Подвеска Кончиты - Анна Князева

Резанов явился в белом мундире, расшитом золотыми узорами, с орденской лентой, при всех орденах. Когда во время обеда он произнес тост за здоровье испанского короля, гарнизонные пушки дали салют из девяти выстрелов. С «Юноны» ответили таким же салютом.

Торжественный обед завершился. Заиграл оркестр, в котором были гитары, скрипки, гармоники, трубы и мандолины. Мичман Давыдов сразу же подошел к Кончите и, щелкнув каблуками, пригласил на танец. А Резанов, недолго посмотрев на танцующих, вышел в сад, где цвели яблони. Их кроны были такого же цвета, как платье Кончиты…

«Что ж, – думал он, – пришла пора собираться в дальний поход к острову Ситха, в Ново-Архангельск. Надобно до конца выполнить свой долг».

С грустью взирал он на темное калифорнийское небо и луну, которая брела меж звезд так же одиноко, как и он по своей жизни. Со дня смерти жены прошло без малого пять лет… Резанов одернул мундир.

– Что ж, в поход так в поход!

– Вы скоро покинете нас, я это знаю…

Командор обернулся и увидел Кончиту. Она подошла ближе, и он почувствовал, как застучала в висках кровь.

– Знаю, что приехали за провизией, – продолжала Кончита, – знаю ваши страдания, нужду и болезни ваших товарищей. Все знаю. Люблю вас таким, как есть. И буду любить, пока не умру. Даже когда вы покинете наш берег.

Эти простые слова выказали всю глубину ее чувства. Чистый, любящий взор тронул Резанова, и в его душе все перевернулось. Он взял ее руки и, склонив голову, произнес:

– Вы давеча сказали, что часто смотрите с мыса за горизонт, а там – весь божий мир, – он отпустил руки Кончиты, прикоснулся к ее лицу и посмотрел в глаза. – Я предлагаю вам руку и сердце. Поедете ли вы со мной в этот мир?

– Да… – прошептала Кончита.

Предложение Резанова и, более того, согласие дочери сразило ее родителей. Разность религий и предстоящая разлука были для них подобны удару грома. Кончиту увезли в миссию, где патер постарался освободить ее сердце от неразумной любви к командору. Однако решимость Кончиты не ослабевала, и со временем родители смирились. Комендант крепости дон Хосе Дарио Аргуэлло и его жена донья Игнасия согласились на этот брак при условии, что будет получено разрешение римского папы и испанского короля. Резанов же настоял на немедленной помолвке.

Помолвка состоялась в церкви президио. И хотя до разрешения папы это событие должно было оставаться тайной, весть о том, что русский посланник помолвился с дочерью коменданта, быстро разошлась по всему Сан-Франциско и его окрестностям.

На корабль продолжали грузить хлеб, привезенный из монастырей, с плантаций и ранчо. Повсюду слышались скрип колес и мычанье быков, запряженных в арбы. Когда в трюмы русского корабля загрузили пять тысяч пудов, командор велел перестать закупать провизию. Места в трюмах более не осталось.

«Юнона» готовилась к отплытию от берегов Калифорнии.

Для прощания Кончиту и Резанова оставили наедине в галерее президио. О многом они говорили перед разлукой. Командор рассказывал, как пойдет на корабле в Ново-Архангельск и выгрузит хлеб. Потом переплывет океан. Из Охотска отправится в Якутск, оттуда в сибирский город Иркутск, а дальше – через всю Россию в Санкт-Петербург.

– Обещаю, я скоро вернусь за тобой, – говорил он. – Через два года мы повенчаемся в церкви, а потом поплывем на корабле в Санкт-Петербург.

Резанов вытирал ее слезы и спрашивал, улыбаясь:

– Дождешься ли ты меня?

Она отвечала:

– Буду ждать сколько нужно. Прошу тебя, вернись ко мне поскорее. Второй жизни у нас не будет. Я хочу любить тебя в этой.

– Если через два года я не вернусь, – Резанов опустил голову, – значит, меня нет в живых, и ты – свободна.

Кончита сняла с платья подвеску – огромный, желтый, как солнце, бриллиант с лучиками-дорожками из маленьких диамантов. Взяла руку Резанова и вложила подвеску в его ладонь.

– Держи ее при себе. Так я буду с тобой, где бы ты ни находился.

Резанов возразил:

– Я не могу ее взять.

– Подвеска принадлежит только мне. Это подарок бабушки из Кастильи. Когда вернешься, приколешь ее мне на платье.

Девушка приложила руки к груди:

– А теперь прощай и помни, мой дорогой: я буду ждать тебя всю свою жизнь!

Глава 15

Красноярск, наши дни

Разболтанный бездорожьем автобус терпеливо колесил по убогим окраинам, похожим на бетонные лабиринты мертвого города. Его трясло и с трудом разворачивало на поворотах. По одну сторону узкой дороги тянулись нескончаемые бетонные заборы, из-за которых выглядывали обветшалые заводские постройки, по другую – вросшие в землю бараки. Люди скатывались сюда как шарики, выпавшие из игры, и надолго застревали в этих гнилых лунках.

Слабое освещение давало волю кривым теням, то и дело нападавшим на движущийся объект. Казалось, единственными обитателями этого захолустья были страхи, и они держали автобус с немногочисленными пассажирами в заложниках.

Притормозив, автобус с шипением распахнул двери. На остановке никого не было. Спустя мгновение стало ясно, кого ждал водитель. Запыхавшись, в салон заскочили трое парней.

– Спасибо, шеф! – крикнул один из них и обвел взглядом салон. Двое других уселись перед Дайнекой. Рядом с ней, отрезая путь к отступлению, плюхнулся третий.

С виду это были нормальные парни, правда, изрядно поддавшие.

– Знакомиться будем?

– Некогда, ребята, извините, мне выходить, – вытянув шею, Дайнека спросила у интеллигентного пассажира: – Остановка «Бетонный завод» – следующая?

– Да… – его ответ прозвучал как «при чем тут я?».

– Видите, я выхожу.

– Чур, мы с тобой! – воскликнул один из сидевших.

Тот же, кто преграждал дорогу, даже не тронулся с места.

– Пусти… – встревоженно попросила Дайнека.

– Поехали с нами!

– Пусти! – ее голос не обещал ничего хорошего.

– А то – что?

Дайнека вскочила на сиденье и, перепрыгнув через «живую преграду», схватилась за сумку, оставленную в проходе. Но парень встал и придавил сумку ногой.

– Притормози, мы еще не договорили…

Оглядевшись, Дайнека не увидела ни одного лица. Все пассажиры уставились в окна.

– Не трогай ее, Кеча. Тебе за нее дадут больше, чем она весит, – вяло произнес кто-то из парней.

Но Кеча не унимался:

– Я сказал: тебе – c нами!

– Хорошо, – Дайнеке припомнилась наука Ирины: коленом в пах и пинок по голени.

Ноги сработали быстрее, чем она решилась. Кеча скрючился. Автобус резко остановился. Девушка выскочила, и двери сомкнулись перед носом разъяренного преследователя.

Забежав в темную подворотню, Дайнека прижалась к стенке и замерла. Выйти из темноты она решилась не скоро. На обшарпанной стене с трудом разглядела надпись: «2-я Гипсовая, 8» и отправилась в ту сторону, где, по ее предположению, находился номер 20.

Мамин дом был двухэтажным. Четыре квартиры на первом этаже и столько же на втором. Мама жила в первой. Опустив сумку на коврик, Дайнека постучала. Раздались шаркающие шаги, дверь распахнулась. На девушку вопросительно смотрела высокая жилистая старуха.

– Тебе кого?

– Мама… – у Дайнеки пропал голос, и она прохрипела: – Людмила Николаевна Дайнека здесь проживает?

– Проходи, сейчас позову. Людмила! К тебе!

Помогая себе руками, в инвалидной коляске выехала худенькая женщина.

– Вы ко мне?

Старуха включила свет, и Дайнека узнала маму. Она изменилась, лицо как будто высохло, черты заострились. Бигуди на голове были аккуратно обвязаны голубым платком в белый горошек.

– К вам… К тебе… – обессиленно прошептала Дайнека.

– Людмила, доченька, это ты!..

Девушка хотела что-то сказать, но в глазах потемнело, и она потеряла сознание.

Оглядывая комнату, Дайнека заметила, что здесь нет привычных с детства вещей, и от этого сделалось грустно.

Над ней склонилось мамино и еще одно женское лицо, которое показалось знакомым.

– Ты очень бледная, у тебя наверняка низкий гемоглобин, – мать поцеловала ее в лоб.

Дайнека бессознательно вцепилась в мамину руку, опасаясь, что она куда-то исчезнет.

Женщина, стоящая рядом с мамой, сняла белый халат и, свернув, положила его в сумку.

– Мне нужно идти, с вашей девочкой все будет в порядке.

– Кто это? – тихо спросила Дайнека, когда она вышла из комнаты.

– Медсестра.

– А это кто? – указала на фотографию за стеклом книжного шкафа. Сияющая физиономия, которую Дайнека сначала приняла за свою, принадлежала женщине лет тридцати. У нее тоже были темные волосы и короткая стрижка.

– Знакомая, – мать отвела глаза.

– Идите пить чай, – к дивану, на котором лежала Дайнека, подошла старуха-соседка. – Меня Зинаидой Дмитриевной зовут.

– Людмила.

– Знаю небось. Столько уж переговорено. Как с матерью твоей соберемся, только и разговоров что про тебя.

– Может быть, ей полежать?

– Успеет еще належаться – ночь впереди.