Том 13. Салли и другие - Пэлем Вудхауз

��Я пыталась закончить фразу,�� важно, но уже не так холодно, отвечала Аннет, поневоле оттаивая. Было в этом растрепанном человеке что-то очень привлекательное.

��Фразу?

��Да. Музыкальную. Для моего вальса. Я пишу вальс.

На лице его отобразилось настолько непосредственное, почти детское восхищение, что последний остававшийся лед незаметно растаял, и Аннет ясно поняла, что этот возмутитель спокойствия ей положительно нравится.

��Вы пишете музыку?�� потрясенно спросил он.

��Я написала одну-две песенки.

��Наверное, это просто здорово,�� что-то творить� ну, писать музыку.

��Вы ведь тоже творите? Пишете картины. Молодой человек бодро покачал головой.

��Из меня бы вышел неплохой маляр,�� заметил он,�� Мне нужна площадь, обычное полотно меня стесняет.

Казалось, он не был этим огорчен, скорее, находил это забавным.

��Позвольте мне взглянуть. Она подошла к мольберту.

��Я бы вам не советовал,�� предупредил он,�� А вы не боитесь? Не пожалеете? Что ж, если вам этого действительно хочется�

На взгляд искушенного критика картина и впрямь могла показаться грубоватой. На ней был изображен темноглазый мальчик с большой черной кошкой. Статистика утверждает, что в сутках нет такого момента, когда где-нибудь на земном шаре начинающий художник не рисует детей с кошками.

��Я назвал это �Мальчик с кошкой�,�� сказал молодой человек.�� Довольно точно, а? Сразу поймешь, что к чему. Вот это, например,�� он предупредительно указал трубкой на край картины,�� кошка.

Аннет принадлежала к той немалой группе людей, которым нравится или не нравится картина в зависимости от того, что на ней изображено. Детей и кошек она любила. К тому же он так хорошо отозвался о ее музыке.

��Я думаю, она просто замечательная,�� сказала гостья. Лицо молодого человека отразило скорее удивление, чем радость.

��Правда?�� воскликнул он.�� Тогда я умру счастливым!

Конечно, если вы мне позволите спуститься к вам и послушать ваши песни.

��А вы будете стучать в пол!

��Я больше никогда в своей жизни ни разу не стукну ни по единому полу,�� пообещал бывший дикарь.�� И вообще, я ненавижу, когда кто-нибудь стучит по полу. Никогда не понимал таких людей.

В Чэлси дружба зреет быстро. За час с четвертью Аннет узнала, что молодого человека зовут Алан Беверли (за что она, скорей, пожалела его), что у него есть небольшие деньги, так что он не зависит от работы, и очень этому рад. С самого начала их беседы он ей все больше нравился. Он оказался совсем не похожим на художника-неудачника. В отличие от Реджинальда Селлерса, который жил в том же доме и иногда заходил к ней выпить кофе и выплеснуть эмоции, он не приписывал свои неудачи непроходимой тупости и подлости публики. Она настолько привыкла к высказываниям Селлерса о филистерах и горьком уделе гения, что была нимало удивлена, услышав в ответ на свою сочувственную реплику, что, если речь идет о нем, Алане, публика проявляет здравый смысл. Если бы он отчаянно хотел завоевать ее уважение, он не смог бы придумать лучшей фразы. Она терпеливо выслушивала обиженных гениев, поощряя их на дальнейшие рассказы, но ей очень хотелось запустить в них чем-нибудь тяжелым. Аннет не сочувствовала нытикам. Она была бойцом, и ей не нравилось, когда опускают руки под ударами судьбы. Нередко, возвращаясь с очередного обхода издателей, она была готова разрыдаться в подушку, но на публике гордость велела ей быть веселой и приветливой.