Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

вашу Оксанку… того… фить-фить». И на резонное предложение жениться после такого, смутившись, брякнувшем: «Да не! Я её трактором переехал!»

Ну ведь логично же подождать Трандуила, ну что ж они лезут-то!

Сердце тоскливо заныло, живот прихватило. Пальцы мелко тряслись, стали холодными и влажными, босые ноги вдруг озябли. Сиротливо присела на выступающий корень, дожидаясь Ланэйра. Джентльмены, тоже его ожидавшие, пытались поговорить, представиться — но я только зло отвернулась.

И я ничего не могла сделать. Ланэйр в этот раз даже говорить про уважение не стал — только посмотрел, и я подскочила, выпрямилась и улыбнулась.

Его-то я уважала.

— Блодьювидд, ты зря не выпила зелье эльфийского зрения.

Посмотрела на него рассеянно и раздражённо — ну как, ну почему он выглядит таким сияющим, умереть ведь может⁈ — и вспомнила, что да, шаман что-то предлагал, но не слушала я его.

Нехотя взяла пузырёк, дрожащей рукой поднесла к губам и опрокинула. Постояла, борясь с тошнотой и очень жалея себя.

Снадобье подействовало, и мир приостановился. Слетевший с ветки листок мэллорна, за который я зацепилась взглядом, закружил на порядок медленнее, очень-очень неторопливо качаясь в воздушных потоках. Судя по всему, это конкретное зелье было забористым: зрение ещё и обострилось, и я видела тончайшие цветовые градации и сам воздух — золото солнечного света, подкрашенное зеленью лиственных крон, сквозь которое оно проникало. И в этих зелени и золоте Ланэйр был удивительно белым, как будто на него не падал зелёный отсвет. Белоснежный длинный кафтан, расшитый россыпями мелких алмазов, белые волосы, белая кожа — и аквамариновые сияющие очи, опушённые чернющими ресницами. Бескомпромиссная до бесстыдства, чрезмерная красота эльфийского князя, которого сами эльфы считают эталоном физического совершенства.

Текуче двигаясь по поляне навстречу тому, другому, почувствовал взгляд и опустил ресницы, лукаво улыбнувшись — на щеках появились ямочки. Опустил руку в перстнях на рукоять меча, плавно извлёк из ножен и отбросил их. Принял немыслимой красоты стойку и слегка кивнул шаману, что поединок можно начинать.

Эльфы казались такими хрупкими — и от этого сильнее поражала животная ярость, с которой они сцепились.

Я помнила Ланэйра порхавшим, как махаон, как пёрышко; струйкой дыма утекавшим от ударов Трандуила и выжидавшим момент для контратаки, и думала, что таков его стиль — но видно, таким его стиль был для Трандуила. Потому что сейчас Ланэйр не отступал совсем. И не наступал — просто стоял в боевой стойке, позволяя себя атаковать, раз за разом отражая удары и отбрасывая соперника, вихрем налетавшего на него.

Боялась за него, боялась смотреть; хотела отвести глаза — и смотрела, как прикованная. Не могла сдержаться — вскрикивала от ужаса и стонала, ломая пальцы и закусывая их. Ощущение беспомощности было отвратительным; ноги почти не держали, и в какой-то момент почувствовала, что шаман аккуратно поддерживает под локоть. Вместо того, чтобы отстраниться, благодарно навалилась — и тут всё случилось: соперник сделал паузу, перестав нападать, и, выудив что-то из рукава, попытался кинуть в Ланэйра. Тот, казалось, вросший в землю, проявил нежданную прыть, устремившись вперёд, весь вытянувшись, образовав единую линию с сияющей полосой меча. Соперник пытался отпрянуть, уйти от удара, но не успел ничего — и был насажен грудью на меч, как бабочка на булавку.

И я очень хорошо всё видела и запомнила — как он остановился на вдохе, в движении, и по лицу было видно, что он понимает: всё.

Всё кончилось. Его лицо стремительно оставлял тот внутренний огонь, который всегда чувствуется у эльфов под маской холода. Он посмотрел внимательно на меч, пронзающий грудь; на Ланэйра — с чуточку высокомерной ухмылкой уже не зависящего от дел земных существа, и перевёл взгляд на меня. Улыбнулся белеющими губами, хотел что-то сказать — но только захрипел, когда Ланэйр стремительно повернул меч в ране, тут же выдернул окровавленное лезвие, и, выхватив кинжал, полоснул соперника по горлу.

Хлынувшая кровища плеснула на белый кафтан, но Ланэйр не сделал попытки уклониться — по-моему, специально. Подождал, пока тело упадёт, и вернулся на место, с которого предпринял последнюю атаку, и стоял там, сжимая окровавленный меч в одной руке, а кинжал в другой.

Я думала, что зарыдаю от облегчения, если Ланэйр победит, но плакать расхотелось, вид крови заставил отупеть. И прощальная улыбка умирающего — я тогда в первый и последний раз взглянула ему в глаза…

Шаман неторопливо проводил зелёные искры, лианы утащили тело под землю если бы не окровавленная одежда Ланэйра, так будто бы ничего и не случилось. Шаман, становясь будничней, уважительно прошелестел:

— Эру Ланэйр, бой был великолепен, вы в ударе. И, похоже, на пике возможностей. Это было совершенством! Какая экспрессия, какое тонкое чувство ритма поединка! Я в восхищении!

Ланэйр торжественно поклонился и помолчал. Я думала, он ничего не ответит, но он, тоже становясь будничней, вздохнул:

— Жаль, что усопший, да раскроются для него врата Мандоса, переоценивал себя… Даже Ороферион не рискнул бы в мечном поединке со мной пытаться ударить заклинанием — это потеря концентрации. На миг, да ведь этого достаточно. Надеюсь, вы, эру Аргдарион, не скроете увиденного. Мне не хочется убивать самонадеянных мальчишек. Пусть будут соперники — но достойные!

И они ещё покланялись друг другу, многими словесами выразив взаимное уважение.

Я молчала, не имея слов. Этот разговор, он был для меня за гранью разума. Проклятые алиены!

Уходя, шаман заботливо споил мне антидот, и ощущение замедленности пропало.

Ланэйр, похоже, никуда не торопился, и залитая кровью одежда не очень-то его смущала. Переложив кинжал из левой руки в правую, в которой уже был меч, он пытался зубами развязать узелок на стягивающих запястье ремешках.

Я молча смотрела. Он вскинул глаза, и лицо осветилось улыбкой:

— Блодьювидд, я не хочу класть оружие на землю, а чтобы убрать его в ножны, нужно сначала почистить. Поможешь развязать ремни? Я, кажется, сильно затянул…

Подошла. Тонкий пронзительный запах окровавленной стали ударил в ноздри — и нагретых его теплом кожаных ремешков (из орков ведь ремни-то!), и его собственный, сладкий, кружащий голову…

Переглотнув, опустила голову и протянула пальцы к ремешкам — но его красивая рука уже поднимала подбородок повыше, заставляя смотреть в глаза. Холодок прошёл по хребту, я почувствовала, как пушок на позвоночнике становится дыбом. С оттенком священного ужаса подумала, что это невозможное существо сейчас — вот сейчас!!! — поцелует меня, и из последних сил оттолкнулась от его груди:

— Нет! Я не хочу видеть твою смерть от рук Трандуила!

Он только усмехнулся:

— А его смерть от моих?

Зло глянула и