Ванька-ротный - Александр Шумилин

— Ну все! — объявил он вслух.

— Теперь я жив! Считай до конца войны теперь меня не убьет и не ранит!

— А вы! Вы все здесь подохните!

— Пропади вся эта передовая! Мне на нее теперь наплевать!

— А ты ведь Грязнов ни разу на передовой и не был!

— Да я не был! Зато вы скоро все пойдете туда! — и Грязнов затопал ногой.

— Туда в землю! У вас туда одна дорога! Поиздевались над порядочным человеком!

— Над порядочной гнидой! — вставил кто-то. Фонарик цветной не забудь!

— Бинтов прихвати! А то до склада не дойдешь! Ранит по дороге!

— Скажешь, ранение на фронте получил!

— Давай Грязнов утопывай скорей и не забудь с сартиром зайти проститься.

На этой разговор оборвался. С Грязновым мы расстались. Грязнов был реальным человеком. И все, что я здесь рассказал, все произошло когда-то на КП батальона.

Немцы сидели тихо. Попыток сбить нас с дороги с их стороны не было. Немецкие солдаты стреляли нехотя и лениво.

Но однажды пулеметный огонь на передовой вдруг резко усилился. Что-то случилось! У немцев, по-видимому, на передовой произошла смена. На место уставшим и привыкшим к сонной жизни в снегу немцам, явились и встали на передке новые, полные сил и энергии свежие немецкие подразделения.

Прямых доказательств у нас к тому не было, но пулеметный огонь на дороге с каждым днем нарастал и усиливался. Если раньше до передовой можно было дойти даже в светлое время, идешь себе не спеша, под ногами поскрипывает снежок и во рту у тебя козья ножка набитая махоркой, то теперь и ночью нельзя было сделать спокойно десяток шагов. Простреливалось все — и бугры, и плоские участки дороги, и лощины лежавшие за обратным скатом. Пулеметы с той стороны били трассирующими. Они пристреляли все подступы к передовой и с наступлением темноты держали под обстрелом все пространство и дорогу, по которой мы ходили. Наши солдаты стрелки и пулеметчики на огонь не отвечали. У нас пулеметы стояли на прямой наводке. И сделай один из них хоть один выстрел, его тут же облили бы свинцом. Нужно было срочно рвать мерзлую землю и оборудовать закрытые позиции. Продукты и боеприпасы подвозили на передовую по дороге. Лошаденка рысцой тащила за собой поклажу в санях. По морозному снегу они скользили легко и свободно. Старшина и повозочный один раз в ночь пускались в этот опасный путь на передовую. Теперь все пули на дороге были их. Каждую ночь они попадали под шквал трассирующих. Все перевалы на дороге и лощины, куда доставали пули, прошивалось до земли. Трассирующая в полете при движении над снегом светиться, горит ярким и голубоватым огнем. На ночном сером снегу остается голубой отсвет как в зеркале.

С наступлением темноты я вышел из блиндажа, мне нужно было попасть на передовую. Мы договорились со старшиной, что он захватит меня по дороге, когда поедет мимо. Я смотрел в ночное снежное поле, по которому чертили трассирующие пули. Когда они пролетали над бугром, снег искрился и горел под ними. Далеко за горизонтом были видны вспышки немецких орудии. Низкое зимнее небо освещалось снизу у вершин далеких высот. Оно освещалось желтыми всполохами стреляющих орудий. Но ни выстрелов, ни гула снарядов после вспышек не следовало. Между немцами и нашими дальними соседями шла перестрелка.

На нашем участке обороны немецкие пушки молчали. Немцы не хотели вскрывать свою систему огня. Ночью вдоль дороги они стреляли только из пулеметов. Мне нужно было разобраться в этой стрельбе. Я был, так сказать, назначен ответственным за огневую систему обороны на этом участке дороги. Старшина уже выехал, и мы с ординарцем должны были подстроиться к нему, когда он подъедет к блиндажу. Теперь и ночью ни проехать, ни пройти на передовую. Немец как-то сразу захватил все пространство и отрезал все пути и подходы.

— Доедем быстро! — сказал старшина, притормаживая свою лошаденку.

— Пешком тут далеко и под пулями топать долго! Поедем рысью! Я сегодня специально повозочного не взял. Садитесь сзади! И не высовывайтесь из-за крупа лошади! От встречной пули прикроет нас! Всю дорогу будет бить паразит! Ни одной минуты покоя! Все как-то странно! Кругом темно, а он как будто видит.

— Вот смотрите сейчас. Пока мы в лощине, он вовсе не бьет. Только поднимемся на высотку, сразу пустит навстречу нам очередь. Тут какое-то место заколдованное! Или кто из наших ему передает? Я каждую ночь меняю время, и он каждый раз ловит меня на дороге.

— Лошадь у тебя черная. Возможно, видно издалека?

— Нет, она тут не причем. Я надевал на нее простынь с дырой, чтобы голову просунуть. Все равно бьет!

— Сегодня поедем пораньше. Может и ошибется! Вчера он нас прихватил здесь во втором часу.

— Каждую ночь я мотаюсь здесь по дороге. Вон перевалим через ту проклятую горку и он начнет сыпать из двух пулеметов сразу. Пускает трассирующие то один, то другой. Бьют по очереди. Интервал две минуты. Я по своим часам засек. У моих трофейных стрелки ночью светиться. Две минуты бьет один, две минуты молчит, работает другой.

— Но пока бог миновал!

Я знал, что дорога впереди холмистая и не ровная. Вначале не круто вползает вверх, а потом на скате в низину становиться круче. Все эти невысокие бугорки и лощины немцы за несколько дней пристреляли довольно профессионально и точно.

Мы с ординарцем, поджав ноги, сели в сани позади старшины, он шевельнул вожжами, и мы тронулись потихоньку. В горку лошаденка шла медленным шагом. Небольшая, лохматая, она мотала головой и не торопясь перебирала ногами. Она уверенно шла по давно знакомой дороге.

Ночью на участке дороги, как я уже отмечал, немецкие пушки не стреляли. Немцы знали, что у нас в лесу за болотом стояли орудия большого калибра. Днем они иногда пошлют в сторону немцев одну, две дуры. Немцы видели, что они могут ударить по огневой позиции и поэтому молчали. Ночью они в основном вели пулеметную стрельбу. Мы ехали по дороге, пули летели нам навстречу. Лошаденка на них не обращала внимания, она их совсем не боялась. Она привыкла к их назойливому посвисту. При повизгивании пуль она отмахивалась от них с боков хвостом. Трассирующие пролетали у нее над головой, цепляли за дугу и ударяли в оглоблю. Но чаще, ударившись в мерзлую землю, пули веером разлетались вверх перед самой ее головой. Она фыркала, трясла головой, задирала морду и продолжала идти по дороге. Мы сидели в санях и ждали, что вот-вот сейчас пуля ударит ей в грудь или распорет живот.

— Ничего-ничего! — говорил старшина, — Помаленьку доедем! Сейчас, матушка, перемахнем вон тот бугорок — опасное место, а там будет легче! Там пойдет пониже. Там пули пойдут высоко.