Счастливые девочки не умирают - Джессика Кнолл

— Закрой рот! — прошипел Дин, упал на колени и отвесил мне оплеуху.

Как бы ни изменила меня школа Брэдли, как бы сильно я ни отличалась от других, я была не из тех, кого можно безнаказанно бить по лицу. От жгучей пощечины меня прорвало. Я заорала во всю мочь незнакомым, древним, гортанным криком. В условиях современной жизни наше тело редко когда перехватывает инициативу у разума и само решает, как ему выживать и какие звуки и запахи издавать. Той ночью, обливаясь потом и с визгом выцарапываясь из-под Дина, я впервые — но не в последний раз — узнала, как проявляет себя инстинкт выживания.

Дин ухитрился расстегнуть пуговицу и почти стащил с меня брюки, как вдруг на переднем фасаде дома зажглись окна и где-то взревел отец Оливии. Она пулей вылетела из задней двери и крикнула мне: «Вали отсюда и не возвращайся». Я метнулась к калитке и дрожащими руками завозилась с задвижкой.

— Отойди! — рявкнул Дин и отпихнул меня в сторону. Калитка распахнулась, и Дин выскочил на улицу, но, к моему удивлению, помедлил и придержал калитку передо мной. Я помчалась по подъездной дороге. Позади раздавался гулкий топот — это остальные парни гурьбой неслись к Дейвовому джипу, припаркованному у тротуара.

Свернув направо, в противоположную сторону, я понеслась не разбирая дороги, куда угодно, лишь бы подальше от джипа. Когда дом Оливии скрылся из виду, я повалилась на темный тротуар, вдыхая обжигающе холодный ночной воздух. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди, как будто я в жизни не бегала стометровку, как будто по собственной воле не наматывала круги на беговой дорожке перед школой.

Я очутилась в самой утробе Мейн-Лайна. Вдали от дороги, за деревьями, гордо подбоченившись, стояли ярко освещенные особняки. Заслышав звук мотора, я нырнула в кусты и всмотрелась в темноту сквозь пожелтевшие листья. По дороге пронесся незнакомый автомобиль, совсем не похожий на джип Дейва, и я облегченно вздохнула. Наркотический туман напрочь выветрился из головы, зато опьянение, судя по тому, как у меня заплетались ноги, пройдет еще не скоро. Запястье раздулось и пульсировало, но я пока что не ощущала боли.

В голове вырисовался план: добраться до Монтгомери-авеню, затем по прямой выйти на Арбор-роад, свернуть направо, к дому Артура и привлечь его внимание, бросая камешки в окно, как в фильмах. Артур пустит меня к себе переночевать, не откажет.

Всякий раз я сворачивала на перекрестке в твердой уверенности, что иду в правильном направлении. В конце концов я так вымоталась, что даже не стала прятаться, когда на крутом подъеме сверкнули фары приземистого автомобиля современнейшей модели, разительно не похожей на джип Дейва.

Съехав с пригорка, машина притормозила, и я подбежала к окну, чтоб спросить, в какой стороне Монтгомери-авеню. Тетка в окне содрогнулась и уронила челюсть от страха. Взвизгнув колесами, «Мерседес» рванулся вперед и скрылся во тьме, умчав ее на званый ужин. Не сомневаюсь, что она со смаком будет пересказывать своим апатичным друзьям, как чуть не угодила в лапы угонщика авто, выпрыгнувшего на Гленн-роад, будто разбойник с большой дороги.

Прошла целая вечность и одна секунда, прежде чем я наконец оказалась на улице, вдоль которой шел длинный ряд фонарей, ведущий к автозаправке и мини-маркету в конце поворота. От нетерпения я припустила бегом, стараясь держать локти расслабленными, как учил нас мистер Ларсон. «Сжимать кулаки — значит тратить силы, — пояснял он. — А силы надо беречь».

Вбежав под неоновую вывеску, я прикрыла глаза от яркого света, ослепительного, как солнечные лучи, прорвавшиеся сквозь облака, толкнула дверь плечом и вошла внутрь. Теперь, находясь в теплом закрытом помещении, я вдруг почувствовала, как сильно от меня разит выпивкой. Я подошла к прилавку, но не слишком близко, чтобы не обдать продавца запахом перегара.

— Скажите, Монгомери-авеню прямо и направо? — спросила я, ужаснувшись, как сильно заплетается язык.

Продавец оторвался от газетного кроссворда, в раздражении поднял на меня глаза, моргнул и изменился в лице, как будто его «перезагрузили».

— Мисс. — Он прижал руку к груди. — Вам плохо?

Я провела рукой по волосам — они были в грязи.

— Просто упала.

— Я позвоню в полицию, — заявил продавец и потянулся к телефону.

— Не звоните! — бросилась я к нему.

Он отшатнулся, крепко сжимая телефон в руке, и загорланил:

— Не подходи!

Кажется, он был здорово напуган.

— Пожалуйста, — умоляла я, глядя, как он набрал первую цифру. — Не надо полиции. Просто скажите, как дойти до Монтгомери-авеню.

Он застыл, вцепившись в трубку побелевшими пальцами, и наконец выдавил из себя:

— Вы очень, очень далеко.

За моей спиной открылась дверь, и я оцепенела. Не хватало только разборок с участием третьего.

— Скажите, в какую сторону идти? — шепнула я.

Продавец положил телефон на прилавок и потянулся за картой.

Внезапно меня позвали по имени.

Позади стоял мистер Ларсон. Положив руку мне на плечо, он вывел меня на улицу, убрал пакеты с пассажирского сиденья и велел садиться в машину. Я не могла сдержать облегчения от того, что меня наконец нашли, и разрыдалась. Слезы ручьем покатили по щекам, по недавней царапине, тонкой, будто след от шариковой ручки с багровыми чернилами. Я стала рассказывать, как все было, и не могла остановиться.

Мистер Ларсон выдал мне одеяло, бутылку воды и пакет со льдом. Он хотел отвезти меня в больницу, но со мной случилась истерика, и он согласился отвезти меня к себе домой. Сейчас меня немного удивляет, что мистер Ларсон действовал так уверенно — отвез в безопасное место, успокоил и дал протрезветь. Тогда мне казалось, что это само собой разумеется, ведь он — взрослый. Когда тебе четырнадцать, невозможно понять, что двадцать четыре года — это не так уж и много. Всего каких-то два года назад мистер Ларсон вместе с однокурсниками плескался в озере Биб в чем мать родила и единственный из всего студенческого братства добился расположения сногсшибательной красотки-первокурсницы по прозвищу «Мать честная» — потому что при взгляде на нее отнимало дар речи. Мы с мистером Ларсоном выглядели почти ровесниками: если бы я накрасилась и надела платье, то мы сошли бы за влюбленную парочку после удачного свидания.

Оказалось, что я дошла до Нарбета, отмахав не меньше одиннадцати километров от дома Оливии. Было далеко за полночь, когда мистер Ларсон возвращался домой из Маниенка, где жили его друзья, где он сам мог бы жить, если бы не приходилось каждый день по утрам мотаться в Брэдли. Он заехал в мини-маркет, чтобы чем-нибудь перекусить. С этими словами он потрепал себя по животу: «Что-то я часто стал перекусывать в последнее время». Он явно хотел меня хоть немного развеселить, и я улыбнулась, из вежливости.

Я не считала мистера Ларсона толстым, но в его гостиной, когда я, накинув на плечи одеяло, переходила от одной фотографии на стене к другой, я заметила, что раньше он был таким же стройным и подтянутым, как Лиам и Дин. На фотографиях у него были широкие мускулистые плечи — результат тяжелых тренировок в спортзале — и слабо выраженная талия, намекавшая, что без упражнений на пресс ее попросту разнесет. Когда мистер Ларсон стал меня тренировать, он перестал казаться мне идеалом мужской красоты. Его старые фотографии напомнили, каким я увидела его в первый учебный день, и я поплотней завернулась в одеяло — вырез моей футболки вдруг показался мне слишком откровенным.

— На, поешь, — сказал мистер Ларсон, протягивая тарелку с куском пиццы.

Я послушно принялась за еду. Как только мы зашли в квартиру, я заявила, что не голодна, но стоило мне куснуть разогретую пиццу, холодную и рыхловатую внутри, как на меня напал зверский голод. Я смолотила целых четыре куска и в изнеможении откинулась на спинку дивана.

— Так лучше? — спросил мистер Ларсон, и я мрачно кивнула.

— Тифани, — начал он, наклонившись вперед, сидя в кресле рядом с диваном. Он намеренно уселся в кресло, а не на диван, рядом со мной. — Давай обсудим, что делать дальше.

Я зарылась лицом в одеяло. От съеденной пиццы у меня появились силы, чтобы снова разрыдаться.

— Пожалуйста, не надо, — пискнула я.

Только моим родителям не рассказывайте. Молчите в школе. Будьте другом, не делайте хуже.

— Наверное, я не должен тебе этого говорить, — вздохнул мистер Ларсон, — но с Дином и раньше бывали похожие… проблемы.

— Какие проблемы? — всхлипнула я, подняв лицо и утерев слезы краешком одеяла.

— Он и раньше силой добивался других учениц.

— Пытался, — поправила я.

— Нет, — твердо сказал мистер Ларсон. — То, что произошло три недели назад у него дома, — это не просто попытка. И сегодня тоже.

Когда все было позади, забыто и похоронено, когда я поступила в университет, переехала в Нью-Йорк и получила все, чего, как мне казалось, я хотела, — даже тогда мистер Ларсон оставался единственным, кто прямо сказал мне, что во всем происшедшем не было моей вины. Даже в маминых глазах промелькнула искорка сомнения. Как я могу тебе поверить? Как можно упиться в хлам в мужской компании и потом удивляться тому, что случилось?