Счастливые девочки не умирают - Джессика Кнолл

Папу, как и следовало ожидать, подготовка к свадьбе не интересовала. Ему не было до меня никакого дела. Ему не было дела ни до кого, даже до самого себя. Одно время я подозревала, что он изменяет маме: что у него есть на стороне семья, которой он по-настоящему дорожит. Однажды он сказал маме, что поедет на автомойку. Через полчаса я выбежала в аптеку, на полпути обнаружила, что забыла кошелек, и пошла обратно через пустынную, утрамбованную стройплощадку, расчищенную от деревьев. На площадке стояла папина машина, а сам папа, сидя за рулем, бездумно созерцал липкую грязь. Я попятилась, чтоб меня не заметили, и припустила домой. Сердце колотилось как бешеное. Я никак не могла уяснить, что же такого я увидела. В итоге я поняла, что уяснять здесь нечего. Не было никакой другой семьи, которую он любил бы больше, чем нас. Скорее всего, он вообще никого никогда не любил.

Люк великодушно предложил купить маме билет на прямой рейс — ему было совсем не сложно, тем более что она приезжала одна, — и в пятницу мама въехала в город. На правах гостя она оставила машину в нашем гараже.

— А ее отсюда не сопрут? — капризно спросила она, возясь с ключами. Автоматические замки на дверцах пискнули и защелкнулись.

— Нет, мама, — простонала я. — Мы тут и свою машину оставляем.

С выражением глубокого сомнения на лице мама облизнула масляно блестящие губы.

Надо отдать Харрисонам должное: они с огромным терпением отнеслись к маме и ее идиотским потугам произвести впечатление.

— Спасибо за совет, — только и сказал мистер Харрисон в то утро, когда мама порекомендовала ему не спускать глаз со своего портфеля акций, потому что процентные ставки поползли вверх. До того как выйти на пенсию, мистер Харрисон девять лет был президентом одного из крупнейших инвестиционных банков страны. Как этот человек сдержался и не втолковал маме, куда ей ползти, я ума не приложу.

— Обращайтесь! — просияла мама. Люк стоял позади нее, и я сделала ему большие глаза, но он жестом показал — «не парься».

Для свадебного меню мы выбрали закуску из пасты с сыром и омарами, роллы с омаром, говядину с соусом васаби, тартар из тунца, брускетту с сыром грюйер, ассорти из устриц, суши и итальянские закуски антипасто.

— Для родственников со стороны мужа, — пошутила мама. Итальянцы, которые даже не знают, что такое просекко!.. Обнять и плакать.

Дегустация основных блюд и свадебного торта была перенесена на воскресенье.

— Пробовать все в один день — это перебор, — заявила со вздохом Кимберли, чьи бедра не помещались на садовом стуле. Может, и перебор, да только не для нее.

— Просто не верится, что у них скоро свадьба! — защебетала мама, повернувшись к миссис Харрисон, и картинно всплеснула руками. Всякий раз, когда мама распускала розовые сопли перед моей свекровью, женщиной серьезной и чуждой всякого жеманства, я готова была провалиться сквозь землю. Миссис Харрисон была слишком хорошо воспитана, чтобы игнорировать чувства собеседника. Когда мама начинает разводить сантименты, миссис Харрисон старается отвечать ей в том же духе, и на это просто больно смотреть. В такие моменты мама бесит меня еще сильнее.

— Да… волнующее событие, — сделала попытку миссис Харрисон.

В три часа Кимберли ушла, и Люк, потянувшись, предложил пойти на пробежку.

Остальные, по предложению мистера Харрисона, отправились «прилечь». Я бы тоже с удовольствием подремала. Завязав с диетой, я покончила и со спортом. Я ела сколько влезет, пока снова не пришло время голодать, напивалась до упаду и тащилась в постель, где всю ночь страдала от бессонницы.

Харрисоны и мама разошлись по своим комнатам, чтобы «прилечь», пока я нехотя зашнуровывала беговые кроссовки.

— Километров пять — и хватит, — сказал Люк. — Просто, чтобы поставить галочку.

От подъездной дорожки мы свернули налево. Улица шла вверх, и, едва преодолев склон, я уже с трудом переводила дыхание. Перед нами простилалась ухабистая проселочная дорога. Солнце нещадно пекло голову, и я пожалела, что не захватила панаму.

— Ты довольна? — спросил Люк.

— Крабы неважные, — задыхаясь, ответила я.

Люк, не сбавляя ходу, пожал плечами.

— А мне понравились.

Мы бежали. Раньше, до того как я начала заниматься у станка по утрам и выходить по вечерам на пробежку, я не чувствовала усталости. Теперь мышцы не желали слушаться и ноги наливались непривычной тяжестью. Я понимала, что слишком усердствую с тренировками и довожу себя до изнеможения, однако мой вес убывал, а остальное не имело значения.

— Малышка, что случилось? — спросил Люк еще через полкилометра. Он с самого начала задал темп и не сбавлял его, даже когда из-за болей в левом подреберье я перешла на быстрый шаг. Тогда я нарочно остановилась. Интересно, насколько далеко он успеет отбежать, прежде чем догадается, что мне нехорошо.

— Судорога, — выдохнула я, потягиваясь.

Люк забегал вокруг меня.

— Не останавливайся, а то будет хуже.

— Я в курсе. Еще со школы, — огрызнулась я.

— Да я просто так сказал, — ухмыльнулся он и шлепнул меня по заду. — Соберись, ты можешь! Ты выжила, в конце концов.

Это его излюбленная присказка. «Ты выжила». Звучит так окончательно и бесповоротно, что мороз по коже. Раз выжила, нечего прибедняться, вставай и живи дальше. Белое платье, букет пионов — и марш к алтарю, забыв о прошлом. Нечего мусолить то, чего уже не изменить. «Ты выжила» — эти слова заставляют забыть о чем-то важном, чего я не могу и не хочу забывать.

— Беги один. — Я с обидой махнула рукой вдоль проселка. — Я пойду обратно.

— Зайка… — протянул Люк, сникнув.

— Люк, мне плохо! — Я закрыла лицо руками, сжатыми в кулаки. — Я смолола три кило омаров с сыром на голодный желудок!

— Знаешь что? — Люк застыл на месте, помотал головой, глядя на меня с отеческой укоризной, и горько усмехнулся. — Я не заслуживаю, чтобы со мной так обращались. — Он сделал шаг в сторону. — Увидимся дома.

И убежал, поднимая за собой тучи пыли. Чем дальше он удалялся, тем сильней меня подташнивало. Люк никогда еще не злился на меня всерьез, потому что я изо всех сил старалась не портить с ним отношений. Это прозвучит глупо, но тогда я впервые осознала, что до конца своих дней, пока смерть не разлучит нас, мне придется прятаться за ослепительно сияющим фасадом, и если Люк заметит на нем хотя бы малейшее пятнышко, мне несдобровать. Прозрение обрушилось на меня так внезапно, что в смятении я присела на пыльную обочину.

После ужина к нам заскочила кузина Люка, Холси, — выпить бурбона.

— Холси? — скептически переспросила я, впервые услышав о ней от Люка. В ответ он глянул на меня так, словно я не умею держать себя в руках.

Дом родителей Холси стоял у той проселочной дороги, по которой бежали мы с Люком, а на противоположной оконечности острова, в Сконсете, находились дома родителей миссис Харрисон. Отправляясь на воскресную велосипедную прогулку, гарантированно встретишь кого-нибудь из династии Харрисонов.

Холси принесла судок с шоколадными кексами, полученными от молоденьких официантов из гольф-клуба «Сэнкети-Хед», в котором числилась вся семья Харрисонов. Интересно: для людей вроде миссис Харрисон, которая выросла, купаясь в деньгах, богатство настолько естественно, что она даже не понимает, чем тут кичиться. Другим, например ее собственной племяннице, самодовольное выражение лица и часы, усыпанные бриллиантами, только придают уверенности. Холси всего тридцать девять лет, а подтянутая кожа на лице едва ли не трещит по швам, как и слишком узкие легинсы на широком заду. Холси не замужем, никогда не была — и не надо, утверждает она, хоть уже после первого бокала пива вешается на шею любому мужчине без явных физических недостатков. Неудивительно, что единственное кольцо на ее пухлой, как дрожжевое тесто, руке — это «Троица» от «Картье». Иначе и быть не могло, с такой-то варварской подтяжкой лица и чрезмерным увлечением солнечными ваннами вместо бега трусцой. Но дело не только в том, что она неповоротливая ленивая корова с облезшей кожей на груди. Холси, как говорят в приличном обществе, «со странностями», то бишь порядочная сволочь.

Холси меня обожает.

Мне «везет» на женщин вроде Холси. Видели бы вы, как перекосило ее и без того гротескное лицо в тот вечер, когда я осмелилась заявить, что, хотя не все из присутствующих поддерживают политический курс президента Обамы, нельзя отрицать, что он исключительно умный человек. Мистер Харрисон, Люк и Гаррет продолжали ожесточенно спорить, пропустив мое замечание мимо ушей, но Холси демонстративно на меня вытаращилась. «В этой семье Обаму в грош не ставят», — процедила она сквозь зубы. В тот момент Холси разглядела меня куда лучше, чем когда-либо сможет разглядеть Люк. Впрочем, я тут же пришла в себя и кивнула — вроде как в знак признательности. Остаток вечера я держала рот на замке, переводя восхищенный взгляд с одного красноречивого Харрисона на другого. Когда мы отправились в город, Холси уселась в такси рядом со мной, а в баре поинтересовалась, где я стригусь — она давно собирается сменить парикмахера. Я посоветовала ей обратиться к Рубену в салоне Салли Хершбергер, и надутые силиконом губы Холси с усилием раздвинули переколотые ботоксом щеки. Такие, как Холси, склонны травить таких, как я, однако для Холси это бы означало расписаться в собственных изъянах. Она не собиралась со мной враждовать, пока я считаюсь с ее мнением. Таким отношением она подчеркивала, что нам ни к чему завидовать или опасаться друг друга, ведь мы — я, двадцати-с-небольшим-летняя девушка с рельефными мышцами, и она — в равной степени привлекательны.