Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

чувствовала его почти как часть себя — и так же ощущала и серую влажную хмарь за окном, и шелестящие под дождём мэллорны, и весь Лориэн.

117. Август — астры, август — звезды

Сверчки верещали в траве. Они пели грустную и долгую песню конца лета.

«Лето прошло, лето прошло, — пели они, — лето уже угасает.»

Сверчки считали своим долгом известить всех, что лето не вечно.

Элвин Брукс Уайт, Паутина Шарлотты

Август — астры,

Август — звезды,

Август — грозди

Винограда и рябины

Ржавой — август!

Полновесным, благосклонным

Яблоком своим имперским,

Как дитя, играешь, август.

Как ладонью, гладишь сердце

Именем своим имперским:

Август! — Сердце!

Месяц поздних поцелуев,

Поздних роз и молний поздних!

Ливней звездных —

Август! — Месяц

Ливней звездных!

М. Цветаева

День я благополучно проспала под шум дождя, ночь… ночь была занята.

Но на следующее утро, проснувшись от еле слышного поскрипывания стилоса, обеспокоилась, что письмо ушло, а Ганконер в ответ помалкивает. Задумалась, насколько глупо было хоть что-то требовать от него. И о том, что соловушка мой — ещё и Владыка Тьмы. Оно, конечно, считается, что хлебушек в этом мире я, и все за мной бегают, но для меня-то хлебушек — мой сын! Как тут быть?

Думала, лёжа на травке в чём мать родила и слушая, как стилос порхает по бумаге: князь мой ловил свет раннего утра. Открыла глаза и он тут же почувствовал, обернулся, сияя океанскими своими очами, и мне в очередной раз стало неудобно, что простая человечка наслаждается обществом такого прекрасного павлина, а ему пламя очи застит.

И ведь как встал, как повернулся! М-да, в «Повести о блистательном принце Гэндзи» оный принц был невозможно хорош собой, и все встреченные сородичи тут же с благородной печалью думали, что нельзя с такой красотой долго прожить на белом свете. Слишком красив. Не жилец.

Ассоциация не нравилась совершенно, но утешила я себя, что ослепительный этот павлин семь тыщ годков как-то просуществовал со своей ослепительностью и не помер.

С затаённым вздохом подумалось, что я-то сейчас навстречу встану, скрипя, кряхтя и немножко разваливаясь — относительно эльфийского совершенства. Но нет: он как будто поделился им со мной. Тело было лёгким и радостным, каждое движение отдавалось блаженной истомой.

Скрыла и усмешку, подумав, что да, богине любви любовники на пользу идут. Всё-таки немного скованно буркнула:

— Продолжай, пожалуйста. Я не мешаю, — и он понимающе отвернулся, а я целеустремлённо порысила в поганый лофтовый недосортир и мыться.

Вернувшись, надела принесённое брауни платье и присела рядом с Ланэйром. Рабочий стол некоторое время назад сам вырос, слегка изогнувшись, — и я на выросшей загогулине разложилась и писала в досужное время про свои путешествия туда-обратно.

Придвинула бумагу, помялась, думая, как начать письмо Ганконеру, и принялась с отвращением извиняться. Безо всякой искренности, зато с расстройством. От огорчения сломала стилос, и, не думая, цапнула первый попавшийся из тех, которыми Ланэйр работал.

И его тут же сломала, только хрупнуло. Осознав, расстроилась ещё больше — вот, я своими грубыми руками без спросу хватаю бесценный, может быть, инструмент, и калечу его! Надо было одеться, поесть, не хвататься за письмо сразу — но что там, в Рамалоки⁈ Начала извиняться перед Ланэйром — а он смотрел с сочувствием и ни в чём не винил, и брауни уже выворачивались справа и слева, один с пучком стилосов, другой с двумя кубками.

Слов не было, просто молча взяла предложенный кубок. Судя по запаху — медовуха, но необычного красного цвета. Хотела выпить и не донесла до рта — то ли руки тряслись, то ли день не задался с самого начала. Опрокинула на себя, и по белому платью начали расползаться красные пятна. Сцепив зубы, горестно выдохнула, не зная, что со всем этим делать.

Открыла глаза — Ланэйр, чуть улыбаясь, плеснул из кубка себе на грудь, на плечи, и мы стали как два близнеца Тындалэ и Пэкалэ — сказочные молдавские персонажи с руками из одного места.

— Блодьювидд, напиши эллет Силакуи Галанодель или эру Гаэлориэну. Они тебе не пишут потому, что не осмеливаются, а на запрос ответят охотно. Тебя же ребёнок интересует, а не полукровка, которому повезло стать его отцом? — мяконький совет выбил из ступора, причём первая часть фразы полностью затмила сомнительное окончание.

Точно. Раньше я через зеркало ребёнка часто видела и списываться нужды не было, но что ж мешает сделать это сейчас? Уж названая бабка и педагог осведомлены должны быть, что и как!

Мешали по-прежнему трясущиеся руки, и Ланэйр сам написал, отправил — и мы, как два аристократа, тяпнув с утра пораньше снова принесённой брауни медовухи (красной она была от бузины и дивно щипала язык), снова отправились мыться.

Первое письмо упало бы в воду, если бы Ланэйр его не подхватил. Всё-таки есть в эльфийской прекрасной почте свои неудобства.

Тут же, не вылезая из воды, дрожащими руками развернула и углубилась. Эру Гаэлориэн кратко и содержательно отписывал, что всё у моего кровинушки хорошо: здоров, растёт, успехи в боевых искусствах имеются. Вот особенно интересен яд, которым кровинушка плеваться начал. В кого плюётся и какие последствия — про это уже скромно умалчивалось. Понадеялась, что просто так, в шмелей и цветочки.

От сердца отлегло.

Неодетость моя не давала покоя великолепному князю, и лицо у него было такое, что… Я смолчала и позволила ему всё, чего тот хотел, и не заикнулась про еду, одевание и тому подобное.

После третьего за утро мытья, не дожидаясь милостей от природы, быстренько натянула княжескую длинную рубаху и изрекла, что время завтракать. Не сказать, чтобы это было не так — время шло к полудню.

Во время завтрака квакнулось сверху второе письмо. Я было отложила его из вежливости, но Ланэйр только рукой махнул:

— Прекрасная, читай сейчас. Тебе же не терпится, а я не хочу стеснять — и ушёл к письменному столу, на уровень выше.

Начав читать, поняла, почему это письмо пришло позже: госпожа Галанодель старательно и с огоньком выложила на бумагу, кроме информации о Ллионтуиле, ещё и кучу сплетен разной степени свежести и скабрезности. Умилилась. Я позабыла почти, как прекрасная эльфийка любит такие вещи, и с удовольствием прочитала и про скандал со вторым мужем герцогини Конгсей (поперхнулась оладьей, поняв, что им стал эру Гаэлориэн), и про пакости владычного историографа Хьярмелмехтара, становящегося при дворе всё более заметной фигурой; что плевался Ллионтуил как раз в историографа, метко попал в глаз, и глаз пострадавшему госпожа Галанодель обратно