Безликий - Мирон Варламов

собой человека сомневающегося; в его памяти воскресли события того сложного и долгого процесса, который оставил неизгладимый отпечаток на всех жителях селения А.. Тот человек был не только сомневающимся, но он был и проповедником своего сомнения, он был бунтарем и был агитатором – человеком, как он говорил: «…который прозрел, чтобы увидеть правду о правде…». Тот сомневающийся желал одного: он желал свое озарение донести до каждого человека. Эрасту Арнольдовичу понадобилось немало усилий и средств, чтобы ускорить судебный процесс и в наикротчайшие сроки вынести вывод, в соответствии с которым, сомневающийся был изгнан из селения А.. Изгнание считалось высшей мерой наказания, поскольку ходили разные ужасные истории, которые рьяно поддерживали местные моралисты и учителя нравственности, о том, что за территорией селения царит абсолютная ложь. Подобные страшилки начинают рассказывать с раннего детства, и каждый житель больше всего боялся изгнания – изгнания в то место, где обитает ложь. Неизведанное и непонятное было намного страшнее ментальных пыток и умственных заключений, к которым прибегали в селении А. как к мере наказаний; неизведанное, которое находилось за пределами селения А., было страшнее всех существующих мер, которыми пользовался судья для восстановления справедливости. После окончания того трудного процесса над сомневающимся, Эрасту Арнольдовичу пришлось приложить немало усилий, чтобы искоренить крохотные початки сомнений – почти невидимые и неосознанные, которые появлялись у жителей, которые слышали речи оскопляющие единственную правду. И, вот, спустя долгие годы к нему в кабинет входит человек, который признал себя сомневающимся. Судья, увидев его, подумал, что Иван начнет кричать о своем озарении, будет всеми способами пытаться донести до людей свое открытие, но ничего из этого тот не предпринимал: он лишь неуверенно и сконфуженно стоял в дверях.

– У меня есть предложение. – Сказал Иван, наблюдая за беспокойством судьи.

– Какое? Какое предложение? Тебя судить нужно. Но как тебя судить… Ох, – вздохнул он, – ведь все узнают о том, что появился новый сомневающийся. Ты внесешь раздор и разлад в общество; мне вновь придется принимать усилия, и усилия в высшей степени трудоемкие, чтобы восстановить равновесие в умах людей!

– Я сам уйду. Не нужно суда. Я уйду, а вы, Эраст Арнольдович, скажите, что я утонул или потерялся.

– Как я это скажу? Как ты смеешь мне такое предлагать?! Ведь это будет противоречить единственной правде! Кому как не тебе знать, что это невозможно!

– Почему невозможно? Взвесьте сами: на одной чаще весов – благополучие и спокойствие общества, на другой – ваша единственная правда. Я проснулся сегодня и услышал в голове голос, который сказал: «Ложь может нести благо, если ложь спасет человеческие души». Сказав жителям, что я умер, вы скажите ложь, но она будет нести пользу для всех людей. Если скажите правду, что я сомневающийся, то люди начнут ворошить прожитое, вспоминать прошлого сомневающегося, начнут рассказывать в тайне и осмотрительности друг другу те истории… помните те истории, в которых говорится о том, что за пределами селения А. не так уж и ужасно, как вы нам всем ведаете, и, что, более того, там намного лучше? Взвесьте здраво, Эраст Арнольдович…

– Молчать! – Крикнул судья, перебив Ивана в негодовании. – Твои речи оскорбительны! За них тебя можно отправить под суд сейчас же!

– Я сомневающийся. Мне уже все равно. Я буду изгнан, и сейчас я забочусь о том, что будет с селением после моего публичного изгнания.

– Нет. Нарушить правду я не в силах. – Сказал судья. – Придется тебя судить. И что потом будет… начнется новая волна сомнений… Зачем ты сомневаешься?! Правда – она и есть просто правда, кому как не тебе это знать? Пусть другие люди спорят из-за нее, кричат друг на друга, обличают друг друга, но они не сомневаются и не задают вопросов: они действуют. Иван, я знаю тебя с малолетства: ты всегда был смиренным, послушным и правдивым в высшей степени. Твое молчание для многих казалось малодушием и, скорее, пороком, чем положительным свойством характера, но я знаю, что твое молчание было милостыней, которую ты каждый раз подавал тем, кто в ней не нуждался. Ты мог молчать о своей правде, тем и отличался ото всех. А теперь… теперь, ты начнешь говорить, и что же ты начнешь говорить! Неужели правду говорили предки, что тот, кто долго молчит, молчит для того, чтобы в один день начать говорить и говорить так, чтобы его услышали те, кто раньше не слышал его громкого молчания. Что с тобой случилось?!

– Есть еще одно предложение. – Сказал Иван, оставив без внимания эмоциональный выпад судьи.

– Какое?!

– Я совершу побег. Я сам уйду. Прямо сейчас. Вы скажите всем жителям, что я сбежал, а о причине умолчите. Чтобы не было никаких лишних разговоров, мыслей и расспросов – увеличьте количество рабочих часов и ужесточите нравственные учения: всего две недели, проведенные в высоком темпе, и обо мне забудут. Эраст Арнольдович, вы – судья и в вашем распоряжении находится высшая правда, и, если это так, то ваша правда в том, чтобы сохранить равновесие и ясность умов жителей.

Судья с тревогой посмотрел Ивану в глаза, но в последующую секунду он будто что-то для себя решил.

– Уходи. Прямо сейчас. Но не забывай, что, покинув нас, ты не лишишься своей главной обязанности – обязанности говорить правду. Там, куда ты идешь, правда не в большой цене; о правде в тех краях принято говорить, как о ценности, но лишь как о ценности лицемерия и соблюдения тошнотворной формальности. Там, куда ты отправишься, это называется хорошим тоном. И ты, оказавшись среди тех людей, не сможешь лгать, потому что правда течет в твоей крови. Тебя ждут большие испытания.

– Не сомневаюсь в искренности ваших слов. – Сказал Иван. – Но мне не страшно. Мне было беспокойно и тревожно с самого утра – после прозрения – но теперь, поговорив с вами, я спокоен, и спокоен я потому, что есть весомая причина, по которой мне необходимо уйти из селения. Если предположить, что в наших краях не было бы наказания сомневающегося в виде его изгнания, то я бы ушел сам.

– Какая причина? Почему бы ты ушел? Твой тон ужасен! Когда кто-то говорил у нас в сословном наклонении!

– Эраст Арнольдович, вам, правда, нужно знать причину? Она вам не понравится.

– Говори сейчас же!

– Причина в том, что мне нужно знать. То, что я почувствовал сегодня утром – это необъяснимо; мне нужно знать обо всем; мне необходимо знать, в чем нас всех обманывают в этом селении и что было правдой, а что было ложью.

Лицо судьи