Клетка и жизнь - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

не приносил своих бутербродов (времена-то были советские — с едой было не очень легко!). Юрий Маркович часто пил чай с нами, и его присутствие обеспечивало интересный разговор. Иногда это был его монолог, прерывать не хотелось, так как состязание было бы неравным. Когда же возникала общая беседа, мы не обсуждали детей, быт, трудности жизни, мы оставляли это все за пределами комнаты. Мы хотели обсуждать более серьезные вещи — чаще всего политику — и делали это яростно, так как полностью доверяли друг другу; мы обсуждали литературу — легальную и самиздат; очень часто Юрий Маркович пересказывал нам целые статьи из газеты. «Правда», как он говорил, содержала главные новости, надо только уметь читать между строк. Как я теперь вспоминаю, Васильев был среди нас самым большим оптимистом, или только делал вид, не знаю. Но политическую науку мы безусловно проходили с его слов. Однако я забежала сильно вперед.

На научное будущее Юрия Марковича громадное влияние оказал его учитель, тоже патолог-интеллектуал, Лев Манусович Шабад. Под его руководством Васильев начал заниматься химическим канцерогенезом и сделал несколько отличных работ в этой области. Однако к тому времени, когда я попала в лабораторию, от химического канцерогенеза практически не осталось и следа — Юрий Маркович полностью переключился на клеточную биологию.

За несколько лет до того Юрию Марковичу удалось съездить в Америку. Это событие по тем временам было из ряда вон выходящим. В то время в Америку ездили только чиновники от науки и искусства. Тогдашний директор Института онкологии Н. Н. Блохин был большим политическим деятелем, но Юрия Марковича он отличал и, по-моему, любил — молодой, блестящий, по-английски говорит… Васильев провел в Америке больше полугода — эта командировка повлияла на всю его последующую жизнь и на то, как он видел свою роль в науке и научном сообществе в целом.

Я не была в лаборатории, когда случилось это эпохальное для него событие, но судя по тому, как он про это рассказывал многие годы спустя, было видно, что это одно из главных событий в его жизни.

Он всегда говорил, что наука, в своей основе, явление интернациональное. Сейчас это кажется тривиальным высказыванием, но в то время, когда мы были заперты в Советском Союзе, когда были ограничены всякие контакты с зарубежными коллегами и никто из молодых ученых не ездил ни на какие международные конференции, такой взгляд на вещи являлся громадным стимулом в занятии наукой. Юрий Маркович был одним из первых советских биологов, которые начали публиковать свои статьи в хороших международных журналах; он также старался поддерживать экспериментальную науку в лаборатории на определенном международном уровне.

Он много и с энтузиазмом рассказывал о своей жизни в Америке нам за чаем, и, по-видимому, не только нам. Так или иначе, за границу его больше не выпускали более 15 лет. Только во времена перестройки он стал ездить опять, но уже как известный советский ученый.

Ему до такой степени понравилось работать в Америке, что он, в отличие от многих своих коллег, никогда не отговаривал молодых сотрудников, собравшихся переезжать на Запад, когда в конце 80-х — начале 90-х гг. открылась, наконец, такая возможность. Конечно, он понимал, что это большая потеря для лаборатории, конечно, он очень огорчался в каждом конкретном случае, но никогда не позволил себе усомниться (во всяком случае, вслух) в правильности выбора каждого конкретного человека. В результате очень многие из его учеников сделали достаточно успешную карьеру за рубежом: среди них Саша Бершадский, Саша Нейфах, Сережа Трояновский, Таня Свиткина, Мира Крендель, Ира Каверина, Володя Гельфанд.

Лаборатория Васильева, в которую он брал, в основном, самых способных студентов из университета и медицинского института, была знаменитым местом в Москве — ее знали, туда стремились попасть, а это было порой непросто. Юрий Маркович, прямо скажем, не отличался большим демократизмом при разговоре с молодыми людьми, и его принято было бояться. Почти все его молодые сотрудники начинали свое общение с ним на известном студенческом семинаре, который он вел в Лабораторном корпусе А в МГУ Там было очень весело и очень страшно — Юрий Маркович учил читать статьи, рассказывать о них и много рассказывал сам. На этом семинаре у меня завязались уникальные отношения с самыми важными в моей жизни людьми.

Я начала с того, что Юрию Марковичу Васильеву не повезло со временем, в котором он жил. Не знаю, может это и не так — Юрий Маркович был настоящий русский интеллигент, которых и всегда было не очень много, но уж за пределами нашего государства их не было и подавно. Он был центром общения довольно большого круга людей, которых принято называть научной интеллигенцией, — среди них были И. М. Гельфанд, А. А. Нейфах, А. Я. Фриденштейн, И. Л. Чертков, ГА. Дворкин, Г. И. Абелев, В. И. Агол и многие другие. Почти со всеми этими людьми он познакомился в молодости, почти ни с кем из них он наукой не занимался, но был им всем верным и надежным другом. Многие десятилетия Юрий Маркович дружил с Витой Ильиничной и Гдалем Григорьевичем Гельштейнами. Вита Ильинична работала в нашей лаборатории, была абсолютным центром ее и непререкаемым авторитетом для нас. Гдаль Григорьевич был очень известным в Москве кардиологом. Эти люди заслуживают отдельного упоминания и отдельных воспоминаний — я надеюсь, что когда-нибудь такие воспоминания появятся. К слову сказать: яростный противник курения, Юрий Маркович разрешал Вите, и только ей, курить в лаборатории, правда, всякий раз разражаясь громкими проклятиями и угрозами.

Я начала работать в лаборатории в 1973 году и провела в ней без малого 20 лет. Значит, самые лучшие годы моей жизни прошли вблизи Юрия Марковича. Время в стране было мрачное. Это сейчас нашли термин для него — «эпоха застоя», а тогда это было время нашей юности, время нашего морального и нравственного созревания. Никаких книг достать было нельзя, но мы умудрялись читать все, что издавалось в самиздате и за границей; по этим книгам и семейным рассказам мы изучали историю страны, в которой жили, — этому нас не учили. Несмотря ни на что, нам очень повезло со временем — мы были молоды, и Васильев был рядом с нами каждый день. Мы ссорились с ним, мирились, опять ссорились, но мы точно знали, что этому человеку мы можем доверять, и, я надеюсь, что он доверял нам. Юрий Маркович Васильев окружил себя людьми, которых мы глубоко