Женщина-рыцарь. Самые необычные истории Средневековья - Брезгам Галинакс

нашего! Разве не было в том Божьего знамения? Я не спрашиваю, я утверждаю – да, было!

Произошло же это так. После первого обретения Креста равноапостольной Еленой, матерью императора Константина, Животворящий Крест был поделен на две части, одну из которых греки вывезли в Константинополь, а вторую оставили в Иерусалиме. На месте обретения Креста, на Голгофе, был построен храм, где и хранилась святыня до тех пор, пока город не завоевали нечестивые персы. Дабы надругаться над нашей верой, они вознамерились сжечь Крест вместе с Гробом Господнем, находившемся в том же храме, но греки не дали им этого сделать. Однако затем последовало нашествие сарацин, которые сперва относились к святыням с почтением, помня заветы своего пророка Магомета, но потом некий их правитель разрушил храм Гроба Господня и реликвии уцелели лишь чудом. Впрочем, этот правитель вскоре погиб от рук своих же приближенных, а храм был заново отстроен ещё до нашего прихода в Иерусалим.

Когда мы штурмом взяли Святой город, все наши воины возжелали вознести молитву у Гроба Господня и прикоснуться к Животворящему Кресту, но мы не могли найти Крест, ибо он пропал. Но молитвой, покаянием и постом мы заслужили милость Господа: через нескольких дней к нам явился человек в белых одеждах и указал место, где лежал Животворящий Крест. В том, что это подлинная священная реликвия сомнений не было, так как при обретении Креста в воздухе разнеслось дивное благоухание: помните, я вам говорил о большем значении запахов для определения святости?.. Кроме Креста мы нашли еще четыре гвоздя, которыми был распят Спаситель; точнее говоря, их было найдено пять, но последний имел странный размер и более походил на гвоздь для подковы.

Мы поместили Животворящий Крест на прежнее место в церкви, однако он потерпел существенный ущерб: каждому хотелось отщепить от него хотя бы маленький кусочек, и, несмотря на охрану, многим это удалось, а помимо того, по велению наших князей и графов от Креста были отпилены несколько частей, дабы вывезти их в города, откуда были родом наши предводители.

Робер поднялся с кресла, подошел к маленькому распятию, висевшему на стене, перекрестился и поцеловал его.

– Тело Иисуса на этом распятии изготовлено из куска Животворящего Креста. Дух Спасителя незримо присутствует и в моём скромном жилище.

– Вы шутите, мессир рыцарь? – монах недоверчиво посмотрел на Робера, боясь поверить его словам.

– Такими вещами не шутят, – сухо ответил он.

Тогда монах побледнел, спустился на пол и на коленях пополз к распятию. Шепча молитвы, он поклонился Спасителю до земли, и только затем осмелился встать и прикоснуться губами к его лбу. От волнения у Фредегариуса тряслись руки, и вернувшись в своё кресло, он долго не мог взяться за перо, чтобы продолжать свои записи.

Робер, очень довольный произведённым впечатлением, терпеливо ждал, когда монах окончательно придёт в себя.

– Это самая большая ценность, которую я привёз из Святой земли, – сказал Робер, видя, что Фредегариус понемногу успокаивается. – Деньги, богатства – чепуха, прах и тлен, но частица Креста, на котором Иисус принял муки за всех нас, воистину не имеет цены. Это самая дорогая награда за моё участие в походе.

– Да, мессир, ваше богатство бесценно, – с душевным трепетом подтвердил Фредегариус, и, не вытерпев, поинтересовался: – А кому перейдёт это сокровище после того, как вы… Кому оно достанется после вас?

Роббер лукаво поглядел на монаха:

– Я понимаю ваш вопрос, и мы вернёмся к нему в конце нашего разговора, даю вам слово!.. А пока продолжим. Христианских святынь в Иерусалиме, в сущности, немного. До нашего прихода город в основном был застроен мечетями. Они стоят и на Храмовой горе, где раньше возвышался храм Соломона, дважды разрушенный в древние времена – сперва Навуходоносором, а после римлянами при императоре Тите. Сарацины верят, что именно с этой горы их пророк вознёсся в небо на крылатом коне, и высоко чтят это место.

Наша главная святыня – это, конечно, храм Гроба Господня; за право служить в нем отчаянно борются священники разных течений нашей веры, включая эфиопов и армян. Прежде дело доходило до драки, часто с тяжёлыми последствиями, но потом ключи от храма передали одной честной сарацинской семье, мужчины которой впускают священников для службы строго по часам, в определённом порядке.

– Ключи от храма Гроба Господня находятся у сарацин? – переспросил Фредегариус с изумлением.

– А что бы вы хотели? Продолжения раздоров на Голгофе? – возразил Робер. – Пусть уж лучше сарацины распоряжаются службой, чем христиане станут драться между собой за первоочередное право на неё. Если бы наша вера не была разделена, нам не пришлось бы прибегать к помощи иноверцев.

– Да, еретики и сектанты наносят большой вред нашей церкви. Господи, вразуми их! – сказал Фредегариус.

– Да будет так! – с готовностью поддержал его Робер. – Но страсти человеческие трудно подавить, они захлестывают нас, как волны бушующего моря, и в доказательство я расскажу вам, как сам поддался страсти в святом городе Иерусалиме. На исповеди нельзя умалчивать о своих грехах: буду правдивым до конца. Записывать вам или нет эту историю – решайте, как хотите.

Часть 9

Ангел-спаситель в женском образе. Что сближает мужчину с женщиной. Рассуждения о многоженстве и многомужестве. Разлука как наказание за слабость

– Пока мы были в походе, мы избегали женщин, потому что дали обет целомудрия, прося помощи у Бога в освобождении Святой земли, – продолжил Робер. – Забегая вперёд, скажу, что этот обет был отменён после взятия Иерусалима, а позже снова введён в рыцарских братствах.

Между тем, женщин шло за нами немало: они готовили нам еду, обстирывали нас, чинили одежду и перевязывали наши раны, полученные в боях. Самоотверженность наших спутниц была удивительной: даже прокаженные находили у них участие и уход, а со мной произошел поразительный случай. Я, раненный в сражении, упал на землю и был погребён под грудой неприятельских тел; наверное, мне суждено было умереть, но меня отыскала одна из милосердных сестёр наших и привела в чувство. Я попросил её смазать мою рану чудодейственным бальзамом, подарком доброй феи, моей крёстной, и крепко перевязать холстиной, чтобы остановить кровь. Холщовой ленты у моей спасительницы, однако, не нашлось, поскольку всё было истрачено на других раненых, и тогда она, не задумываясь ни на мгновение, отрезала густые пряди своих длинных волос и перевязала меня ими.

Моего ангела-спасителя звали… ну, скажем – Абелией; она спасла меня, а вскоре бальзам оказал свое действие, и по прошествии непродолжительного времени я вернулся к товарищам, чтобы продолжить поход. Но Абелию