Безликий - Мирон Варламов

лет заключения в колонии строгого режима. Для всех я был моральным уродом, даже мой адвокат, которого мне по закону предоставило государство отнесся к моему случаю с презрением и не сделал ничего, чтобы уменьшить срок. Впрочем, я на этом и не настаивал.

В конце судебного разбирательства мне предоставили слово. Я встал перед людьми, в лицах которых я видел осуждение, ненависть и злобу ко мне, и, не надеясь на их понимание, сказал: «Любовь – это не термин. Невозможно такое чувство, как любовь насильственно подогнать под какое-либо понятие. У всех вас любовь, после того, что случилось с Эви – это идти до конца… сражаться до последнего… переносить все тяготы жизни вместе… это долг перед любимым быть с ним вне зависимости от обстоятельств… Но, вы забываете, что любовь настолько многогранна, что все ваши представления о ней всего лишь крупинка, всего лишь малая часть от той любви, которую я чувствую…». Мне не дали договорить, потому что поднялся шум, и последовала волна оскорблений в мой адрес… Мама Эви тогда крикнула мне через весь зал суда: «Если для тебя это любовь, то ты настоящий подонок». Судья, с трудом успокоив присутствующих, спешно объявил приговор, и меня вывели из зала суда.

Александр замолчал. Он говорил спокойно, но ощущал внутреннее волнение, которое растекалось по всему телу и оседало где-то в области груди. Ему снова пришлось воссоздать в память ужасные моменты тех дней, в которых страдала его бедная Эви. Впрочем, не проходило ни дня, чтобы он мысленно не возвращался в ту больничную палату, наполненную болью и страданием, в ту холодную зиму, которая сопровождала его по этапу к месту заключения, и в тот момент, когда он ввел укол смерти и освободил Эвелину от жизни, которую она не должна была проживать.

– Олег, вы можете ничего мне не говорить. – Сказал Александр, заметив, что его попутчик ощущает неловкость и не может в огромном количестве слов, вертящихся у него на языке, подобрать те, которые были бы уместны в сложившейся ситуации.

– Нет. Ответил он резко. – У меня есть один вопрос… – Олег помолчал и продолжил. – Если бы сейчас вас с вашим нынешним мировосприятием вернуть в прошлое и поместить в такую же ситуацию, которая произошла с Эвелиной, вы бы поступили также? Вы бы убили ее снова?

– Во-первых, это было не убийство. – Холодно начал Александр. – С точки зрения закона – да, убийство, но с точки зрения морали и человечности – это было избавление и освобождение. И да – я бы поступил также.

– И вас совершенно не волнует закон?! Вас бы снова посадили в тюрьму, и вы бы вновь потеряли столько самых лучших лет своей жизни! – Воскликнул Олег.

– Разве это главное? Любовь намного выше того, что происходит на земле. Целью наказания в соответствии с законом является обретение справедливости, нахождение равновесия и баланса на чаше весов правосудия. В итоге, что дали мне эти семь лет? Ничего. Наказание не сделало меня лучше для того общества, в котором я живу, потому что я бы снова поступил также, если бы мне только предоставили выбор. Наша любовь стоила этого.

– Я все-таки не понимаю, почему вы сделали это?! Она бы все равно умерла: итог был бы один. Разница заключалась лишь во времени. И было неразумно совершать убийство, заведомо зная, что оно повлечет за собой тюремное заключение. Ваши лучшие годы прошли в заточении! – Сказал Олег.

– Именно, все дело было во времени. Вы даже себе представить не можете насколько Эви любила жизнь. Она была как луч солнца, как наступившая весна после длительных холодов. Ее жизнь была наполнена постоянным движением и познанием нового, Эви не могла остановиться, она была неудержима и от этого получала истинное наслаждение. Казалось, ее любви могло хватить на весь наш необъятный мир. А потом ее жизнь в один день превратилась в постоянное ощущение боли, страдания и заточения в палате больницы. Я знаю, что такой жизни она ни за что не захотела бы, и, если бы у нее была возможность, то на моем бы месте она сделала то же самое. Это звучит очень цинично и самоуверенно, но я знал Эви как никто другой. Она была смелым и отважным человеком. Она хотела получать от жизни счастье и радость. Ничего другого для нее не существовало. – Ответил спокойно Александр и после паузы добавил. – Я не думал о последствиях, я думал только о том, как бы помочь моей бедной Эви.

– По-вашему это смело? По-вашему то, что вы сделали это смело?! – Громко крикнул Олег, от чего его лицо покраснело.

– Да. Это смелый поступок.

– Ни капли он не смелый. Это поступок труса, поступок… – Олег на секунду замялся, подбирая нужное слово.

– …подонка. – Помог ему Александр, улыбаясь.

– Да, именно! Для вас это был самый легкий путь. Вы просто устали от лишних хлопот и боялись тех трудностей, которые вам предстояло преодолеть!

– Нет, вы меня не понимаете, но спорить с вами я не буду. – Спокойно проговорил Александр. – Но скажу, что жить счастливой и радостной жизнью – это не трусость, трусость – ничего не делать, чтобы обрести счастье и избавиться от той жизни, которая преподносит только боль и страдание.

Олег ничего не смог ответить, но было заметно, что ему хотелось что-то сказать, доказать свою правду, но он лишь раздраженно встал и вышел из купе. Александр равнодушно пожал плечами, вытянул ноги на кровати, накрылся одеялом и тут же провалился в глубокий сон. На следующее утро он сошел с поезда со своей небольшой сумкой во время трехминутной остановки в глухой деревне, покошенные и низкие дома которой смутно виднелись на горизонте.

«Здесь мне и место» – подумал он.

Цена правды

1

Главной чертой характера Ивана – до определенного момента – была простота; его внешний вид с ног до головы сообщал всякому, кто встречался с ним на пути, о тихой доброте, которая в особенности проявлялась в больших и печальных голубых глаз. Скромный образ Ивана составляли широкие, черные брюки, на которых когда-то были проглажены стрелки, бежевая матерчатая фуфайка, мешком висевшая на его добротных плечах, похожая на крестьянский кафтан и старые, поношенные ботинки с тупыми носами. Впрочем его простота была необычайна. Иван не догадывался, насколько его простота может показаться непростой и даже, более того, в высшей степени «…странной…» как думали о нем непонимающие его люди, если на его простоту взглянет человек другого рода, то есть человек, которого Иван ранее никогда