Ванька-ротный - Александр Шумилин

В летную погоду, когда в небе появлялись самолеты врага, Грязнов отправлялся на наблюдательный пункт, как на дежурство.

Вскоре в блиндаж перебрались жить офицеры артиллеристы. У нас на нарах образовалась довольно веселая и дружная компания. Играли в карты. Сначала в дурака, а потом на интерес. Карты быстро надоели. Переключились на Грязнова.

Двое, трое выходили в поле, били из автоматов поверх сортира. Грязнов не догадывался. Поспешно выбегал и прятался в блиндаж. А в блиндаже его подстерегала самая страшная казнь на свете. Как только он снимал с себя полушубок и залезал на нары, в железную печку бросали горсть пистолетных патрон. Крышку быстро завинчивали и ложились на нары, как будто подкинули дровишек. Патроны попав на огонь со страшным треском начинали рваться, но железных стенок печки пробить не могли. Из отверстий заслонки вырывался дым и сыпались искры, летели мелкие красные угли, а по ушам барабанили беспорядочные пулевые разрывы.

Грязнов хватал полушубок и страшно матерясь выбегал наружу. А в сортире уже висела привязанная к толчку ручная граната. За кусок привязанного провода дергали, вылетала чека и планка запала. Грязнов приближался к сортиру и перед его носом раздевался мощный взрыв. Он трясся и рыдал в узком проходе. Потом он испуганно пятился назад и возвращался в блиндаж. В блиндаже стоял хохот до слез, до изнеможения.

Грязнов ложился на нары и затихал как умирающий. В это время из другого угла кто-то стрелял в потолок из пистолета, закрывал глаза и лежал как и все без движения. Грязнев подымал голову и орал истошным голосом, что будет жаловаться командиру полка. А за что? На кого?

— Мы не в твоем полку! Твой командир полка к нам никакого отношения не имеет.

— А если ты начнешь сплетни разводить, мы тебе ночью тут такое устроим, что у немцев на заднице дыбом встанут волоса! На нарах раздавался дружный хохот. Смеялись до слез, до истошного кашля и пердежа. Через некоторое время все успокаивалось. Грязнов поднимался с нар, подходил к висевшей в проходе занавеске смотрел через щель в печку на раскаленные угли, не подбросил ли!!!30!!! туда патрон и начинал потихоньку сопеть. Но кто был в чем виноват он не зная. На кого он собирался жаловаться?

— Больше не будем! Слово даем! Ложись спать!

В это время из полка возвращался комбат.

— Опять Грязнова пугаете? — говорил он и садился на лавку. У него заворот кишок произойдет! Слезайте с нар, давайте садитесь за стол, ужинать будем!

Во время еды страсти успокаивались и обида отходили на задний план. У Грязнова мелькали скулы, во всю работали челюсти. Перед тем как устроиться спать. Грязнов проверял содержимое своих карманов. Он вываливал на стол несколько перевязочных пакетов и внимательно пересчитывал и осматривал их. Он боялся не только смерти но и случайного ранения. Он видел как иногда мимо КП тащили раненого и перевязать на дороге было нечем. Когда обращались к нему и просили лишний пакет, он молча отвертывался, мотал головой, давая понять, что у него лишних нет и разговор окончен. Однажды связной солдат пришел в блиндаж и поставил к стене свой автомат, позабыв перевести его на предохранитель. Было это днем. В блиндаже находились все. Почему упал автомат, никто понять не мог. И когда он упал плашмя на пол, произошел случайный взвод затвора и произвольный спуск, автомат начал бить боевыми пулями? ползая по полу. Полдиска пуль высадил он в проходе под нарами, завертевшись на месте. Задев ручкой затвора за что-то, автомат перестал стрелять и сам замолчал. Мы в одно мгновение подобрали ноги и попрыгали на нары, взглянули на Грязнова и, схватившись за животы, стали кататься по нарам. Он был бледен. Он был белее белого снега. Он сидел, скорчившись в дальнем углу, смотрел в потолок и боялся шевельнуться. Кто-то фыркнул и загоготал. Грязнов метнул в его сторону взгляд полный ужаса и гнева, и завизжал как недорезанный поросенок.

— Убери! Это твой! — вытаращив глаза на солдата, заорал он визгливым голосом. Мы думали что его ранило или задело пулей.

— Не трогай! — сказал я солдату, слезая с нар.

— Его нужно умело взять на земле не поднимая кверху. Он может выстрелить. У него спусковая собачка изношена. Я взял автомат, прижал возвратную ручку затвора, ствол опустил вниз и поставил затвор на предохранитель. Стукнув прикладом о нары, я хотел проверить не произойдет ли произвольный выстрел — автомат молчал.

— Надо проверить износ спусковой скобы! — сказал я. Это дело важней, чем твои переживания! Я перевел собачку на одиночные выстрелы, дал несколько выстрелов по висевшей в проходе занавеске. Мне нужно было проверить, не произойдет ли самовольный переход с одиночных на беглый огонь.

Занавеска дернулась. Грязнов зарычал как затравленный зверь снова.

— Вы что? Опять издеваться надо мной?

— Не ори! Автомат нужно проверить для дела. Ночью пойдешь, сам заденешь ногой. Посмотрим кто виноват тогда будет?

Эта ночь прошла без стрельбы, без ора, без хохота и потехи. Утром я ушел в пулеметную роту и весь день, мы с командиром роты Самохиным ползали по передовой. С нами находились артиллеристы. Я подавал им команду:

— Отдельная высота, влево 0.03, условные танки противника, три беглых снаряда, огонь!

Артиллеристы отдавали команды по телефону и откуда-то из низины на высоту летели пристрелочные снаряды. По первости, как всегда — недолеты и перелеты. Но потом стали бить довольно точно. Огневые рубежи были пристреляны. Работой артиллеристов мы — пехота остались довольны. Через три дня мы вернулись на КП и я сказал комбату: — Рубежи артиллерией пристреляны! На каждый ствол иметься по десятку бронебойных снарядов. Да и вообще! Я говорил как-то Малечкину, немец по дороге вдоль леса не пойдёт! Он побоится открытого фланга! Немца нужно ждать со стороны высот! Сам видишь, он с той стороны давно уже жмёт!

— А где гарантии, что он здесь не пойдет?

— Гарантий нет! Это мое чистое мнение!

— С меня фляжка спирта! Если он здесь до февраля нас не тронет! — объявил комбат. Фляжку со спиртом я не получил. Комбату не пришлось дожить до февраля. Через пару дней Грязнев исчез куда-то. Он собрался, взял с собой связного и отправился в тылы. Один он никуда не ходил, боялся что ранит.

В полку знали что он всего боялся и дрожал. Три дня он отсутствовал и к вечеру однажды явился. Он лег на нары в свой дальний угол и спокойно пролежал до утра. Дежурный телефонист потом рассказывал, что он часто подымался и спрашивал, не было ли ему звонка. Утром действительно раздался звонок. Звонили из полка. Сказали, что в батальон назначен новый замполит, а что его Грязнова отзывают в тыл. Его переводят на политработу в тыл на склады снабжения. Грязнов знал, что это должно днями случиться. Ему обещали это. Ему велели подождать, пока подберут замену. Теперь приказ подписан, замена в батальон идет, он может собираться и покончить раз и навсегда с передовой. Он ходил по блиндажу как новый пятиалтынный.