Притворись влюбленной - Бэт Риклз

на плечах, которые скорее служат украшением, но ничего не поддерживают. Подготовка Джессики – целое событие, поскольку фотограф должен запечатлеть знаковые моменты, но Джессика с истерическим смешком вспоминает, что забыла сходить в туалет. Мы делаем остановку возле уборной, а потом снова приводим ее платье в порядок.

Нам приходится спускаться группами. Джессике нужны двое, чтобы зайти с ней в кабинку лифта и помочь с платьем и вуалью: убедиться, что ткань не застряла в дверях и не слишком перепачкалась. У фотографа куча оборудования, а Надин… глубоко беременна. Мы стоим и решаем, как нам спуститься на этих лифтах, миленьких и компактных, но чертовски непрактичных лифтах, – словно решаем задачку, как перевезти волка, козу и капусту через реку.

Наконец все мы оказываемся внизу и пробираемся на задний двор отеля.

Окна зала, где будет проходить церемония, выходят в сад, поэтому мы можем (вернее, просто обязаны) вусмерть нафотографироваться на каменных ступенях непарадного входа, прежде чем войти в зал.

Я начинаю понимать, почему Джессика так серьезно отнеслась к предсвадебной подготовке. Это настоящая спецоперация.

Мы только идем к месту съемки, а я уже морщусь: туфли натерли мне ноги, и я вспоминаю, что даже не пыталась их разносить, а пластыри, которые я бросила в чемодан… остались в чемодане, и поэтому сейчас от них мало проку. Если мне повезет, я смогу забрать их в лучшем случае перед ужином.

Папа уже нас ждет, и я слежу за тем, как на его лице сменяются эмоции: когда он видит Джессику в подвенечном платье, то сначала поджимает губы и смаргивает слезы, стоически пытаясь не заплакать, – а потом широко улыбается, не в силах скрыть радость.

На это приятно смотреть. Родной отец Джессики и Надин где-то тут… но, что называется, пропал с радаров – как это делал последние лет пятнадцать. Сейчас сестры выросли и общаются с ним немного чаще, и его пригласили на торжество (на свадьбе Надин он тоже побывал), но вести их к алтарю обе сестры просили именно моего отца. Я давно привыкла думать о нем как о «нашем» отце – а как же иначе, он же действительно «наш» отец, но… Ну да ладно, мне приятно осознавать, как этот момент важен для него и Джесс.

Папа крепко ее обнимает, она смеется и просит не заставлять ее плакать.

Он так ею гордится.

Я искренне считаю, что это прекрасный момент, но что-то меня беспокоит.

У меня даже нет возможности поздороваться с папой – фотограф сгоняет нас в кучку так быстро и ловко, что это и впечатляет, и пугает одновременно.

Мы позируем для фото, и мои мысли куда-то уносятся.

Наверное, я должна думать о Джессике – о том, какой это важный для нее день и как нам повезло с погодой, поскольку будет не слишком жарко… Но вместо этого я гадаю: а как там Гарри? Наша уловка еще в силе? Или он жалеет о том, что во все это ввязался? Надеюсь, ему не слишком скучно дожидаться свадьбы среди совершенно незнакомых людей, – он и меня-то едва знает. Вдруг он пишет друзьям и жалуется, что он полный идиот, не пойми зачем согласившийся на сумасбродную затею? Или, возможно, даже вызывает «парашют», чтобы получить возможность сбежать…

Надеюсь, что нет.

Я понимаю, что на самом деле он не мой парень, но…

С ним было весело. Если не думать о том, почему мне понадобился фейковый бойфренд, я искренне расстроюсь, если он сбежит отсюда.

На солнце жарко, и от постоянных улыбок на камеру у меня ноют щеки. Я не знаю, как Джессика выдержит этот день, но, похоже, она не может прекратить улыбаться. Она поглядывает на дверь, которая ведет в зал: там ее ждут гости и любовь всей ее жизни, и она всем телом подается туда, словно ей не терпится наконец-то оказаться внутри.

Мне тоже не терпится – но только потому, что там, кажется, есть кондиционер.

А туфли меня уже по-настоящему замучили.

Камилла заходит внутрь раньше всех, и неожиданно на улицу вываливаются шаферы: они обнимают Джессику и рассказывают ей, как прекрасно она выглядит и как они за нее счастливы, – но потом кто-то из персонала торопливо загоняет нас внутрь, и начинает играть милая фортепианная версия песни Олли Мёрса (первое свидание Джессики и Конора было как раз на его концерте).

Я чувствую себя какой-то астральной проекцией. Вроде бы только что мы позировали на ступеньках, поддерживая вуаль Джессики вместе с другими подружками невесты по указанию фотографа, – и вот мы уже движемся к алтарю с братом Конора, и мне кажется, что все на меня смотрят. Некоторых я знаю. Многих – нет. Я понимаю, что на самом деле они не смотрят на меня, поскольку сегодня я не имею для них значения. Я – аксессуар. Но они таращатся, а я начинаю потеть, и наверняка туфли уже содрали кожу у меня с пяток, и…

Я у алтаря, и на меня никто не смотрит.

Конор мимолетно мне улыбается, и его взгляд устремляется к двери. На невесту не принято оборачиваться заранее, и он выгибает шею так, чтобы заглянуть через плечо. Руки у него сцеплены перед собой, пальцы нервно подрагивают, на скулах играют желваки, словно он не знает, улыбаться ему или плакать. Я никогда не видела его таким – обычно у него на лице скучающая гримаса, – и мне вдруг очень хочется стиснуть ему плечо и сказать, что все будет хорошо.

В первом ряду я замечаю Камиллу, которая уже прослезилась. Она роется в сумочке в поисках носового платка – видимо, забыла его взять. Неподалеку от нее сидит муж Надин, за ним – Гарри; в ряду осталось несколько пустых мест для меня, папы и Надин. Я пытаюсь поймать взгляд Гарри, но он слишком занят – осторожно встает, пригибается, чтобы не привлекать излишнего внимания, бесшумно подходит к Камилле и предлагает ей носовой платок.

На обратном пути он встречается со мной взглядом, машет рукой и одними губами говорит: «Привет». Я в ответ машу ему букетиком.

Вот черт, как же хорошо он выглядит. Я была права: он из тех парней, которые, облачившись в костюм, становятся совершенно неотразимыми. Раньше мне, по-моему, никогда не приходило в голову назвать мужчину «аппетитным», но… Да. Гарри выглядит аппетитно. Думаю, его костюм сшит на заказ. Он подчеркивает его длинные ноги и тренированные руки. Темно-синяя ткань оттеняет загар, а серые глаза кажутся серебристыми в лучах солнечного света. Накануне мне казалось, что ему идет трехдневная щетина, но сегодня он гладко выбрит – и выглядит при этом так же хорошо.

Он привлекателен до одури.

Остальные подружки невесты встали рядом со мной, а шаферы выстроились с другой стороны прохода, возле жениха.

Я хочу посмотреть на реакцию Конора, увидеть ту странную, уязвимую, почти незнакомую мне сторону его личности, которая проявляется так редко, – но я забываю обо всем, когда Джессика входит в зал. Я видела ее в подвенечном платье сотню раз. Я даже была с ней в магазине, когда она его выбрала. Я только что потратила целый час, помогая ей одеться перед фотосессией. Но…

Но сейчас что-то есть в солнечном свете, льющемся из высоких окон и открытых позади нее дверей, в том, как она сжимает руку отца, в том, как она выглядит… А выглядит она так, словно хочет задрать подол платья и поскорее кинуться к Конору, потому что идти по дорожке для нее слишком долго… Она прекрасна. Она так счастлива.

Наконец-то. Вот он.

Укол зависти.

Почему на ее месте не я?

– Ты, – объявляю я, – просто святой.

Смеясь, Гарри передает мне пачку пластырей.

– Не думаю, что моя бывшая жена согласилась бы с тобой.

– Эх…

Мы стоим посредине сада. Я опираюсь на его плечо, чтобы удержать равновесие, и вынимаю свою несчастную, покалеченную ногу из туфли, чтобы наклеить пластырь. Моя левая нога чудом осталась цела и невредима, но правая – совсем другое дело. Не могу поверить, что забыла разносить туфли. Они пролежали в шкафу несколько месяцев, и я ни разу не вынула их из коробки.

Гарри помогает мне устоять на ногах, пока я пытаюсь натянуть туфлю обратно, и, держа в руках пустую пачку из-под пластырей, замечает:

– Знаешь, по-моему, история должна была развиваться не так…

– Какая история?

– Ну, про прекрасного принца и хорошенькую девушку на балу. Она еще потеряла туфельку…

– Ужасно смешно, – говорю я, хотя он и правда меня рассмешил.

Сейчас у нас по плану напитки и канапе в саду,