Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

тот день, у фонтана, думал, что в последний раз тебя вижу… опустился до того, что ленту у тебя украл… вот, — в руке у него оказалась белая лента, помятая и поблекшая.

Смутилась:

— Если бы ты попросил, я бы отдала… — сама я тогда ровно ничего не заметила.

Он криво, бледно улыбнулся:

— Зная, что я буду осквернять твой подарок слезами и слизью? — посмотрел почти зло и с силой продолжил: — Никогда не любил, за все годы ни разу, и думал, что высокое чувство подавляет желания плоти.

Помолчал, усмехнулся:

— Про Тингола с Мелиан, образец высокой любви, пели, что они-де три года друг на друга насмотреться не могли, и только. Исходя из своих ощущений, думаю — врали.

Посмотрел внимательно — и вдруг как-то потух и спрятал ленту на груди:

— Она пахла тобой, и я вдыхал запах, представляя, что ты со мной, и что сама… не потому, что я прикосновениями заставил тебя опьянеть от желания, как вчера, — он говорил сбивчиво, уже не пытаясь подтолкнуть к ложу, — думал, что смогу так, что желание, опаляющее меня изнутри, позволит и дальше… но нет, не могу, — он обессиленно отодвинулся и бесцветно закончил: — Позволь, я провожу тебя в гнездо. Его восстановили, и ты сможешь отдохнуть. Ты устала, опечалена…

Очень впечатлённая сменой настроений князя, осторожненько спросила:

— Ты прогоняешь меня?

Он всё так же, похоже, раздираем был какими-то внутренними противоречиями. Хотел что-то сказать, смолчал, потом снова вдохнул и снова смолчал. Наконец кратко ответил:

— Нет, — и нехотя признался: — Чувствую себя, как мальчишка с первой женщиной.

Стало любопытно, насколько он помнит первую женщину да как это было, но я бы, конечно, ни в каких обстоятельствах не посмела спросить. Не говоря уж о здесь и сейчас. Постаралась скрыть улыбку:

— То есть можно остаться?

— Если ты останешься, я… не… не могу быть уверенным в своей сдержанности, и не хочу чтобы тебе… — князь-то действительно мялся, как юноша.

Сделала шаг к ложу. Он так и остался стоять, где стоял. Притянула к себе за руку:

— Что ты представлял себе? Как это было? — и довольно ловко расстегнула верхнюю застёжку на его кафтане.

Заглянула в полные паники глаза и расстегнула вторую. Под потерянное бормотание, что я-де ничего не должна и свободна, пошли третья-четвёртая-седьмая. Стянула с него кафтан и присела на травку, подтягивая эльфа поближе. Мелькнула мысль, уж не притворяется ли он для моего удовольствия — потому что ситуация странным образом заводила, но нет, не похоже: глазищи совершенно дикие и дышит через раз. И это тот же Ланэйр, что на песчаном бережочке встал на руки и ноги раздвинул эдак с однозначностью! Что ж, тогда я не могла насладиться предлагаемым, а сейчас вроде как не особо и предлагают, но стоит здорово и теперь, когда кафтан снят… Хотелось цинично поинтересоваться, всегда ли он закладывает налево и не сильно ли ему жмут штаны, но вместо этого молча провела пальцами там, где жало. Снизу вверх, ощупывая и чувствуя, как накатывает опьянение. Он, похоже, был гораздо пьянее меня (вспомнила некстати про сидр, три бокала), и как-то мгновенно перескочил с уговоров не делать, чего не хочется, на шипение сквозь стиснутые зубы:

— Да, это было так… ты сама трогала… хотела этого так же, как я. Я ласкал свою голую грудь твоей лентой и представлял, как ты ощупываешь меня так, как будто давно хотела, не стесняясь ничего — и мне хватало этого, чтобы…

Нельзя сказать, чтобы я не стеснялась совсем, тяжело было, привыкнув к его целомудрию и своему воздержанию, осознать, что можно всё, но я осторожно трогала сквозь тонкую мягкую ткань, водила пальцем и прижимала ладонью, заставляя стонать и всхлипывать — он же просто стоял и терпел, ничего не предпринимая.

Гортанно застонал, задышал тяжелее, когда потянула его на травку — но лёг и беззащитно замер.

Решительно скинула платье и начала целовать возлюбленного в губы, лаская его нёбо языком и удивляясь, что он даже не обнимает меня. Оторвалась, бросила взгляд — набухшие жилами напряжённые руки вцеплялись в травяной покров, эльфа крупно трясло.

Хотелось поласкать ещё, но не было терпения, и я взялась за завязки его штанов. Ланэйр не делал никаких попыток помочь — просто смотрел, неровно вдыхая. Похоже, он не мог закрыть рот, и сведённая побледневшая челюсть окаменела, глаза повлажнели — по-моему, он был близок к слезам — и действительно, сначала просто неверяще смотрел, а потом откинулся, опустив ресницы, и из-под них показались слёзы.

Смущённо подумала, что надо было его раздеть, а сейчас вряд ли получится, он каменный просто и не очень-то в себе, и тут же перестала об этом думать, позволив себе делать, что хочется.

Ласкала его, где и как хотела, прижималась — он терпел, как муку, только судорожно вдыхал да плакал. Сильно крикнул, когда начала осторожно опускаться сверху — даже испугалась, не больно ли ему, но спрашивать ничего не стала — не похоже, что он мог сейчас говорить.

Помнила, что прошлой ночью он делал какие-то невообразимые вещи, не испугавшие только потому, что я была под воздействием его умения опьянять — но сейчас он не порывался делать ничего необычного, просто принимал, и я окончательно расслабилась.

Ланэйр был очень молчалив и очень нежен, и я хорошо поняла разницу, про которую он говорил — кроме тела, начала отзываться и душа, и я шептала своему молчаливому любовнику всякую чушь — что люблю его, что согрелась, как никогда и ни с кем, что всегда хочу быть с ним.

Ночь пролетела незаметно, и, вставая и бросив взгляд в серую утреннюю муть за окном, поняла, что идёт затяжной дождик. Обрадовалась — уж наверняка в дождь не надо никуда идти и к нам никто не придёт.

Утренняя совместная ванна в чёрном прудике обернулась мокрыми объятиями, и тело Ланэйра в прохладной воде было до странности горячим — я боялась, что он заболел, но князь мой шептал на ушко, что нет, просто между нами устанавливается правильный обмен энергиями, но пока не установился — в прошлую ночь он много взял у меня, в эту много отдал, но всё идёт, как надо, мы просто становимся близки, и что наши ночи для меня будут всё лучше — и заставил кончить просто от этого шёпота и от объятий. Кажется, к нему возвращалось самообладание, всегда меня удивлявшее.

И да, мы действительно становились близки, и это воспринималось очень естественным и… и счастливым. Я почему-то