Брюнетка в клетку - Галина Куликова

— Почему именно тридцать лет назад? — удивилась Лариса.

— Потому что Анечка Ружина сбежала из дома в семидесятом году.

— Ого! Это что-то новенькое. Сбежала из дома? А где был ее дом?

— Здесь, — топнул ногой Жидков. Вышло очень пафосно, и он тотчас спохватился:

— То есть я хотел сказать, что она жила в семье Миколиных. Дочь каких-то давних друзей, погибших в авиакатастрофе.

— Вижу, это у вас семейная традиция — совершать добрые поступки, — желчно заметила Лариса, не в силах простить Жидкову равнодушия по отношению к маленькому Ивану.

Жидков взглянул на нее настороженно и продолжил:

— Девчонка, как я слышал, была тихоней. Но в тихом омуте, как говорится, водится черт знает что. В семидесятом году ей исполнилось восемнадцать лет. Ровно через месяц после совершеннолетия она вышла замуж и скрылась в неизвестном направлении. Никто до сих пор так и не знает, что с ней случилось потом.

— Как это? А твой дядя Макар разве не пытался ее искать?

— По-моему, особо не пытался. Нет, он, конечно, наводил справки, разговаривал с ее подругами. Тут-то и выяснилось, что девчонка влюбилась без памяти в какого-то не то геолога, не то шахтера. Так что искать ее было делом тухлым. Это сейчас можно нанять частных детективов и все такое, а тогда… Розыск по Советскому Союзу был под силу только правоохранительным органам. Но с какой стати милиции заниматься поисками — девица совершеннолетняя, могла делать, что хотела.

— А твой дядя Макар пользовался каким-нибудь влиянием? — заинтересовалась Лариса. — Что он мог? Чем он вообще занимался?

Лариса уселась на какой-то ящик. Жидков хотел было присесть на сундук, но в последний момент одумался и отскочил от него. Остановился напротив Ларисы и заложил руки за спину.

— Ты разве не знаешь? — удивился он. — Макар был художником.

— Известным?

— Ну да! Кто у нас в семидесятом году был известным? Хотя… Государство выделило ему комнату в старом доме на Садовом кольце, чтобы он творил без затруднений.

— За какие же это заслуги? — удивилась Лариса. — Получить мастерскую в семидесятом году в центре города…

— Надо спросить у маман, — встрепенулся Жидков и, вскинув к глазам руку с часами, чертыхнулся:

— Через пять минут обед. Надо быть за столом! Давай, пойдем скорее. А после обеда поговорим с маман и все узнаем. Она-то не станет зажимать информацию. Наоборот! Маман обожает сплетничать.

Столовая произвела на Ларису примерно такое же впечатление, какое замок великана произвел на Кота в сапогах. Она была огромной, с высокими окнами, выходящими в нарядный сад. В центре стоял большой стол, заставленный приборами. За столом сидели обитатели дома и тихо переговаривались. Никакого тебе гвалта, все достойно и благородно. Даже дети, включая пятилетнего Ваню, чинно орудовали ножом и вилкой.

— Приятного аппетита, — пролепетала Лариса, когда все уставились на нее и Жидкова.

— Вы чуть не опоздали, — проскрипела Фаина.

Одета она была все в то же платье, к которому, однако, приколола круглую брошь, усыпанную мелкими фиолетовыми камушками. Фиолетовый цвет оказался ей не к лицу, но Фаину это никоим образом не трогало. Брошь нужна была не для того, чтобы украшать, она служила поддержанию традиций. «К обеду у нас все переодеваются». Звучит так изысканно!

— А что у вас с рукой? — обеспокоилась Маргарита. — Что случилось, Ларочка?

— Я стукнулась о…

— Обо что?!

Лариса метнула короткий взгляд в ту сторону, где сидел Уманский, а Жидков весело сообщил вместо нее:

— О нашего нового дизайнера!

Никто ничего не понял, поэтому комментариев не последовало. Однако Лариса заметила, как Уманский поджал губы.

— Садитесь сюда, — предложила Маргарита и указала на свободные места.

Лариса села, развернула салфетку и положила себе на колени. Потом подняла голову и прямо напротив себя увидела двух незнакомых людей — молодого человека и девушку. Молодой человек улыбнулся и помахал рукой:

— Привет! Я — Михаил. Но в этом доме все зовут меня Мишаней. Вы тоже можете звать, если хотите.

— Здрасте, — кивнула Лариса, чувствовавшая себя дура дурой в чужой семье, члены которой считали ее будущей родственницей.

Одному Жидкову все было до лампочки. По крайней мере так казалось на первый взгляд. Лариса никак не могла его раскусить. То ли он и в самом деле парень с легким характером, который попал в переделку из-за своей любвеобильности, то ли он коварен и умен, а его душевное расположение к Ларисе — всего лишь роль, и в первый же удобный момент он обведет ее вокруг пальца.

— А это, — Мишаня приобнял свою соседку, — девушка моей мечты. Ее зовут Симона.

Лариса невольно улыбнулась, Симона — в ответ. У нее оказалась такая широкая, сияющая улыбка, что впору было зажмуриться. Крупные, один к одному, зубы, так тесно стояли во рту, что казались ненастоящими. Темные прямые волосы чуть-чуть не доходили до плеч, а челка была длинной, как у пони, — она целиком закрывала лоб и заканчивалась прямо над ресницами.

— Здрасте, — сказала Лариса и ей тоже.

Они с этой Симоной, можно сказать, товарки. Еще неизвестно, как у них с Мишаней сладится и надолго ли девочка задержится в этом доме. На вид ей лет двадцать, но Лариса допускала, что Симона старше, чем кажется издали.

— И тебе тоже привет, — с ухмылкой обратился Мишаня к Жидкову. — Давно не виделись.

— И слава богу, — холодаю ответил тот.

— Ну ладно, ладно: отринем старые обиды, вгрыземся в новые мечты!

Мишаня оказался довольно упитанным молодым человеком. Однако лицо у него было чертовски симпатичным. Кроме того, он красиво двигался и весь так и лучился обаянием. Лариса решила, что Жидков враждует с ним именно потому, что тайно ревнует к его внешности.

— Ба! Вот и вы! — раздался за их спинами радостный женский голос.

— Зоя! — воскликнул в ответ Жидков.

Лариса обернулась и увидела пожилую женщину, похожую на исполнительницу русских народных песен. Она была невысокая, пышненькая, в длинном платье с узором по подолу и с румяным треугольным лицом.

— Антошенька приехал! А вот я вам сейчас супчику налью…

— У меня аллергия на грибы, — сказал откуда-то издали Шубин.

Лариса узнала его голос и напряженные интонации. Она вздрогнула и повернула голову. Шубин сидел между дизайнером Уманским и гувернанткой Капитолиной и испуганно смотрел на Зою.

— Не грибного, не грибного, — запричитала она. — Щец налью с капусткой.

— Извините, — пробормотала Лариса. — Леонид такой чувствительный… Кроме того, у него внезапно развилась аллергия…

— Если его аллергия будет прогрессировать, — ледяным тоном сообщил Жидков, — обедать придется у себя в комнате.

— Что это вам всем какие идеи странные в голову приходят? — расстроилась Зоя, попутно улыбнувшись Ларисе. — Вон и Альберт тоже в кабинете папашином заперся и ни в какую спускаться не хочет.

— Чудит фазер, — двинул бровью Мишаня. — Уверяет, что там он в безопасности. Как будто бы ему кто угрожал!

Жидков с Ларисой исподтишка переглянулись. А может быть, и правда? Может быть, угрожали? В той самой записке! И теперь Альберт панически чего-то боится. Или кого-то. Выходит, он знает, какая опасность его подстерегает.

— Ну… Там, где он прячется, бояться нечего, — заявила Фаина, отправляя в рот крохотный кусок хлеба, который она отрезала ножом. — Кабинет Макара похож на сейф.

— Абсолютно безопасных мест не бывает, — пожала плечами Анжелика. — Кстати, Антон! И ты, Лариса! Вы ведь еще не познакомились с Вольдемаром. Вольдемар, познакомься, это мой двоюродный брат и его невеста.

Вольдемар, которого Жидков уже показал Ларисе из окна, слегка привстал и немедленно плюхнулся на свое место, сделав глазки щелочками в знак приветствия. Он и в самом деле был похож на растолстевшего Магомаева, а держался важно, как вывезенный на дачу кот среди местных кошек.

— Да уж, — пробормотал Жидков. — Насчет безопасности ты права. Какая безопасность? Вокруг полно проходимцев. Обокрали же дядю, несмотря на все меры предосторожности. И ворота запирали, и собаки тут бегали, похожие на крокодилов, и что же? Коллекцию Макара стырили за милую душу.

— Не целиком, — возразил Мишаня жизнерадостно. — Фазеровы картины оставили все до одной, не польстились. Только мастеров увели да статуэтки прихватили сомнительной ценности.

— Несколько папиных картин тоже украли, — возразила Анжелика между двумя ложками щей. — Не портреты, а те, морские, с лодками.

— Не разобрались, наверное, сразу, — предположила Фаина. — Думали — вдруг Айвазовский.

— Удивительно, как папа терпел твое вечное недовольство, — хмыкнула Анжелика. — Картины его тебе не нравились!

— А ты откуда знаешь — терпел или не терпел? Ты здесь бываешь раз в год, а то и реже.

— Ладно вам собачиться, — беззлобно перебил их Мишаня. — Не пугайте мою Симону. Она не любит скандалов, она существо нежное.