не стал. Идти было некуда. Власти как таковой еще не было.

Два или три дня я ходила к румынам за мамалыгой, а когда пришла к ним 5 июля, то никаких румын уже не было – там теперь стояла какая-то немецкая часть. А у меня была пол-литровая банка, я ведь пошла за мамалыгой. Вдруг ко мне подходит (как мне тогда казалось) немолодой полноватый невысокого роста немец. Что-то дружелюбно мне говорит. Что уж я говорила, не помню. Он взял мою баночку и ушел. Приносит мне немецкий котелок (плоский) с супом, а к баночке моей приделал ручку из веревки, и в ней полбанки чечевицы с тушенкой. До этого я никогда не видела и не ела чечевицы. И он тоже пригласил меня приходить. Как его звали, я не помню (хотя он мне говорил). Дня два или три я ходила к нему одна. В эти дни немец мне что-то подолгу рассказывал, показывал довоенную фотографию, где он был с женой и двумя детьми: мальчиком и девочкой. Я не помню, кто из них был старше. Так старший писал ему письма, а тот, кто младше, – присылал посылки.

Возвращаясь домой, я увидела наклеенные на электрических столбax листы. Это был отпечатанный на русском языке приказ № 1 коменданта города Севастополя. Первым пунктом (пишу по памяти) было: