Крапивник - Екатерина Концова

день, когда Эд ушёл. Он… был сам не свой после ссоры. А в тот день… я пришла домой, а он исчез, забрав большинство вещей и оставив записку.

Записку с извинениями, в которой не было даже лёгкого намёка на злость и обиду. С искренней нежностью и заботой.

На глаза заранее навернулись слёзы, но руки не выпускали листок.

«Ты была права, когда говорила, что не стоит ехать на практику. Признаю, я дурак.

Я забрал книги. Доел суп (спасибо, вкусный). Все артефакты отключил. Забрал печенье. Украл у тебя из шкатулки пару ленточек. Не то чтобы они могла потребоваться мне в ближайшее время, но все мои куда-то делись. Они теперь твои, если найдёшь.

И, кстати, присмотрись к Роланду Солена, ты ему небезразлична.

Извини, что так вышло. Люблю тебя.

Эд

Постскриптум: никто и никогда не найдёт ответ на вопрос, зачем представляться в записках, которые больше некому написать (грустный смех)»

На бумагу упала слеза.

Тогда не знала, что думать, не знаю и сейчас. Невнятные извинения «за то, что так вышло», теплота и явное нежелание ранить… Что он в конечном итоге чувствовал?

Если злость и обиду — почему так пишет?

Если нет, почему ушёл?

Я всё-таки задела его. Но чем? Я ведь много глупостей наговорила. Какая именно перешла грань?

В чём была сложность уж если не сказать всё лично, так хоть добавить на листок пару строк объяснений? Я хоть знала бы, за что извиниться при встрече. А встреча уже в этом мае, когда у Луны начнутся экзамены.

Я знаю, что должна извиниться, но нужно ли это ему? Или мне лучше просто замолчать?

Слёзы стыда и бессилия скатывались со щёк, падая на лист.

Внизу раздались голоса — отец вернулся и теперь, наверняка выслушивал от мамы новость о моём появлении. Время неудобных вопросов наступит очень скоро.

Я вытерла лицо, задержала дыхание, досчитала до десяти и, запихнув листы в конверт, швырнула к остальному барахлу, продолжая разбирать коробку.

— Книга.

Вот и она. Конечно, на самом дне.

— Где ж ещё тебе быть?!

…

29. Пацифика.

…

Вернувшись домой, я поглядела на часы. Спать ещё рано, да и не так сильно я устала. Разговор с родителями был весьма спокойным — они просто послушали, сделали какие-то выводы, но меня в них не посвятили. Начинает казаться, что и они, и Оливия, и Освальд с работы — всё смотрят за мной как за подопытной крысой и знают что-то, чего не знаю я.

— Надо написать ответ Луне.

Я подняться на чердак за коробкой, и достала из подвала несколько банок маринованных огурцов. Обернув их тряпочками для сохранности, поставила закатки в коробку и взялась за написание письма для дочери.

— «Здравствуй, Луна

Очень рада за тебя»

Не, не так. Не так чтоб я и рада.

— «…Я не возражаю против твоего решения. Я прекрасно помню Эдмунда и полностью ему доверяю».

Звучит очень… Лучше без части про доверие.

— «и уверена, что он станет хорошим учителем.

Я положила тебе огурчиков на случай, если у вас их нет (насколько я знаю, Эдмунд не особо их любит, и вряд ли делал закатки).

У меня новостей не много — сходила в театр. Была у бабушки с дедушкой. У них тоже всё в порядке.

И на будущее, пожалуйста, пиши чаще»

Я переписала текст с черновика, спрятала письмо в конверт, подписала именем дочери, вложила в коробку к банкам, и наложила заклинание, защищающее от воды. Не хотелось бы, чтобы рассол испортил бумагу, если банка разобьётся.

Взяв книгу по магии, я обернула её в ткань и повторила заклинание.

Что ж… настало время для второго письма. Но сложности возникли ещё при написании приветствия: как обратиться к Эдмунду? Просто по имени или более официально? Наверное, по имени. Всё-таки других знакомых из академии я при встрече так называю. Но не сокращённым: не «Эд», а «Эдмунд».

— «Здравствуй, Эдмунд»

И что дальше? «Рада была узнать, что ты хотя бы не мёртв»? Звучит именно так, как я это ощущаю, но совершенно неправильно.

— «Приятно знать, что ты в порядке.

Надеюсь, ты не против, что я положила Луне немного огурцов. Она их любит, а ты, насколько я помню, нет. (Предположила, что и на зиму не мариновал)»

Так. Звучит… не совсем плохо. Хотя…

Чем больше я думаю, тем меньше мне нравится. Но один раз я уже поговорила не подумав.

— Да нет, нормально, — я снова принялась скрести пером по черновику. — «Спасибо, что взялся учить Луну».

Теперь надо как-то спросить про зарплату. Не будет же он учить её бесплатно. Но как-то неловко вот так в открытую писать про деньги.

— «Я полагаю, наследники Адэра передали тебе деньги на её содержание и оплату труда? Если нет или этой суммы не будет хватать, сообщи».

Всё равно плохо. Но эту тему надо обсудить, раз Луна ничего не написала.

— «И ещё кое-что. Не знаю, нужна ли она тебе, но у меня осталась твоя книга».

Осталось, наверное, самое трудное — прощание и подпись. Вот как закончить письмо, чтоб и с теплотой, и не переборщить?

Я задумчиво уставилась в стену, невольно задумываясь в вине. Но я уже почти закончила, не напиваться же ради последней строчки.

— Жду ответа… жду ответа… «всегда на связи. Пацифика».

Я ещё раз перечитала письмо. Что ж… это не шедевр, но лучше, чем я надеялась.

Забавно, как сильно изменился у меня с годами почерк. Он и сейчас красивый, но уже не та каллиграфия, которой я пользовалась во времена академии.

Я запечатала конверт, подписала, защитила чарами и спрятала в коробке.

На конверте от письма Луны был указан обратный адрес. Я перенесла его на коробку, вписала дочь адресатом и завязала посылку. Завтра отнесу на почту.

Главы 30–32. Луна

…

30. Луна.

…

Я поднялась на верхний этаж башни, где стояли стол и кровать учителя, зная, что увижу одну из трёх вероятных картин: он спокойно спит в своей постели; он работает; он уснул, сидя за столом.

Спит за столом.

Я подошла ближе, чтобы разбудить, но с удивлением обнаружила перед учителем вовсе не расчёты, а пришедшее вчера мамино письмо, книгу и ответ. Что можно было такое писать, чтоб полночи просидеть за столом?

Читать чужую переписку, конечно, не вежливо, но…

Я просмотрела мамино письмо, написанное красивым, но несколько небрежным почерком, с витыми хвостиками у букв. «Приятно знать, что ты в порядке… огурцы… спасибо, что взялся учить