Глаза урагана. Том I. Другая музыка - Demi Urtch

оборачивается, ждёт.

За Фелисом идти не хочется. И что такое он там начал говорить про Дами? Наверное, надо было дослушать.

— Тебе, наверное, тоже идти надо. Я и сам дойду. — Энис упрямо не двигается с места.

— Да нет, мне в ту же сторону. — И, видя, что он не торопится соглашаться, терпеливо добавляет: — Мы можем идти порознь, но тебе в любом случае туда. И мне.

Фелис тянет руку, указывая на едва видный за фонарным столбом и крышей купол.

Сдавшись, Энис опускает плечи и шагает вперёд. Фелис, хоть вроде как предложил держаться поодаль, сбавляет шаг и пристраивается почти вровень. Но не пытается заговорить больше. Только подталкивает к стене, когда мимо проезжает небольшая повозка, и дёргает за локоть позже, уводя с пути крепкого мужчины с нагромождением ящиков.

Энис не знает, радоваться ли такой заботе. Однажды зимой Фелис вдруг просто сказал ему: «Привет», — и чем кончилось?

Самый прямой путь к храму, очевидно, через рынок. Энис порывается юркнуть в ворота, но Фелис снова придерживает.

— Не пойдём туда, там толчея. Затопчут. Обогнём здесь — тут потише. Что? Ну ты всё равно время не выиграешь, пока будешь там протискиваться.

Это Энис и сам понял, только ни на какие тихие улицы идти с Фелисом не хочется. Вдруг Дами ещё чего кому задолжал?

Хотя что уже? Ничего у Эниса нет ценного, кроме серёг. И их тоже теперь нет. Не самого же его Фелис куда-то продаст, в самом деле. В Темпете не торгуют людьми.

Вроде бы.

Энис неуверенно пожимает плечами.

— А если по этой?

По левую руку улочка, кажется, тоже идёт кругом рынка.

Фелис задумчиво поправляет сумку и щурится, будто прикидывает что-то.

— Можно, — кивает. — Только там обычно объезжают. Как бы под копыта не попасть.

— Не попадём. К стене прижмёмся. Или, хочешь, я дальше сам. А ты там иди.

Фелис вздыхает. Кто-то походя толкает его под лопатку. Стоят они, конечно, неудачно, почти в проходе.

— Ладно, как хочешь, — говорит Фелис и послушно сворачивает на указанную Энисом улицу.

Здесь и правда много повозок и просто конных. Приходится идти гуськом, чтоб не подставиться ненароком. Фелис выбился вперёд — вроде как ведёт, хотя Энис, наверное, уже б не заблудился. Шаг у Фелиса шире — ещё бы, выше почти на голову. После медлительного одышливого Фирмина, под которого вечно приходилось подстраиваться, поспевать за Фелисом немного трудно.

И зачем Энис за ним бежит? Сначала пятками упирался, теперь бежит.

Как много в мире забавного.

Фелис вдруг останавливается, и Энис едва успевает затормозить, чтоб не влететь ему в спину.

— Чего ты…

— Я хотел сказать: прости. — Фелис решительно оборачивается.

Энис отступает на шаг и на всякий случай быстро оглядывается. Но за спиной теперь нет Дами, и, пожалуй, если он решит бежать, никто не помешает.

— Мне правда очень жаль, что так вышло. — Фелис смотрит прямо.

Глаза у него тоже солийские, с отчётливой болотной зеленцой. И в них ожидание ответа.

А что Энис может сказать? Здорово, наверное, что Фелису жаль. Энису, вот, тоже очень жаль. Красивые были серёжки. Не совсем бедняцкие. У родителей тогда водились деньги, а маме очень хотелось, чтоб хоть что-то ещё оставалось от дворянской крови. Серьги — это же в Тарис статусно. Конечно, вряд ли Энис когда-нибудь туда вернётся, но всё равно… мама очень расстроится.

Ещё Энису жаль, что тогда, в самом начале, он убежал, а потом пошёл на звук скрипки, вместо того чтоб нагнать Фелиса или хотя бы прийти в столовую одному. Потому что тогда, возможно, ещё мог стать козлом отпущения кто-то другой. Может быть.

И ещё жаль, что Фирмин набрался смелости выпросить у дяди платок, а вот на заступничество для Эниса её не хватило.

Очень жалко, в общем, что так получилось. Действительно. Можно сейчас вдвоём пожалеть и что-нибудь этакое сказать.

Только осенью они вернутся в пансион и всё будет как раньше. И Фелис это тоже понимает, вот и зачем тогда извиняется?

Энис крепко сжимает губы.

Если он выскажет сейчас всё это в лицо Фелису, тот разозлится? Что, если тогда осенью всё станет ещё хуже? У слова Фелиса тоже есть вес, не такой, как у Арно, но всё же. Может, это мнимое прощение нужно как раз для того, чтобы ничего не изменилось? Что Энис должен сказать? Как сказать, чтоб звучало не очень фальшиво? Фелис точно распознаёт фальшь уж получше Фирмина. Честно говоря, Энис, может быть, правда хотел бы быть ему другом. Раньше.

— Мне тоже жаль, — негромко отвечает он, так и не найдя ничего лучше.

Очередная повозка, довольно богатая, хоть и без настоящего лоска, вдруг притормаживает совсем рядом.

— Фелис! — повелительно окликает мужской голос.

Энис вздрагивает, оборачивается. Почти сразу улавливает в говорящем общие с Фелисом черты — точёный нос, брови, форма губ. Наверное, так мог бы Фелис выглядеть лет через пятнадцать-двадцать, если вытравить каким-то образом всё не-темпетское, что в нём есть.

— Я… В общем, тебе прямо, туда. — Фелис неловко и быстро взмахивает рукой, прежде чем подбежать к повозке.

Мужчина в ней не удостаивает Эниса вниманием, так что тому удаётся украдкой поразглядывать незнакомца. Отца Фелиса, он почти уверен. И, когда Фелис проворно забирается на место напротив, когда возничий погоняет лошадь, Энис вдруг понимает.

Не менее, чем на Фелиса, этот мужчина похож на Дами. Не внешне, конечно, хотя, честно говоря, у всех темпетцев есть какая-то общность. Но взглядом, движениями лица, какой-то особой манерой вести себя. Конечно, Энис может ошибаться. Может быть, он додумывает себе. Нельзя так точно понять за какие-то пару минут. Но ему кажется, что, возможно, он знает, почему для Фелиса так важен Дами.

Потому, что Дами напоминает ему отца.

Ещё немного Энис смотрит им вслед. Потом поправляет норовящую съехать сумку и дальше топает к виднеющемуся в конце улицы храму.

Он похож и одновременно не похож на деревенский. То есть, тот, что в деревне, явно делали по подобию этого. Но, если представить их рядом, они выглядели бы братьями: старшим, уже совсем взрослым, полностью оформившимся и блистательным, и младшим, немного нескладным, юношески мягким и неловко копирующим кумира. Отчего-то Энису больше симпатичен второй.

Городской храм возвышается над площадью и почему-то давит. Хочется сбавить голос, замедлить шаг и, может, вжать голову в плечи. К удивлению, ни на кого вокруг это не действует: люди как сновали, так и снуют по своим делам, переговариваясь громко и без стеснения.

Энис щурится, издали разглядывая золочёные, горящие на солнце узоры.