Безликий - Мирон Варламов

выпавшая на его пути к линии горизонта. Он не останавливался. Иван упрямо шел дальше, пробиваясь сквозь густую растительность и лесные дебри. Никогда ранее он не замечал в своем характере непреклонной веры во что-то ему непонятное, но то, что было реальнее, чем все то, что он видел и о чем думал в течение двадцати одного года, которые он прожил в селении А.. То непреклонное и стойкое чувство, зародившееся в считанные часы после изгнания, поддерживало его и не позволяло Ивану предаться отчаянию и унынию.

Лес, сквозь который мужественно пробирался Иван по наитию нетерпеливого сердца, отличался от леса, расположенного на окраине селения А.. Родной лес обладал таким же схожими признаками, как и само селение: в нем не было ничего, что могло бы озадачить и обеспокоить, все в нем было стройно и выверено с болезненной аккуратностью: каждое дерево, каждый куст, каждая травинка создавала образ правильной симметрии линий, углов, пересечений, параллелей и перпендикуляров. Если и было понятие красоты в селении А., то оно неразрывно связывалось с правильной геометрией, что определяло относительную полезность леса (в селении А. если и могли созерцать, то созерцать чему-то правильному). Совершенно другое увидел Иван в новом лесу: хаос, неразборчивость, беспорядок формы, – неправильность, которая смогла взволновать его и восхитить. Не страх испытал Иван от новой картины миры, а вдохновение; вдохновение в новых образах, в ассмитерии, в несовершенстве. Он упрямо, не останавливаясь, пробирался через лес, словно от кого-то убегал, и каждую секунду он схватывал новое, неправильное, лишенное правды – правды правильности и рациональности. Иван видел гниющие деревья, сухие ветки, желтую траву, начинавшую выступать из-под тонкого слоя тающего снега, и не мог поверить, что никто не использует этот материал для собственных нужд; он видел птиц, беспорядочно летавших и щебечущих трели в небе, мельком замечал неопрятных и пугливых животных, скрывавшихся и прятавшихся от него в глубине тернистого леса. Он восхищался всем новым, что для него открыло « тот ужасный и лживый мир». На секунду он возрадовался своему изгнанию, но только лишь на секунду, за которой дисциплина сознания вернула его к упрямому следованию к познанию единственной линии горизонта, соединявшая небо и землю.

Иван не чувствовал ни голода, ни усталости: крепкое тело, природное здоровье и одухотворенность новым несли его все дальше и дальше. Спустя несколько часов он достиг окраины леса, и перед его взором предстало очертания не горизонта, который искренне надеялся увидеть Иван, а очертания переплетенных (беспорядочно) огромных строений, высоких домов, громоздких фабрик, заводов, дымящихся труб – он увидел блеклые контуры дорог, создававшие ломаные линии, и маленькие перемещающиеся точки – людей. Разочарование; впервые в своей жизни Иван испытал это чувство; он знал это слово и примерно догадывался, что оно обозначает, но в тот момент ему удалось его познать. Вместо единственной линии горизонта и ожидания восхищения от увиденного окончания земли и неба, ему предстало увидеть серость и блеклость какого-то неопределенного для него места жительства людей. Разочарование захватило Ивана; оно будто задало ему вопрос: «А зачем тебе это все? Чего ты хочешь? Зачем тебе линия горизонта? А что будет потом?». Долго стоял Иван в неподвижности. Он больше не смотрел на место обитания людей; его взгляд был прикован к сереющему небу, словно в нем он искал ответ на эти вопросы, но ничего ответить не смог. Иван подумал о том, что в селении А. он без труда нашел бы нужные ответы: достаточно было задать кому-нибудь вопрос (и неважно кому, ведь авторитет произнесенной правды не оспаривается); но с сегодняшнего дня он стал сомневающимся, и ответ ему предстояло найти самому.

Начинало смеркаться. Вдалеке загорались огни. Похолодало. Иван хотел бы найти в своей голове ответы, но он не мог качественно и логично мыслить – мыслить так, как его учили в селении А., то есть, избегая противоречий и ошибок несоответствий. Он хватался за одну мысль, но тут же перескакивал на другую, а потом на третью, и в итоге терял первоначальную нить своих размышлений; одна его мысль противоречила другой, но не исключала ее, а, казалось, дополняла, но не позволяла сделать общего вывода. Спустя некоторое время Иван уже не думал; он сидел на невысокой возвышенности, которой оканчивался лес, обхватив голову руками. Накатила усталость; чувство голода нещадно терзало плоть. Он привык принимать пищу в определенное время с самого раннего детства, и теперь, когда первоначальная одухотворенность, радость и жажда открытий оставили его, тело требовало еды и воды. Он почувствовал сожаление, что покинул свое родное селение А., и готов был познать новое чувство – чувство глубокого раскаяния перед собой, перед праведным Эрастом Арнольдовичем, перед тем, что отрекся от правды и что позволил себе искуситься сомнению, но чей-то голос окликнул его. В сумерках он различил человеческий силуэт, который поднимался к нему на возвышенность. Иван резко поднялся на ноги и обрадовался: как он мог не подумать о том, что существуют и другие люди, которые могут помочь ему в крове, пищи, в писках ответов на вопросы: «Зачем? Почему? И что теперь делать?». И, вот, к нему приближался человек: «…новый человек, человек такой же, как и лес, такой же, как и все то, что я видел за сегодняшний день. Он такой же, как и линия горизонта, которую нужно познать».

– Здравствуйте! – Оживленно крикнул Иван.

– Привет, привет. – Протараторил мужской голос в явной спешке.

К Ивану подошел невысокого роста мужчина; он тяжело дышал и кашлял.

– Вы сильно кашляете. Вам следовало бы заботиться о своем здоровье. И одеты вы не по погоде, да и одежда на вас очень странная.

Мужчина подошел еще ближе к Ивану, и теперь он мог разглядеть черты его раскрасневшегося лица: большой нос, угреватые щеки, маленькие, прищуренные глаза, в белках которых виднелись красные прожилки, свисающие щеки и большой подбородок. Мужчина был среднего возраста, но явно выглядел намного старше своих лет. Иван искренне удивился уродству мужчины, и хотел было сказать ему об этом, но его остановил взгляд, которым тот смотрел на него. Взгляд источал доброту и беспечность, чего Иван никогда не замечал во взглядах жителей селения А., которые всегда были внимательны и дотошны до мелочей.

– Кашляю я, сынок, потому что жизнь измучила. Курю как паровоз уже двадцатый год. Нервы ни к черту. Кстати, у тебя не будет покурить, а то я пачку в машине оставил? – Спросил мужчина.

– Покурить? – Удивился Иван. – Я не курю ведь это же вредно. Там, откуда я пришел курят только те, кто знают, что