Хвост фюрера - Владимир Козлов

«Может это её тётка?» – подумал он, всмотревшись в фотографию.

Он перевернул следующую страницу, но посмотреть ему дальше альбом не дал Марис. В одной руке он держал кортик, а в другой чемоданчик с чердака. Он подошёл к Глебу и сказал:

– Самую ценную вещь дядя Глеб я взял отсюда, – показал он кортик, – а всё остальное я вам доверяю уничтожить лично. Это будет моим заверением, что ради памяти деда я покончу с фарцовкой.

– Молодец! – смелый шаг, – похвалил его Глеб, – но как бы там не было, ты всё-таки трудился, поэтому позволь мне компенсировать твои труды, – и он отсчитал ему из кошелька четыреста рублей.

– Что вы! – замер от удивления Марис, – здесь мамина трёхмесячная зарплата, – я таких денег не возьму и вообще мне ничего не надо от вас. За умные советы и наставления я денег не беру.

– Бери сынок, бери, – сказала вошедшая с подносом мама, – мы на эти деньги дяде Глебу настоящий протез закажем. Негоже ему пиратскую ногу Сильвера за собой таскать. У меня есть хорошие ортопеды из знакомых, вот сейчас я и позвоню одному специалисту.

Она поставила перед ним рыбу, запечённую в яйце, салаты с помидором и мясом, а так – же графинчик с коньячком и целый лимон с ножиком.

Марис взял деньги и положил их в своей комнате на письменный стол. Чтобы не смущать гостя он в зал не стал возвращаться, а пошёл в ванную.

– У нас с Марисом раньше друг от друга никогда не было тайн, – сказала она Глебу, – а в последнее время он замкнулся и стал редко бывать дома. Мне со своей двусменной работой и не досуг было поинтересоваться, чем мой сын занимается, а вы вот обратили на него внимание. Он мне передал весь ваш разговор, и я вам несказанно благодарна, что вы вовремя остановили его, а то бы не миновать беды. Сколько молодёжи у нас к суду привлекли за валюту. Уму непостижимо, – взялась она руками за голову.– А ведь он у меня единственный на всём белом свете, – ради него и живу. Марис чемпион Риги по шахматам среди студентов. У него большое будущее может быть. Вы заходите к нам чаще, мы всегда будем рады вам! – сказав это, она опять ушла на кухню.

Глеб, оставшись один в зале, посмотрел по сторонам и, остановив взгляд на чемоданчике Мариса, немедленно затолкал его под диван, затем спешно сел на старое место.

На этот раз она принесла отварную картошку, облитую жареным луком и мясом, от которой шёл горячий пар, а так – же две маленьких рюмки.

– Напрасно вы столько закуски наставили, – приятным баритоном сказал Глеб, – неловко как-то да к тому – же утро ещё.

– Прекратите Глеб, – присела она напротив его в такое – же кожаное кресло, на котором сидел он.– Желудок время не разумеет и к тому – же вы дорогой гость в нашем доме! Мне очень приятно было услышать, что фронтовики не забыли про папу и дали вам такое трудное задание, разыскивать убийц. Вы, наверное, в военное время тоже, как и папа служили в особом отделе?

Она вновь омыла его своим ласковым взглядом и начала разрезать лимон. Затем стала разливать коньяк по рюмкам, одновременно лаская своими красивыми глазами. Глеб не смотрел на неё, но взгляд её на себе ощущал. Он сидел перед ней, склонив голову в пол, не зная, как правильно ответить на её вопрос. Сказать правду или соврать? И всё-таки он решил, что правда в данный момент некстати будет:

– Мне подполковнику и после войны долго пришлось работать в этом ведомстве, – солгал он, – партия направила работать в систему Гулага, – перевоспитывать преступников. Вот там я ногу и потерял в пятьдесят девятом году. Машина у меня сломалась за пять километров от лагеря и я, бросив её, пошёл пешком, а тут метель взыгралась. Не зги видать не было. Проплутал я тогда до утра, но лагерь нашёл, только одна нога была отморожена. Врачи приговор вынесли сразу, либо жить без ноги, либо укладываться на вечный покой с двумя ногами. Вот так я стал инвалидом.

– Жуткая история, – сказала Наталья, – но так приятно вас слушать, вы не говорите, а будто вливаете в меня живительный эликсир. У вас чудесный голос! – такого приятного собеседника у меня давно не было.

Она вновь Глеба вогнала в краску:

– Вы меня не слишком захвалили? – не переставая смущаться, спросил Глеб.

Она, словно не слыша гостя, продолжала говорить о своём:

– Правда, правда, заходите к нам, когда время свободное появиться? – повторила она своё приглашение ещё раз.– Мне так приятно, что мой сын проникся к вам доверием.

– Увы, – произнёс Глеб, – я бы с большим удовольствием посещал этот дом, где живёт красивая и гостеприимная хозяйка, но чтобы чаще бывать у вас, мне для этого необходим свой личный самолёт.

– Вы разве не из Риги? – удивлённо спросила она.

– Я оттуда, где вы прожили в годы войны, и приехал сюда с нелегальной, но важной миссией, – выйти на след убийц и сообщить органам о своей работе. А сегодня вечером я, очевидно, покину Ригу. Билет я уже заказал.

Наталья сразу сделала разочарованное лицо и хотела, что-то сказать, но в это в это время в зал заглянул Марис. Он был уже в верхней одежде:

– Мама я ушёл в кино, – сказал он, – приду не скоро, фильм двухсерийный.

– Хорошо сынок, только не задерживайся, будем с тобой провожать дядю Глеба на вокзал.

– Куда? – посмотрел он на Глеба.

– Пока до Москвы, – ответил Глеб, – а оттуда в Горький домой. Я там живу со старшей сестрой и двумя племянниками, а так – же их жёнами.

– Тогда я не прощаюсь, а Пифагора вам мама вручит, – бросил Марис и закрыл за собой дверь.

– У вас, что Глеб своей семьи нет? – спросила она, когда они остались опять одни.

– И не было никогда, – ответил он, – война и сразу направление на работу, где кроме белых медведиц из женского пола рядом никого не было, а ещё меня окружали полярные волки. Да и кому я сейчас нужен такой ущербный, без одной ноги, – без тени сокрушения произнёс Глеб.

– Отсутствие ноги не говорит о вашей ущербности, – сказала она, – у вас очень мужественное лицо и волшебный голос и вы прекратите создавать комплекс неполноценности из-за ноги? Всегда говорите сами себе, что вы интересный мужчина, – поверьте, в себя и заставьте влюбить в себя не одну женщину! Кто будет плакать от любви к вам, – это и будет вашей судьбой! Не задумываясь, ведите её в загс. У вас обязательно получится. Поверьте мне?!

– Вы плакали, когда выходили замуж? – спросил он у неё неожиданно.

– Были бы слёзы, поплакала, – я даже на похоронах мужа слезы не уронила. Не из-за того, что я бесчувственная кукла, а просто в войну почти девчонкой работала в военном госпитале и насмотрелась там всякого. Выплакалась там так, что на последующую жизнь слёз не оставила. И когда убили родителей, я тоже не плакала, а выла, как волчица от ужаса, что земля носит таких омерзительных тварей. Конечно, внутри слёзы текли и обильно, но я мирилась с горем и не сходила с ума. Мне парня надо подымать на ноги. У меня ведь из родни здесь нет никого. Все в Горьком и Подольске. Иногда такое гадкое чувство появляется, будто я навеки породнилась с бедой. И самое плохое, что может быть в жизни это одиночество. Жить и не обнять любимого человека перед сном, – это не жизнь, а календарь скорой смерти. Этого природа не терпит! Человек не может сосуществовать без любви, я в этом твёрдо уверена! И я никому не позволю, доказывать мне обратную сущность, – так – как являюсь сама жертвой этой формулы.

– Так вы не латышка? – ушёл от темы Глеб.

– Ну, что вы, – улыбнулась она, – я русская, у меня латышка была только мама, – она показала на портрет, – эта мама меня не рожала, но воспитывала с четырёх лет. Я её любила и всегда называла мамой. А моя родная мама умерла от холеры и никогда не жила в Латвии. Она была врачом и, спасая людей от этой смертельной эпидемии в Караганде, сама заразилась и умерла. Я её смутно помню. Тоже хотела по её стопам идти, – думала, выучусь на врача, но папа отговорил. Пришлось идти учиться на фармацевта и сейчас не жалею об этом. Мне нравится моя работа, – здесь не видишь крови и мученических лиц больных. Но ощущение, что ты несёшь людям спасение, непередаваемое.

После двух выпитых рюмок Глеб уже любовался хозяйкой квартиры. Она ему нравилась всё больше и больше и когда Наталья прямолинейно впивалась в его глаза, он опускал голову вниз. Странное чувство появилось у него к этой женщине. Такого с ним ещё никогда не происходило. Эта женщина будто с его груди сдвинула утёс, который не давал ему раньше дышать и не замечать красивых женщин. У него появились приятные ощущения к этой черноглазой симпатичной женщине. Ему захотелось вдруг сказать ей несколько ласковых и красивых слов. И он готов был вылить этот поток слов, и эти слова у него были для неё. Но у него было мало опыта в общении с женщинами, – а с интеллигентными и современными женщинами, ему и разговаривать никогда не приходилось. Мало того, он сам никогда к сближению с женщинами не стремился. И сейчас он боялся, что вместо красивого и нужного слова у него вылетит, что-то несуразное и смешное. Ему нравилось его состояние, и в то же время он опасался искушения, что не совладает с собой и подталкиваемый дьявольским внутренним голосом может обнять это милое создание и попасть в неловкое положение.