Древние Боги - Дмитрий Анатольевич Русинов

они убили его противника, теперь же он был готов молить их, чтобы боги даровали ему жизнь, и указали дорогу домой!

* * *

Глава 16.

– Он зовёт меня к себе. – Устало проговорила бледная Эррилайя. За последнее время она здорово сдала, и постарела. Уже не было той пятнадцатилетней девчонки, острой на язычок. Вместо неё была сутулая старуха, какая с трудом могла говорить. Где тот сумасшедший блеск в глазах? Где тот задорный, заразительный смех, похожий на звон ручья, весело бегущий по склонам гор? Неужели его больше уже никто и никогда не услышит?

– Что же он хочет от тебя? – Спросил Стальной Барс, внимательно всматриваясь в тёмный зев тоннеля, кое-где подсвеченный бледным светом зелёного мха, где отряд медленно шёл уже в течении полудня.

– Он говорит, что посылал своих слуг за мной, но вы всех их перебили. Он хочет мира, и того, чтобы мы ушли из его владений.

– Когда враг бессилен – он призывает к миру. – Усмехнулся Сардейл, устраивая на могучем плече поудобней, секиру. – Мы задали упырям хорошую трёпку, отделавшись всего несколькими царапинами. Там, под аркой, мы могли держать оборону до тех пор, пока не перебили бы всех чудовищ!

– Да. – Согласился Рутгер. – Если бы нашей целью была победа, то мы бы там и остались, дожидаясь новой волны мутантов. Но нам нужно двигаться вперёд, и мы должны выбраться из подземелий. Микон! Как долго тянутся эти норы?

– Я служил на границе, и не могу знать об этом. – Насупился ветеран. – Я никогда не был в Егдере, но русы, говорят, что тоннели тянутся под всем городом, и везде, где есть мраморные залы, есть выходы на поверхность.

– И они наверняка охраняются гвардейцами. – Вздохнул Аласейа. – Незавидное у нас положение. Здесь – вампиры, в городе – гвардейцы. Как же мы выберемся отсюда?

– Конечно, самое простое, это спросить дорогу у духа подземелий. – Улыбнулся воевода. – Но вряд ли он нам подскажет что-то стоящее. Скорее всего, он заманит нас в ловушку, и расправится. На кого же мы можем надеяться, если не на наши мечи?

Рутгер с сочувствием посмотрел на Эрли. Чем он мог ей помочь? Словами утешения? Надо быстрее искать выход, пока дух подземелий не выпил из неё все жизненные соки. Может, попробовать отвлечь её каким-нибудь разговором? Как-то она сама говорила, что это помогает ей немного расслабиться.

– Микон, ты так и не рассказал нам, что же с тобой приключилось после того, как мы отъехали в Егдер, на встречу с императором!

– Вряд ли мой рассказ может кого-то позабавить. – В голосе руса слышалась горечь, злость, что невольно наводило на мысль о том, что эти воспоминания для него не самые приятные. – Я в очередной раз убедился, что в Руссии нет ни справедливого суда, и что за золото можно купить всё, что угодно, даже дьявола. Вопрос только в цене.

– Послушай, старина, если начал говорить «а», то тогда говори и «б»! – Нетерпеливо воскликнул Сардейл. – Никогда не любил и не люблю намёки и недосказанности!

Кто-то из воинов поддержал ветерана, и Микон, недолго размышляя, сдался. Собираясь с духом, он немного помолчал, и начал свой неторопливый рассказ, наполненный иронией и болью:

– Вы, наверное, думаете, что жизнь бойца полна переменчивой воинской удачи? Что вся его судьба зависит только от того, как он умеет владеть мечом? Не надо это утверждать и спорить со мной. Вы все помните, какой подарок преподнёс мне воевода. Это был хороший меч. Отлично сбалансирован, украшенный золотом и камнями, с изумительной, упругой сталью. Я так и не успел его вонзить в тело ни одного мутанта. В тот же день, как вы уехали в Егдер с гонцом Эддиком, вечером на заставу прибыл тысячник. Мне он никогда не нравился. Да и место тысячника он получил не за какие-то подвиги, а за то, что его дядя, особа, приближённая к императору. Он долго выспрашивал меня о вас, а когда увидел мой новый меч на поясе, так просто взбесился, и приказал своим гвардейцам схватить меня. Он обвинил меня в государственной измене, и надо же, какая удача, что совершенно случайно, в его свите оказался судья, что к обеду следующего дня приговорил меня к смерти на Большой Арене!

– Чтобы обвинять в измене, нужны веские доказательства! – Возмутился Аласейа.

– А зачем они нужны судье, получившему мошну золота? Чтобы завладеть тем мечом, тысячник мог обвинить меня в чём угодно, и меня тут же приговорили к смерти!

– Надо же, какая весёлая история! – Усмехнулся Сардейл. – А как же твои воины? Почему они не вступились за тебя, и не подняли мечи? Почему они промолчали?

– А что они могли сделать? Разве они могут выступить против законной власти? Их же тогда сразу объявят изменниками и казнят без суда!

– Что толку от вашего суда, если сразу понятно, чью сторону он примет? Я бы просто убил этого тысячника, а дальше будь что будет! – Оскалился ветеран, и в свете факелов мелькнуло его обезображенное шрамом, раскрашенное сажей, лицо.

– Если бы всё было так просто, как хотелось… – Пробормотал Стальной Барс, идущий впереди строя, и схватился за меч, увидев, как впереди мелькнула тень, какую он каким-то чудом смог рассмотреть при слабом свете этого странного мха. – Хортер? – Позвал воевода, и облегчённо вздохнул, заметив ещё одну тень, на этот раз волкодава Кали.

– Мой воевода. – Лазутчик поклонился, преклонив колено. – Норы полны звуков. Шорохи, дыхание ветра, капель воды. Я видел только человеческие кости, и ни одного вурдалака.

Рутгер оглянулся на ведьму, но смог разглядеть только её бледное лицо, и полуприкрытые глаза. Он мог не опасаться за её смерть от клыков и когтей вампиров. В окружении воинов, прикрытая щитами, оружием, и телами в доспехах, она была в большей безопасности, чем кто-либо из них. Гораздо больше его беспокоило то, что может с ней сделать дух подземелий. Что, если однажды её мозг не выдержит, и она сойдёт с ума, или умрёт? Йеге, конечно, искусный лекарь, и может со временем поставить на ноги даже серьёзно раненого воина, и всё же, сможет ли он отыскать травки в своём мешке, если потребуется помощь ведьме из рода Ровво?

Отчего такие тревоги, когда всё идёт так гладко, без сучка и задоринки? Это предчувствие чего-то смертельно опасного? Сердце замирает от еле слышного шороха, и не хочет внимать голосу разума, который говорит, что