Художники смерти - Андрей Кедрин

Пробуксовывая в глинистых канавах, мы ехали к пункту нашего назначения. По ходу я пытался нарисовать план дальнейших действий — точнее, их последовательность. Вычислить, куда несли последнюю жертву, и проследить маршрут браконьера было задачей «номер раз». Однако что-то подсказывало мне, что беседа со священником не менее важна для нас. Решив, наконец, что Следопытов специально учат доверять интуиции, я притормозил перед въездом в поселок.

— Разделимся ненадолго, хорошо? — Ира отбросила свитер и недоуменно распахнула глаза.

— Что ты придумал? — Охотница была недовольна таким решением. Толи ей просто было скучно одной, толи она чего-то побаивалась.

— Я навещу священника — с ним лучше поговорить одному. А тебя попрошу последить, чтобы никто нам не помешал… и не благословил меня дубиной по затылку. Церквушка тут недалеко — поэтому я дойду пешком. А ты, чуть погодя, оставь машину и двигайся туда же. — План ей не понравился, это было заметно по нахмуренному лицу, но возражать Ира не стала.

Церквушка была новодельной — возведенной во времена тотального уверования, или точнее, снятия запретов на веру. Модное увлечение прошло, через храмы прошли миллионы, остались в них единицы. Чего искали они — забвения, утешения или помощи? Для каждого был и есть свой ответ, мне сейчас безразличный. Калитка распахнулась бесшумно — за петлями здесь следили, под ногами хрустнул гравий дорожки. Здесь, в церковном дворе уже отчетливо слышался особый дух этого места. Храм строили добровольцы — стены хранили их улыбки, надежду и мольбу, их заботу и радость. Наверное, все это и называется «намоленностью» места? В любом случае, здание отличалось от его братьев, слепленных матерящимися бригадами строителей. Вампир это чувствовал, а вот некоторые служители и большинство прихожан — нет.

«Храмы сегодня, слава Богу, как грибы растут», — сказал мне однажды один из таких добровольцев. Этот человек пришел на такую же вот стройку невесть откуда — он так и не рассказал мне, молодому репортеру о предыдущей своей жизни. Для него не существовало прошлого было только одно, божье дело. Он был доволен свои смирением и описывал свою жизнь как высочайшее достижение: «Мы живем почти в роскоши, несмотря на смиренное дело — можно предаваться чревоугодию, ведь хотя и постная пища, но она имеется у нас в избытке». Что же, кому-то миска пшенной каши — достижение, а кто-то может утешиться лишь живой добычей. Но все равно, что-то особое было в таких местах, на стройках, а потом и в зданиях, которые возводились простыми и наивными людьми.

Я вспомнил собратьев, которые пытались охотиться в церквах, видя там лишь скопление народа. Некоторые гибли сразу же, другие, напротив, за две-три вылазки обретали невероятную силу. Секрет их успеха так и остался тайной, а доля неудач была настолько высокой, что корпорация и не решилась на масштабную проверку этих наблюдений, не говоря уже о выработке системного подхода к явлению.

Коричневая тропинка привела меня к дому священника, служившего здесь и выполнявшего непонятное поручение в ином месте. Задержавшись у крыльца, я осторожно и медленно втянул в себя холодный осенний воздух. Капли дождя шлепали по плечам, вода пропитывала волосы, но эти ощущения вдруг сжались и пропали. Забыв о них, я сосредоточился на внутреннем зрении и в дрожащем, как от летнего марева, воздухе, прикрыв глаза, искал следы людей.

Как же похожи на нас опричники — не внешне, но своей манерой держаться. Они были здесь, двое бойцов. Их тяжелые, вдавливающие и попирающие землю эфирные пятна еще витали во дворе. А потом я увидел еще одну, словно сверкающую дорожку. Присутствие незнакомого мне, но невероятного в своей чистоте существа ослепило на мгновение, подобно свежевыпавшему снегу под ярким солнцем. Тепло и нежность, ласка и трогательная забота — все, что только существует в непорочной душе, лежало здесь, под ногами, так небрежно и легко расточаемое в пространство. Постояв еще немного, словно под легкими лучами весеннего солнца, я стряхнул оцепенение и, постучав, толкнул дверь.

Лоскутные половики в сенях, цветы в аккуратных горшочках — все это я отмечал мимоходом, словно обрастая по пути невидимыми колючками. Внутри дома притаились враги, и кто-то невероятный — но это существо не должно остановить меня — иначе опричники победят. Нужно расстегнуть кобуру, осторожно прижать нож так, чтобы он вдруг не выпал из рукава, и преодолеть несколько метров до двери в горницу.

За столом в просторной комнате сидело пять человек. Двое крепких молодых людей в свободных рубахах не нуждались в представлении. Священника я узнал по оставшейся на нем рясе. Моложавая женщина, была попадьей, а вот русоволосая девушка, очевидно, их дочерью. Она вздрогнула, когда я появился в дверях — перехватив взгляд голубых глаз я на мгновение окунулся в прозрачную, светящуюся изнутри чистоту, и тут же вернулся на землю. Священник бросил взгляд на меня, потом на дочь и понял все очень быстро.

— Братия, враг на пороге — бас громыхнул в комнате не хуже взрывпакета, мужчин тут же словно подбросило… а ведь шел поговорить, надеясь, что получится у нас одолеть общего врага. Теперь же противникам нужно всего лишь две-три секунды, чтобы навалиться на плечи. И вижу, как вздымается скатерть, разваливается и тащится осколками по полу упавшая посуда, полукольцом сходятся три мощных тела… и не остановить, не предупредить, что нет им угрозы, затопчут раньше, чем хотя бы слово вырвется.

Шаг назад, правая рука выходит из-за пазухи, а левая взлетает вверх… сжать зубы плотней, чтобы удар не причинил вреда… и лишь в последний момент перехватить нож, так, чтобы не треугольное девятисантиметровое лезвие, а, пусть и стальной, но маленький и закругленный хвостовик рукояти восходящим ударом воткнулся под ребра нападавшего. Нельзя так делать, когда их — трое, а ты — один, нельзя жалеть опричников, но словно отвел кто-то гибель от первого из них. Уходить нужно в сторону, и ноги раньше разума отталкивают прочь. Теперь я в сенях, а трое — еще в комнате. Им не пролезть в двери всем, к тому же один чуть затормозил, задержав остальных, даря мне полсекунды — как раз для того, чтобы, хоть от бедра, но пальнуть в них. Но ствол опускается вниз, хотя выстрел все же раздается, летят лишь щепки от раскореженного порога. И вот все замерли, когда красная точка лазера уперлась в грудь одного из опричников.

— Отец! Остановитесь! — Уже не детский, но тонкий девичий голос оказался сильнее меня и пистолета. Трое опустили руки и чуть успокоились — один опричник, правда, прижал ладонь к пострадавшему боку и не особо ласково зыркнул в мою строну. Я же двинул локтем в бок — как раз, чтобы отвести ствол пистолета-пулемета, с которым в сени влетела моя спутница.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});