Касьянов год - Николай Свечин

— Я догадался, — подхватил надворный советник. — На максимальный срок сдали? Ох, зря.

— Не сообразил, — развел руками Лев Моисеевич. — Никогда у меня прежде не было домов для сдачи внаем. Я и подумал, что все просто. А вот не просто оказалось.

Это был новый бич домовладельцев. Впервые проблема обрисовалась в Петербурге, а потом пошла по всем крупным городам. Максимальный срок сдачи недвижимости в аренду по закону — двенадцать лет. И многие собственники так и поступали. Вручали свое имущество управляющим, а некоторые даже старшим дворникам. Те быстро поняли свой профит. Арендная плата оговорена на двенадцать лет вперед. А цены, по которым сдаются квартиры, вдруг стали расти и расти. Разницу дворник кладет себе в карман, выкручивает руки жильцам, раз в полгода повышает плату. Не хочешь — иди вон, других найдем. А тот, кто построил дом, вложил в него свои деньги, получает малый доход, который не меняется все двенадцать лет. Сделать ничего нельзя: договор аренды заключен в соответствии с законом.

— Когда вы поняли, что вас обворовывают?

— Через шесть месяцев, когда узнал случайно, что плату управляющий повысил сразу втрое. Ай, нехороший он человек! Мне давал с квартиры двести рублей, а себе брал пятьсот пятьдесят. Мой дом, я его строил, затратил капитал, ночей не спал, переживал, отказывал себе во всем. А теперь Мовша Ивантер забирает доход. Палец о палец не ударив и ни копейки не вложив. Как так? И ничего нельзя изменить, я сам подписал договор. На двенадцать лет! Ай, старый дурак…

— Что вы предприняли?

— Сначала говорил с Мовшей, взывал к его совести. Но он только смеялся. Я нанял адвоката, хотя очень не люблю людей этой профессии. Тот выманил у меня много денег лишь за то, чтобы объявить, что судиться бесполезно. И тут я случайно рассказал о своей беде Якову Ильичу. В той же кофейне, к слову. Пожаловался на Мовшу Ивантера. Арешников предложил: я тебе помогу с этим прощелыгой, но ты за это станешь брать мой кирпич. При равной цене с другими. Почему бы нет? Качество отличное, завод близко. Знаете, сейчас большую часть кирпича делают не в Киеве. В шестидесяти верстах вниз по течению есть местечко Триполье. А еще ниже Ржищев. Вот между ними сейчас много заводов. Там правый высокий берег — из синих глин. Очень хорошие глины! И кирпич везут оттуда. Арешникову каким-то образом удается выпекать свой кирпич не хуже ржищевского. Не понимаю как, но не хуже.

— И что с Ивантером? Помог вам лаврский арендатор?

— Помог. Загадка, что он сказал прощелыге, какие слова нашел. Я, видимо, таких слов не знаю. Но Мовша добровольно расторг договор аренды и ушел из моего дома. Теперь сдачей квартир в нем я занимаюсь сам. И шишки мои, и пряники, вот.

— Где мне найти Арешникова?

— В два часа у Семадени, а в обычное время в заводе.

— В Зверинце?

— Нет, там только контора. Сам завод стоит на правом берегу Лыбеди, ниже завода Бернера.

Сыщик простился с подрядчиком и вышел на улицу. Он впервые оказался на Подоле, хотелось пройтись и поглядеть на это особенное место. Но при нем были бумаги, особо не разгуляешься. Алексей Николаевич дошел по Набережно-Крещатикской до памятника Магдебургскому праву. Вверх по круче копошились мастеровые, строили фуникулер. От суеты на пристанях у Лыкова зарябило в глазах. Он вернулся к станции железной дороги и на трамвае поднялся наверх. Один тарифный участок стоит в Киеве четыре копейки, до Фундуклеевской с питерца взяли восемь.

Он поднялся в номер, бросил там бумаги и спустился в буфет перекусить. Голова надворного советника была занята: он обдумывал услышанное. Арендатор кирпичного завода убедил управляющего дома расторгнуть выгодный для него договор аренды. Это как? Пришли с завода суровые мужики, перемазанные синей глиной, и предложили съехать? И управляющий не вызвал полицию, а действительно съехал? Тому лишь одно объяснение — что с таким арендатором лучше не шутить.

Лыков уже слышал о подобном случае. Не один Прозумент стал жертвой ловкачей. В Петербурге на Третьей Рождественской улице построили новый дом. Хозяин его, отставной таможенный чиновник, решил, что вот оно, счастье. Но возиться с жильцами ему тоже не хотелось, и он нанял управляющего. На восемь лет вперед. А тот резко взвинтил цены и всю выручку спокойно клал себе в карман, в полном соответствии с арендным договором. Хозяин спохватился, но поделать ничего не мог, пока участковый пристав не посоветовал ему обратиться к некоему Пашке Арнауту. Тот вызвал дельца на разговор и показал ему нож. И не просто показал, а еще и чиркнул по шее. Делец побежал в участок и вышел оттуда ни с чем. Сунулся в градоначальство, но там пристав уже поработал, и результат был тот же. Полицейские решили проучить наглеца и отказали ему в защите. Управляющий подумал-подумал да и сбежал по-хорошему…

Но там был известный маз, главарь шайки налетчиков. Иногда, до поры до времени, полиция таких терпит. Нужен волк в лесу, иначе зайцы совсем распояшутся. А здесь арендатор завода, принадлежащего самой Лавре. Не монах, но все равно где-то возле Бога ходит.

Решив расспросить о странном арендаторе здешних сыщиков, Алексей Николаевич отправился на Большую Житомирскую. Пора было снимать с Созонта Безшкурного первый допрос.

В сыскной части Лыкова ожидала неприятная новость: Асланов уже допросил арестованного. Конечно, имел полное право, поскольку вчера два сыщика не обговорили между собой этот момент. Однако этика обязывала надзирателя дождаться питерца. Брали вместе, и потрошить надо сообща. Но, видать, в Киеве так не принято.

Спиридон Федорович сделал дело и уже куда-то убежал. Лыкову пришлось спускаться на второй этаж и самому брать «ивана» для повторной беседы. Он предъявил помощнику пристава Старокиевского участка свой открытый лист за подписью Сипягина. Тот обязывал всех чинов МВД оказывать надворному советнику Лыкову полное содействие. Увидев подпись самого министра, чиновник изменился в лице и не знал, как ублажить столичного гостя.

Когда уголовного привели, тот не скрыл удивления:

— Ваше высокоблагородие, нешто я такая большая птица? Серому барину[24] все рассказал. Теперь еще и вы. Об чем говорить будем?

— Как ты Папа-Афонасопуло убивал.

— Ни папы у меня нет, ни мамы. И говорить мне, стало быть, нечего, — попытался отшутиться грантовщик.

— Но паспорт у тебя же нашли.

— Не знаю, откудова он взялся. Может, кто принес? Или борзые сами бирку[25] подбросили, чтобы на Созонта чужой грех повесить?

Лыков слышал такие разговоры сотни раз. Кто из опытных арестантов сразу признается? Но тут было что-то особенное. Безшкурный попался с поличным, обыск дал на него много материала. Каторги уж никак не миновать. А он спокоен, балагурит, подмигивает. В чем дело? Дважды за свою службу сыщик сталкивался с подобным поведением. Оба раза подследственные купили в тюрьме заговоры от суда. Это глупое суеверие особенно распространено среди воров. Даже бывалые «красные»[26] верят в подобную ерунду. Приобрел бумажку с абракадаброй и считает, что теперь кум королю. Но Безшкурный еще не был в тюрьме! Его сразу изолировали от других, посадив в одиночку съезжего дома.

— Ты что, Созонт, заговор от суда купил? — как бы невзначай поинтересовался Лыков.

— Не, чепуха это, для дураков.

— А чего тогда смеешься?

— Да есть причина, — загадочно ответил «иван».

— Поделись.

— А вы сами догадайтесь.

— Не знаю, честное слово. Может, Асланов тебе облегчение посулил?

— Ха! Кто же верит вашим посулам?

— Ну хоть намекни.

— Намекаю: год-то какой…

— Какой? — удивился сыщик. — Високосный. Все жалуются, что тяжелый. В Касьянов год худой приплод — слышал?

— Он не просто високосный. От сотворения мира семь тысяч четыреста восьмой. А от рождества Христова тысяча девятисотый. Первый год нового века! В такой что ни сделай, все с рук сойдет. Старинная примета, воровская. Раз в сто лет сбывается, — самодовольно пояснил арестант.

Лыков с трудом скрыл радость. На эту удочку «ивана» можно ловить. Сыщик, конечно, тоже знал такую примету. Но следующий век начнется лишь в будущем году. Малограмотный бандит спутал конец столетия с началом и решил, что останется без наказания.

— Ах вот ты о чем… Ну, у меня для тебя, Созонт, грустная новость. Поторопился ты маленько. Девятнадцатый век еще не закончился. А новый, двадцатый начнется первого января тысяча девятьсот первого года.

— Нашли убогого, — развязно заявил бандит. — Уж не знаете, как еще запутать человека. А вот хрен с репой! Созонта Безшкурного на хромой козе не объедешь. Сейчас у нас двадцатый век, любой малец подтвердит.

— Ага, на мальца ссылаешься. Давай проверим.

Алексей Николаевич кликнул дежурного и приказал принести два коробка спичек[27]. Новых, непочатых. Арестант сразу набычился: