Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

тут он слегка смутился, — это традиционное восхваление пары, идущей в храм, чтобы… гм… продолжить на алтаре.

Опьянение прошло моментально. Стояла, судорожно соображая, что делать. Ланэйр обнял крепче, шепнул:

— Ну что ты, богиня… мы не пойдём, я потом им объясню. Ты свободна, — и попросил с отчаянием: — Ну поцелуй ещё. Я всё понимаю, у тебя полгода не было мужчины, голова теряется мгновенно… И ты желаешь меня, — тут он снова потрогал шею сзади, и это было откровением.

Всё я тут поняла: и что Силакуи в виду имела, когда говорила, что старый эльф способен извратить любое, самое невинное прикосновение, придавая ему иной смысл; и что Ланэйр в любой момент мог вызвать волну совершенно мною неконтролируемого желания, подобную цунами. И сдерживался. Я же не могла сдержаться. Молнией мелькнула мысль, ранее не приходившая в голову — о том, что ведь душка Трандуил очень договороспособен, и мне достаточно даже не сказать, а просто громко подумать, что, в случае, если он убьёт Ланэйра, то я откажусь уезжать из Лориэна и видеть Трандуила, и тот согласится на прекрасный, сияющий очевидностью вариант: не трогать Ланэйра и спокойно уехать в Эрин Ласгален с довольной мной. Поразилась, как раньше до этого не додумалась… и ужаснулась себе, понимая, что, даже если бы и не додумалась, то всё равно сейчас сделала бы, что сделаю.

Ланэйр сдержан и не показывает, но для него, так ценящего и честь, и почести, тяжело будет пережить это унижение. Хватит. Протянула руку и медленно ощупала ухо — маленькую, почти отсутствующую мочку, завитки, острый замерший кончик.

Герцог мой превратился в соляной столп и я успела провести пальцами по окаменевшей скуле, по золотистой напряжённой шее и сама прижаться губами к его губам.

Потом роли поменялись, и я тряпичной куклой была подхвачена на руки. Он постоял ещё немного на возвышении, и я ушам не верила — не думала, что сдержанные высокородные могут реветь, как стадион. С неба посыпались лепестки, белые, но розовеющие от закатного солнца.

Ланэйр шёл между кострами сквозь всё усиливающуюся цветочную метель, и нас ещё закидывали цветами так, что, если бы мы остались на месте, то уже были бы погребены под ними. Это действовало почти гипнотически; восторг толпы чувствовался кожей и потрясал — и ещё больше потрясло мгновенно упавшее глубокое молчание, когда мы оказались за цветочной завесой, скрывающей вход в храм. То есть, буквально — душистые цветочные кисти мазнули по лицу и плечам, Ланэйр поставил меня на ноги — и всё стихло, как будто цветы отсекли звук. По мне, так реакция была чрезмерной, а то, как всё разом прекратилось, добавило… хм… жути.

Скосилась на Ланэйра — тихий, торжественный. Нет, не жутко ему. Сжал руку:

— Постоим тут, пока последний луч не уйдёт… — и, слегка смущённо, — хочу побыть в этой минуте.

Усмехнулась про себя: «И дорог нам лишь ожиданья миг» — а сама за отсрочку благодарна была. Да, я хотела его, но, когда голова кружиться переставала, начинала трястись за будущее да смущаться ожидавшейся близостью.

Ланэйр помолчал, глядя сквозь цветочную завесу на догорающий закат и расходящиеся парочки, и повернулся ко мне:

— Блодьювидд, ты сама захотела этого, я давал выбор… — посмотрел внимательно в глаза, как будто сомневаясь, и продолжил: — Ты не понимаешь себя, не видишь со стороны… эта хрупкость, этот свет, этот огонь, сводящие с ума… Богиня любви чудовище, опасное взглядом, жестом, всем, что есть в нём… жизнь в наивысшем своём проявлении, выводящая на предел — и смерть, неотделимая от неё, близкая… Я вижу то, что происходит сейчас, величайшим поединком в своей жизни. Никогда не был так счастлив. Не смел надеяться, но таил надежду, ждал, мечтал об этом — и сияющая действительность отличается от моей бедной мечты, как цветущий мэллорн от сухой ветви. И я чувствую, богиня, твоё весёлое равнодушие к исходу этого поединка. Не испытывай вины, ты ни в чём не виновата, а я счастлив сегодня, как никогда не был.

Мда. Чудовище, величайший поединок, моё весёлое равнодушие. Концепция стройна и придраться не к чему. Причём, возможно, он меня лучше меня самой понимает, но я вот равнодушия, о котором он говорит, не чувствую вовсе. Он ведь не ждёт возражений, просто донести что-то хочет. Поняла плохо, кроме того, что два раза про счастье сказал, но вид сделала, будто понимаю — и уловила его усмешку. Но более он ничего не говорил, и мы молча стояли и смотрели, как гаснет последний луч.

Стало совсем темно, но тут же в храме начал разгораться непонятно откуда берущийся свет. Оглянулась — белая лестница вела ввысь и заканчивалась небольшой площадкой с таким же белым каменным алтарём. Гроздья цветов свешивались над ним, как альковные занавеси, и тяжёлый, напоминающий жасмин запах стекал вниз волнами, чуть ли не сбивая с ног.

Ланэйр тоже повернулся и подал руку:

— Пойдём? — и мы вместе начали подыматься по лестнице.

Алтарь оказался чистым, не заросшим никакими мхами, и слегка светился. Да, в Лориэне храм поторжественней будет.

Оторвалась от созерцания алтаря и увидела, что Ланэйр уже голый и что его эрекцией можно, наверное, стены прошибать. И что он действительно совершенен до последнего предела: член был розовым, как внутренность морской раковины, и таким же гладким.

— Богиня, ты можешь делать со мной всё, что хочешь, — он ощутимо пьянел и шёпот был лихорадочным, — мне всё будет в радость. Если тебе нравится делать больно…

Так удивилась, что оторвалась от очарованного разглядывания:

— Нет, с чего вдруг?

Он как будто слегка смутился:

— Я видел спину Орофериона…

Я смутилась не слегка и не знала, что сказать — и не сказала ничего. Ланэйр слегка потемнел лицом, но более ничего не спросил, а я была рада, что не спрашивает.

Казалось почему-то, что всё будет постепенным: медленное раздевание, поцелуи, игры с ушками — но Ланэйр неуловимым стремительным движением оказался стоящим на алтаре. Снизу вид открылся такой, что я молча смотрела, не сразу заметив протянутую руку. Заметила, подала свою и тут же была втянута наверх и технично, за секунду освобождена от одежды и обуви.

Смущённо подумала, что неужто он и в любовном поединке так же агрессивен, как на поле боя, и была готова подчиниться, вспомнив, что на алтаре, по их поверьям, первой удовольствие получить должна женщина, и что, наверное, ему тяжело терпеть, но тут он стал нежным, начал целовать, гладить и я сиропом растеклась и очнулась только когда стояла на четвереньках, а Ланэйр